– Спокойно, – повторил Фи-Фи. – А помните, как давно, давным-давно, целая вечность с тех пор прошла – кстати, вы по-прежнему вызываете своим чиханьем бурю на море? – помните, давно-давно вы меня спросили: почему именно Фи-Фи? Сидели с вами здесь, как сегодня. Но тогда был день и стояла ужасная жара. Я вам объяснил: Ф. Ф. И. – Фи-Фи! Тогда я был еще живым человеком. А теперь Фи-Фи мне как нельзя лучше подходит: вот и все, что осталось от человека. Чуточку волос да ногти… Именно то, что требуется для Линды.

– Значит, пророческое имя…

Оба замолчали, каждый ушел в свои мысли. В их молчании было что-то гнетущее. Фи-Фи, который поначалу сидел в кресле очень прямо, вдруг обмяк, привалился к спинке, уронил руки.

– Натали, – его глухой голос бился о завесу тишины, – я сижу по уши в дерьме…

– Переночуйте у нас, хорошо?

Фи-Фи ответил не сразу… Молчание становилось все более тяжелым. Благодаря своеобразному явлению осмоса Натали почувствовала, как по всему ее телу расходятся волны тоски, слабеют руки, ноги…

– Переночевать… Вы всегда знаете, Натали, что человеку нужно. Иметь ночлег, когда тебя травят. Спасибо, Натали. Я уже совсем было собрался ночевать под мостом. Мост не несет ответственности за людей, что находят приют под его сводами.

Натали отложила перо и провела гребешком по волосам.

– Я столь же мало ответственна, как мост, – проговорила она. – Люди уходят, люди приходят. Можете переночевать в кресле, если постель вас почему-либо пугает.

– Меня все пугает… Раньше я убивал, не неся за то ответственности, со специального разрешения. Убивал врагов… Но на Елисейских полях войны, по-моему, вроде бы нет. Убивать надо тайком… если не хочешь расплачиваться. А кто этого хочет?

– Бедняга вы, – прошептала Натали. – Ах, беда, беда…

– Беда, беда, – повторил за нею Фи-Фи.

Именно это слово подходило к нему больше всех прочих слов. Бедняга… не пренебрежительное, а жестокое слово. Беда, беда… в данном случае он не делал различия… ему всегда было дано право убивать. А вот когда с тебя потом спрашивают за убийство, тут уж игра не стоит свеч. Тут уж невольно задумаешься… До чего мерзко! О таких вещах не говорят, коль скоро они сделаны… И один бог знает, сколько еще их будут жевать и пережевывать. До мелочей. С малейшими подробностями… И все ложь. Во всех газетах. С него потребуют объяснений… Он ничего не скажет, потому что ему противно. Он попросит одного – чтобы его оставили в покое. Чтобы отрубили ему голову без всех этих историй. Раз уж им дано такое право.

– Не только право, но и долг…

И тут Натали сделала нечто ни с чем не сообразное, она поднялась со стула в присутствии постороннего человека… Сначала оперлась обеими руками о край стола. Встав со стула, она еще колыхалась с секунду на месте, потом, отодвинув кресло, подошла к шкафу.

– Такие люди, как вы, – проговорила она, склонившись над диваном, расстилая простыни, натягивая на подушку наволочку, поправляя одеяло, – такие люди, как вы, больше не нужны. Их можно или уничтожить, или ждать, когда они умрут естественной смертью. Уже изобрели ДДТ, но что изобрести, чтобы избавиться от таких людей, как вы? Перевоспитывать я вас не берусь, вы слишком стары… – Натали энергично кулаком засовывала подушку в наволочку. Она говорила, говорила, словно желая оглушить самое себя. – Все ваши инстинкты извращены… У вас рефлексы не человека, а зверя. А человек, похожий на зверя, не может быть счастливым… Нельзя насиловать природу. Она тоже не поддается, она как машина. Если ее насиловать, она сразу сломается. Все части машины подогнаны, это же не подушка. Вы просто машина, нельзя жить, не имея души… Автомат похож на человека, но он не человек… Вы тоже похожи на человека, но вы не человек.

