– Сидеть! – опять негромко приказал Артем. – Значит, так! – проговорил землянин, зная, как католики продавали индульгенции. – Для покрытия своих грехов ты должен уплатить матери церкви в моем лице… – Он выжидающе посмотрел на хозяина.

Тот понял сразу и сказал, обрадовавшись:

– Один золотой барет.

Артем вспомнил сотрудника паспортного стола одного из районов Москвы и скривился так же, как и тот, когда он предложил ему маленькую сумму. Сумма была маленькой в представлении чиновника, а для Артема и она оказалась неподъемной.

– Два барета? – Хозяин заморгал, увидев, как презрительно сморщилось лицо вымогателя, и, упав духом, добавил еще один золотой: – Три, ваше магичество.

Пошарил за пазухой и вытащил три золотых, осторожно выложил на стол, долго держал над ними руки, боясь расстаться с деньгами, но, пересилив себя, убрал и безвольно сложил их на колени. Артем быстро спрятал деньги, выложил тридцать драхм и, пододвинув к удивленному хозяину, пояснил:

– Плата за проживание. Не могу же я тебя обирать, хозяин.

Но хозяин, глядя на медяки, скривился, как будто выпил стакан первача. Нехотя взял деньги и зажал в кулаке.

Успокоившийся Артем посмотрел на поникшего мужика и сказал:

– Прощаются тебе твои грехи, иди и не греши.

Мужик встал и нетвердой походкой отправился за свою буфетную стойку. Землянин задумчиво глядел ему вслед. Он только что разыграл сценку Остапа Бендера, получил деньги и обманул доверчивого проходимца. Само словосочетание «доверчивый проходимец» звучало анахронизмом, но на почве страха перед инквизицией жулик сам попался на «разводку». Понимал ли он это? Скорее всего, нет. Но и сам Артем чувствовал неприятный привкус в душе от своего обмана. С этим надо было что-то делать. Внутренний дискомфорт мешал ему обрести душевный покой.

– Да что он мучается! – воскликнула тифлинг. – Такого представления я в жизни не видела. Какие у вас талантливые люди во вселенной Земля. Подумаешь, нагрел жулика на три барета. Он за неделю вернет убытки.

Арингил промолчал. Он понимал смятение молодого парня, вынужденного поступиться своей совестью, но не мог ему помочь. Путь, который он выбрал, был скрыт в тумане, и неизвестно, что лучше было для него – чтобы его боялись или считали за дурака.

– Надеюсь, все образуется, – проговорил он.

Артем насытился и подошел к хмурому хозяину, вновь занявшему свое место за стойкой. Зевая во весь рот, спросил его:

– Где моя комната? Устал я, выспаться хочу.

– Наверху, вторая от входа справа, – подобострастным тоном ответил мужичок, глядя при этом весьма недружелюбно.

Артем это заметил, но виду не показал. Кивнул, давая понять, что услышал, и пошел на второй этаж, чувствуя злой взгляд на своей спине. Надо будет спать вполглаза, решил землянин, что-то хозяин задумал недоброе. Он прихватил с собой тарелку с мясом, лепешки и, неся это все в руках, поднялся на второй этаж. Нашел и зашел в выделенную ему комнату. Обстановка была как в тюрьме, только еще скуднее. Два тюфяка на полу. Окно в торце. У входа вонючее ведро, наполовину заполненное, для исправления малой нужды и два грубых шерстяных одеяла, измазанные какими-то подозрительными темными пятнами.

Артем вздохнул огорченно, оглядев унылую обстановку в свете ночника, но в его положении выбирать не приходилось. Поставил тарелки на пол, закрыл дверь на деревянную щеколду и сам уселся на свой тюфяк.

– Вылезай, Свад, – позвал он гремлуна, – я тебе поесть принес.

Сумка зашевелилась, и показался сонный мастер проклятий. Он повертел носом, увидел еще теплое мясо и, выбравшись, вгрызся как голодный пес, только не рыча, в сочную мякоть. Минут десять в комнате раздавалось негромкое чавканье. Коротышка с едой расправился быстро, словно перемолол в жерновах. Обсосал кости, а потом с хрустом сожрал и их. Потянулся и, не смущаясь, подошел к ведру и стал облегчаться.

Артем некоторое время смотрел на всеядного поедателя, но потом махнул на него рукой. Достал учебник и стал изучать плетения в свете тускло горящей лампадки. Это дело было удобно тем, что сами плетения светились в темноте и трудности в изучении не представляли. Он решился взять золотую линию и красную, сплел плетение благословения. Поколебался и, озорно прищурившись, направил заклинание на гремлуна. Тот как раз в это время справлял малую нужду.

