Сразу же после привязи собак кормим. Трехкилограммовая банка вскрывается консервным ножом, а содержимое, смерзшееся в монолитную массу, раскалывается топором на шесть более или менее равных кусков. Каждая получает свой дневной пай, размеры которого несколько варьируют в зависимости от упитанности, работоспособности и других обстоятельств. Только после того, как собаки устроены на местах и накормлены, можно позаботиться о себе. Еще при разбивке палатки в нее вносятся спальные мешки, чемодан с расходным продовольствием, примус, расстилаются на брезентовом полу оленьи шкуры, — словом, помещение приводится в жилой вид. Далее разжигается примус и на него ставится чайник со снегом. Чайник медный, шестилитровый, с широким дном и широкой крышкой почти во весь диаметр. Это обеспечивает быстрое таяние снега и легкое его пополнение, по мере надобности.
Где есть возможность, следует пользоваться льдом от айсберга или тороса, вода из него вкуснее.
Ко времени окончания кормежки собак чайник уже полон воды. Можно приступить к варке обеда и чая. Вход в палатку наглухо закрывается, и в помещении становится сразу теплее, особенно если нет, как сегодня, ветра. Можно снять меховую рубашку и остаться в одном свитере. Обед состоит из супа, изготовленного по особому рецепту, к которому мы пришли еще осенью. В котелок с водою закладывается по числу едоков несколько банок мясных консервов, в данном случае три, немного сушеных овощей и пеммикана из расчета дневной порции по 200 г на человека. Пеммикан для людей, также полученный от датской фирмы Расмусен, в отличие от собачьего по качеству превосходен. Он состоит из мясного порошка, молотых сухарей, жиров и риса, смешанных, примерно, поровну. Единственный недостаток пеммикана — это примесь, повидимому, шоколада, придающая ему сладковатый привкус, но в общей массе с мясными консервами это не так уж заметно. Прибавив еще в дополнение некоторое изрядное количество сливочного масла и риса, после кипячения в течение 10–15 минут получаем превосходный по вкусу и питательности густой полярный суп, вернее кашицу, пользующуюся у нас исключительной популярностью. Сидя на санях, усталый и продрогший после 10—12-часовой тяжелой работы на ветру и морозе, мечтаешь о таком обеде, как о недостижимом блаженстве. Потому-то этот суп и носил у нас специальное название, какого нет, вероятно, ни в одном кулинарном руководстве: «суп мечта».
Итак, наш суп готов. Пока кипятится оставшаяся в чайнике вода для чая, можно приступить к обеду. Но как ни велики бывали наши аппетиты, всей изготовленной порции съесть было невозможно, тем более что к супу полагались еще галеты. Половина его поэтому оставалась к утреннему завтраку. После обеда выпивалось еще по 1–2 кружки чая с сахаром, молоком, ложкой коньяку, галетами и маслом. Желающие добавляли сюда еще какао и некоторое количество сливочного масла. Впрочем этот чудовищный напиток готовился преимущественно утром и особенно во время дневных остановок, которые иногда делались при длительных дневных переходах, главным образом с целью дать передышку собакам. Тогда, обычно, разбивалась, если было ветрено, наскоро палатка и грелся чай. В кружку засыпалось на треть и больше сухого молочного порошка — «лактогена», 5—10 ложек сахару, соответственно какао и основательный кусок граммов 50–60 сливочного масла. Все это заваривалось кипятком, размешивалось, и получившееся хлебово, консистенции густой сметаны, — «мурцовка», как мы ее звали, — выпивалось в количестве 1–2 кружек вместе с галетами. На верхосытку и для устранения жажды дополнительно выпивалось еще по кружке крепкого чая. После такого завтрака можно было вполне ехать и работать 5–6 часов на любом морозе.