Она все говорила, говорила и колыхалась, как волна под легким бризом. Заполнила собой всю комнату, мерно покачивалась, словно бы и не замечая это живое существо, выброшенное на песчаную отмель, и голос ее временами крепчал, рокотал, в нем слышались всплески моря. Она не выбирала слов, и обломку кораблекрушения становилось легче, когда он слушал, что он всего лишь обломок кораблекрушения, что он никуда не годен. Даже хуже чем не годен. Если хоть от чего-то ему могло стать легче… Легче, когда твое горе разделяют. Натали не строила на его счет никаких иллюзий, и это было величайшим благом, она приютила его у себя, зная, что произошло. Приютила столь же естественно, как приходят на помощь автомобилисту, потерпевшему в пути аварию. Даже если авария эта произошла из-за его же преступной неосторожности и по его вине убиты, искалечены люди. Потом можно будет выяснить меру его виновности, а сейчас надо убрать трупы, отвезти раненых в больницу, предупредить жандармов…

Трупы… жандармы… преступление…

– Прямо уголовный роман, – вздохнул Фи-Фи.

Натали села и зажала между колен старенькую кофейную мельницу.

– Я сварю тебе кофе, раз ты от кофе засыпаешь. А спать ты должен, не выношу людей, которые терзаются, так уж будь добр, спи… Люди, лишенные совести, не смыкают глаз из страха перед полицией. Мне здесь лунатики ни к чему.

Натали включила электрический чайник и снова уселась в кресло.

– Когда вода закипит, зальешь ею кофе в ситечке, а кофейник поставишь на край печурки…

Фи-Фи незаметно потянулся, подавил зевок. Натали взялась за рисование. Пробили часы за садом. «Успокоилось море», – замурлыкала Натали, склонившись над рисовальной доской… Вода еще не успела закипеть, а Фи-Фи уже заснул прямо в кресле. Заснул, как принято говорить, свинцовым сном. Натали пришлось самой залить кипяток в кофейник, после чего она выпила несколько чашек. Она-то от кофе не засыпала. В час ночи Луиджи застал ее еще за рисовальной доской. Фи-Фи одетый спал на диване…

– А этот что здесь делает?

– Он кого-то убил. Возможно, Линду… Или кого-нибудь из ее поклонников.

Луиджи молча воздел к небу руки. А так как Натали не произнесла ни слова, он бурно зашептал:

– Убийство – это не коклюш… Я всегда знал, что этот тип подведет нас под монастырь. Почему он остался здесь на ночь?

– Я его оставила.

Луиджи замолчал и с минуту глядел на работавшую Натали.

– Ну, хватит, – наконец проговорил он, – сегодня ты достаточно потрудилась. Ты же сказала, дойдешь только до № 8, и дошла… Вставай, пойдем…

Натали отложила кисточку и улыбнулась Луиджи юной, нежной улыбкой. Он помог ей подняться, распахнул дверь. В комнате остался только Фи-Фи, кусок свинца на свежих чистых простынях. Он их запачкает, сомнет. Чужеродное тело в этой славной, приятно натопленной комнате, где в воздухе стоял аромат кофе и от стола, усеянного крошками резинки, шел запах свежих чернил, запах раздумья, которое водит рукой человека, подсказывает ему решения, находки, творит.

XIX. Разведка

Если бы даже Натали не была целиком поглощена Фи-Фи, все равно она не услышала бы, что происходило в подвальном помещении. Хотя Кристо строго-настрого запретили закрывать двери, ведущие из подвала в квартиру, он поднялся среди ночи – было около трех часов – и закрыл все двери. Как только он зажег свет, автоматы сразу выступили из тьмы во всем своем ночном театральном великолепии. Кристо в мятой пижаме выглядел куда более буднично, чем они. А они, автоматы, были на редкость пригожие, с торжественной улыбкой на губах и, казалось, ждали, как оркестранты, лишь взмаха дирижерской палочки… А там подымется занавес…

– Раз вы сами хотите, пожалуйста!…

Переходя от автомата к автомату, Кристо завел их все подряд. Потом включил те, что приводились в движение электричеством.

– Алле, гоп!…

Весь подвал наполнился движением, негромким скрежетом, пискливой музыкой. Кристо огляделся: они были такие же обманщики, как всегда, – неподвижные, хотя и двигались, все одинаковые, все притворялы. Кристо уселся в качалку и произнес небольшую речь:

– Я вас презираю. Все вы мои рабы – и больше ничего! На вашем месте мне было бы стыдно торчать вот так и подчиняться чужой прихоти. Ну, попробуй, повернись хоть раз в другую сторону, болван!