— Мендес, уголь в срезах слива.
— Слушайте, — сказал я, но последующие десять секунд был вынужден слушать сам и выслушал общим счетом около миллиона испанских слов. Когда Мендес иссяк, я почувствовал легкое головокружение, но решил предпринять еще одну попытку. — Я не говорю по-испански. Есть там у вас человек, который знает английский?
— Я есть та-кой че-ло-век и знаю па-англейске, — с дивной четкостью произнес Мендес.
— Да благословит вас бог, — сказал я. — Я хочу сообщить о похищении.
— Ког-да сие есть за-имело мес-то?
— Вчера пополудни.
— По-чем?
— Вчера днем некая Гертруда Дивайн была похищена из своей квартиры.
— Ва-ше имья, сеньор?
— Это анонимный звонок.
— Мы есть обязьяны запи-сывать ваше имья, сэр, сеньор.
— Нет-нет. На то он и анонимный. Я не скажу, как меня зовут, обезьяны вы или не обезьяны. Адрес мисс Дивайн — Западная сто двенадцатая, семьсот двадцать семь, квартира...
— Не наш учь-ясток.
— Прошу прощения?
— По-че-му вы зво-ните в наш учьясток, сеньор, сэр? Это событие за-имело мес-то на даль-нем се-ве-ре го-ро-да. Па-га-дите, я сое-диню вас к нуж-но-му учья-стку.
— Нет, не надо, — ответил я. — О похищении я сообщил и теперь кладу трубку.
— Сень...
Я повесил трубку. После этого испытания мне надо было немного отдохнуть и привести в порядок нервы, поэтому я прогулялся, миновал квартал и вошел в другую телефонную будку, откуда позвонил доктору Луцию Осбертсону, врачу дядюшки Мэтта, тому самому, который давал интервью «Дейли-ньюс». Дабы чувствовать себя в большей безопасности, я не хотел загодя оповещать его о своем приходе, поэтому, когда секретарша, или медсестра, или уж не знаю, кто, сняла трубку, я просто спросил, есть ли сегодня прием.
— С двенадцати до двух, — был ответ. — Имя, пожалуйста.
Я впал в панику, потому что не заготовил имя заранее. В отчаянии выглянув из будки, я увидел окружавшие меня со всех сторон магазины, открыл рот и произнес:
— Фред Нидик.
Фред Нидик? Ну и имечко. Я ждал, что моя собеседница вот-вот скажет:
«да бросьте вы» или: «ха-ха, очень смешно», или: «еще один пьянчужка». Но вместо этого она спросила:
— Вы уже были на приеме, мистер Нытик?
А вот к этому вопросу я подготовился и сразу ответил:
— Нет. Меня направил доктор Уилрайт.
Я действительно знал доктора Уилрайта, который каждый год в феврале вкалывал мне пенициллин, независимо от того, какой вирус меня поражал. Я чувствовал, что ни один врач не завернет без осмотра больного, направленного к нему другим врачом, даже если врач А сроду не слыхал о враче Б. (Как, по-вашему, в этом есть смысл?) Во всяком случае, медсестра сказала:
— Минутку, мистер Нытик, — и оставила меня страдать под гнетом присвоенного мною дурацкого имени, которое так легко исказить в пользу истины и в ущерб мне. Я испытывал ощущение неловкости и чувствовал себя не в своей тарелке до тех пор, пока медсестра не вернулась и не сообщила: Доктор может принять вас последним, в час сорок пять, если вам удобно.
— Час сорок пять. Да, спасибо.
— Час сорок пять наступит без четверти два.
— Да, я знаю, — ответил я.
— Некоторые путаются, — сказала медсестра и положила трубку.