На горе Артема, маленький бесстыдник в это время поднапрягся и огласил каморку трубным звуком, неожиданно громко для маленькой тщедушной фигурки. Но беда была в другом. Одновременно с этим сработало заклинание Артема, и струя огня, вырвавшись вместе со звуком, длинным пламенем устремилась к заклинателю. Не ожидавший эффекта маг-экспериментатор не был готов к такому повороту, и струя огня, ударив ему в лицо, обдала его вонью и запалила волосы на голове.

От страха Артем заорал, и обернувшийся гремлун, увидев горящего человека, ничего лучше не придумал, как схватить ведро и выплеснуть его на орущего.

Крик застрял у землянина в горле. Огонь погас, но зловонная жижа растекалась по лицу, плечам и одежде. В голове у землянина взорвалась атомная бомба, замешанная на стыде, ужасе и гневе. Он в бешенстве, не помня себя, вскочил и бросился на коротышку, который оказался по совместительству еще и пожарным. Тот ловко увернулся и, не дожидаясь дальнейшего разбирательства, выпрыгнул в окно. На этот раз Сунь Вач Джин не оплошал. Он, имея живой ум, сразу понял, чем ему грозит свидание с погорельцем.

Ошалевший Артем, матерясь всеми известными ругательствами, как пойманный дикий тигр, носился по комнате. Он вонял. Волосы слиплись. Лицо было обожжено и разъедалось вылитой на него мочой. Выйти в таком виде в зал и попросить помощи он просто не мог себя заставить. Что скажет хозяин, и что скажут остальные обитатели постоялого двора? Он мог только представлять. Во дворе была поилка для лошадей, а метрах в ста протекала небольшая речка. Вот к ней землянин, пылая гневом на гремлуна и обзывая себя всякими словами за свою неуемную страсть к исследованиям, за свою глупость, за находчивость гремлуна, решил направиться. Он вылез в окно и, не удержавшись, рухнул вниз. К его удивлению, там кто-то стоял. Издав хрип, незнакомец завалился на землю, приняв на себя упавшее тело Артема. Но разбираться, кто это и что он тут делает, землянину было недосуг, его поджимало время, а боль и стыд гнали его к реке.

Забравшись по пояс в воду, дальше он не рискнул заходить. Артем драил свое тело песком и мыльной травой почти час. Потом, несколько успокоившись и постепенно приходя в чувство от холодной воды, вспомнил, что он все-таки какой-никакой маг, и создал заклинание малого лечения.

Покой и приятная теплота, охватившие кожу лица, благотворно подействовали на его настроение. Он еще полчаса отстирывал рубаху и жилетку, непрерывно принюхиваясь, и ему все время казался неистребимым этот ненавистный запах. Наконец, выбившись из сил, он сел на песок, еще не остывший от дневного солнца, и стал думать.

Те, кто составлял заклинания, были не дураки, и он должен был понимать, что с такими делами, как магия, нужно быть предельно осторожным. А что, если бы его пальцы навсегда остались каменными или результат эксперимента, проведенного на гремлуне, был еще хуже. Хотя, с другой стороны, что еще могло быть хуже, чем приключилось, подумал он. Надел мокрую одежду, зябко передернулся и неспешно пошел к постоялому двору. Злость на такого же, как и он, неудачника из другой вселенной прошла, и наступило состояние, когда он смог взглянуть на происшествие с другой стороны. Взглядом непредвзятым, освобожденным от гнева и стыда. Он стал смеяться – сначала тихо, потом громче. Во-первых, его рассмешило проявление заклинания огненного благословения. Во-вторых, как быстро среагировал Сунь и Высунь и удрал.

…Агнесса, угорая от случившегося с человеком, каталась на спине и трясла ногами. Арингил смотрел пораженно и молчал Ему было не до смеха: его подопечный управлялся с магией настолько вольно, что ему стало страшно. Он знал, с каким азартом человек бросается изучать и пробовать все новое, что вызывает у него интерес. Он не обращал внимания на хохочущую тифлинг. И пытался достучаться до разума Артема. Наконец ему это удалось, подопечный уселся на песок и стал думать. Их сознания опять объединились, и человек несмело, а затем уже громче и искреннее стал смеяться над самим собой. Это повлияла на него тифлинг, не желающая или не могущая остановиться и давящаяся от разбирающего ее смеха. Вскоре не выдержал и ангел, вспомнив результат благословения, и засмеялся в полный голос вместе с Агнессой и Артемом.