После обеда и чая переписывались в дневники дорожные наблюдения и путевые наброски из тетради планшетной доски; перезаряжались, если нужно, кассеты фотоаппаратов, чинилась одежда и так далее. После этого можно было укладываться спать. Дневные камусные сапоги «пимы» снимались, так же как и чулки, вывертывались и подвешивались к гребню палатки, где за ночь и утром от тепла примуса они немножко просыхали. Далее, меховые штаны и свитер тоже снимались, на ноги надевались запасные меховые длинные чулки и в таком виде можно было залезать в меховой мешок. Испытание первой ночи показало, что после перешивки мой спальный мешок вполне отвечает своему назначению. Капюшон позволял спать на вложенной внутри маленькой резиновой подушке вполне спокойно. Голова не мерзла, а вместе с тем дышать можно было наружу, сквозь проделанное для носа отверстие. Правда, нос по временам, особенно в сильные морозы, мерз и на лицо, если пошевелиться, падал и будил оседающий вокруг отверстия иней, но я скоро к этому приспособился и спал не шевелясь всю ночь напролет крепчайшим сном, просыпаясь утром свежий и бодрый. О бессоннице теперь не было и помину.
Спать легли около 2 часов, значит уже 24 апреля. Ночью Гайно и Махно, старинные заклятые враги, привязанные к приколу рядом, регулярно через полчаса поднимали свару. Достать друг друга, чтобы подраться, они не могли, и ограничивались одним рычанием. Начинали они его с самых низких басовитых нот, а кончали высочайшим фальцетом. Каждый концерт занимал минут пять. Слушал я слушал, потом надоело, и хоть не хотелось вылезать из теплого мешка, все же встал, отдул обоих плетью и рассадил по разным местам. После этого наступила тишина и покой. При размещении на приколе приходится строго сообразовываться с собачьими симпатиями и антипатиями. Если поместить рядом двух врагов, как в данном случае, они не дадут спать другим, да и сами не отдохнут, нервируя всех визгом и лаем.
После чаепития, сверки хронометров и подогрева термоса собрались и выехали. Было около 13 часов.
Погода еще солнечная, но небо уже покрылось тонкой пеленой нехороших по виду перистых облаков, обещающих пургу. Горы Серпа и Молота и расположенные южнее возвышенности Сталина и Калинина видны пока совершенно отчетливо. Разделяются они корытообразными широкими депрессиями, несомненно ледникового происхождения.
К востоку от нашего пути тянется берег низменного острова, виденного еще осенью.
Недоезжая базы Серпа и Молота, искусанный Серка окончательно выбился из сил и свалился. Пришлось его взять на нарту и довезти до стоянки. Здесь будет определяться астрономический пункт, за это время может быть Серка поправится. Вчера пес ничего не ел, только дрожал и пугливо озирался. Повидимому, кроме ран у него еще и психическая травма.
Лагерем стали в лощине речки вблизи ее устья. На осеннем складе к северу от палатки метрах в пятидесяти лежит: пеммикана собачьего 68 банок, галет 1 ящик— 25 кг, керосина 1 бидон (неполный) — 14 литров, патронов 1 цинковый ящик — 600 шт. и 2 буханки хлеба около 6 килограммов.
Главный склад, устроенный зимою, расположен южнее, от ручья метрах в ста, около крупного и потому хорошо приметного эрратического валуна. Здесь лежит более 300 банок собачьего пеммикана, 2 бидона керосина, 50 банок мясных консервов, 3 банки пеммикана для людей. На складе, повидимому, не очень давно побывал медведь, но ничего не смог сделать. Погрыз лишь порожние банки из-под мясных консервов, да вскрытую во время последнего приезда коробку с собачьим пеммиканом. Из нее зверь смог лишь выесть содержимое внутри, насколько хватило забрать пастью, то есть сантиметров на пять. С самой же банкой, где пеммикан морозами превращен в камень, медведь поделать ничего не мог. Только поцарапал жесть когтями. Штабель же запаянных банок даже не пошевелен. Очевидно зверь ничего не смог причуять.
По приезде сразу же разбили две палатки, причем вторую специально для приемной радиостанции. Антенну длиной 50 м прикрепили одним концом к 2-метровой бамбуковой мачте, привязанной к передней сбойке палатки, другим к Журавлевскому хорею около 3 м длиною. Несмотря на мороз свыше — 25°, батареи благодаря глицерину не замерзли, работают на полное напряжение без заливки горячей воды в термосы для подогрева. Слышимость Науэна и Регби вполне удовлетворительная.
