Поль Доминик Филиппото. Исследование мумии жрицы Амона (ок. 1891).

Петтигрю проводил свои сеансы как в общественных местах, например в Королевском институте, так и на частных званых вечерах; он разворачивал и иногда вскрывал мумии, обеспечивая гостям «научное» развлечение[32].

Афиша, зазывающая на лекцию и «распеленание» мумии в Нью-Йорке (1864).

«Петтигрю начал с общедоступной лекции о различных процессах, которые использовали египтяне для сохранения мертвых тел», — писал в 1848 г. журналист, побывавший на сеансе «распеленания» в мастерской одного британского художника. «Футляр [мумии] украшали мифологическими фигурами и надписями; на покровах часто писали имя и должность покойного. Прикрепленные к телу в самых разных местах папирусы позволяют узнать крайне важные подробности…

Все это мистер Петтигрю излагал в четкой и понятной манере, и даже самые неподготовленные зрители могли понять его лекцию и порадоваться тому, что он умеет преподнести свои знания в таком доходчивом стиле. Затем началось искусное распеленание мумии, сопровождавшееся замечаниями мистера Петтигрю, в которых отразился его многолетний опыт: ведь он (если мы не ошибаемся) произвел уже сорок или пятьдесят подобных операций…»[33]

Французский романист и литературный критик Теофиль Готье описал «археологическое и траурное действие» на Парижской выставке 1857 г.: «Начали разматывать бинты; внешняя оболочка, из толстого полотна, была разрезана ножницами. Слабый, тонкий запах бальзама, ладана и других ароматических веществ распространился по комнате, как запах в магазине аптекаря. Затем стали искать конец бинта; когда он был найден, мумию поместили в вертикальное положение, что позволило оператору свободно двигаться вокруг нее и сматывать бесконечную лету, принявшую желтоватый оттенок грубого льна под воздействием пальмового вина и прочих сохраняющих жидкостей… Вся комната заполнилась огромным количеством льняных бинтов, и мы невольно стали гадать, каким образом они поместились в футляре, ненамного превышавшем размерами обычный гроб…»

Во время распеленания были найдены некоторые мелкие украшения; Готье отметил, что «в футлярах мумий часто обнаруживается некоторое количество подобных безделушек, и в любой антикварной лавке можно найти множество фигурок с голубой эмалью». Сеанс продолжался, и «показались два белых глаза с большими черными зрачками, сиявшие поддельной жизнью между коричневыми веками. Это были эмалевые глаза, которые принято было вставлять в тщательно подготовленные мумии. Их ясный, застывший взгляд на мертвом лице производил ужасающее впечатление: казалось, тело с презрительным удивлением смотрело на живых существ, копошившихся вокруг… Постепенно начала открываться печальная нагота… не удивительно ли, точно в мечтаниях, увидеть на столе все еще сохранившее свою форму тело создания, которое ходило под солнцем, жило и любило за пятьсот лет до Моисея, за две тысячи лет до Иисуса Христа?».

Приглашение на сеансраспеленания «мумии из Фив» в доме лорда Лондесборо 11850)

Далеко не все «распеленания» имели что-либо общее с наукой или исследованиями. Утверждается, что подобные сеансы были популярным викторианским салонным развлечением, однако довольно трудно оценить, какие размеры приняло это явление[34].

Учитывая, что европейцы радостно пили, поедали и растирались мумиями, стоит ли удивляться тому, что они также писали мумиями картины? Краска, которую они использовали, называлась «коричневая мумия»; это был густой коричневый пигмент, состоявший из истолченных мумий в сочетании с белой смолой и миррой (другие его названия — Caput Mortuum или «мертвая голова» и «египетская коричневая»).

Вплоть до XX в. «коричневую мумию» можно было приобрести у поставщиков красок для художников. Еще в 1712 г. в Париже открылась лавка с шутливым названием «А La Momie»; заведение торговало красками, лаками, а также порошком из мумий, благовониями и миррой. Некий лондонский торговец говорил, что одна мумия могла обеспечить его покупателей краской на двадцать лет вперед.

Документированные свидетельства об использовании этой краски в той или иной картине найти достаточно сложно, хотя и это не вызывает удивления. Состав пигмента менялся, и если бы мы задались целью обнаружить его в работах какого-либо художника, понадобилась бы спектрометрия. В целом считается, что художники использовали этот пигмент с XVI в.

Наибольшую популярность пигмент приобрел с середины XVIII века; в 1849 г. он описывался как «довольно модный». Делакруа, к примеру, использовал «коричневую мумию» в 1854 г. для росписей в парижской ратуше. Большие запасы «коричневой мумии» имелись у британского портретиста сэра Уильяма Бичи. Пигмент несомненно входил в арсенал прерафаэлита Эдварда Берн-Джонса и, вероятней всего, Лоуренса Альмы-Тадемы и других художников их круга. Француз Мартин Дроллинг, как утверждается, использовал «коричневую мумию», изготовленную из останков французских королей, выброшенных из могил в королевском аббатстве Сен-Дени; не исключено, что он широко применял «коричневую мумию» в работе над картиной «Интерьер кухни».

Однако, несмотря на всю известность пигмента, технические особенности «коричневой мумии» вызывали много нареканий. Как и в случае снадобья, критики считали «сырье» для изготовления пигмента отталкивающим, его подлинность — сомнительной, а технические качества — неудовлетворительными.

Мартин Дроллинг. Интерьер кухни (1815)

Вопреки отрицательным отзывам, «коричневая мумия», как ни странно, продержалась четыре века, но в конце концов и над нею зазвонил похоронный колокол[35].

В биографической книге о художнике-прерафаэлите Эдварда Берн-Джонсе его вдова Джорджина описывает переломный момент. Было воскресенье, и к Берн-Джонсам пришел на обед художник Лоуренс Альма-Тадема с семьей. «Этот день», — рассказывает Джорджина, — «запомнился всем нам как день похорон тюбика с краской из мумий. Мы все сидели и беседовали после обеда… и мужчины обсуждали различные краски, которыми пользовались в работе. Мистер Тадема всех удивил, сообщив, что недавно в мастерской своего поставщика осматривал мумию, предназначенную для изготовления краски. Эдвард презрительно отверг саму мысль о том, что пигмент как-то связан с мумиями; он сказал, что название лишь указывает на определенный оттенок коричневого. Но когда его заверили, что краску изготовляют из самых настоящих мумий, он туг же нас покинул, поспешил в мастерскую и вернулся со своим единственным тюбиком “коричневой мумии”, настаивая на немедленном и достойном погребении. Мы вырыли ямку в зеленой траве у наших ног, положили туда тюбик, и одна из девочек отметила могилу, посадив там маргаритки».

Этот странный, но трогательный эпизод действительно запомнился всем присутствовавшим, включая юного Редьярда Киплинга, племянника Джорджины. Несколько десятилетий спустя он также описал похороны тюбика: «Он [Берн-Джонс] спустился к нам в сиянии дня с тюбиком “коричневой мумии” в руке и заявил, что краска эта, как выяснилось, сделана из мертвых фараонов и мы должны устроить ей торжественные похороны. Мы все помогали; хотелось бы верить, что погребение прошло в полном соответствии с обрядами Мемфиса и Мицраима. Даже сегодня я могу воткнуть лопату в землю менее чем в футе от того места, где похоронен этот тюбик».