— Ах, милорд! — воскликнула королева. — Вы приносите нам три вещи, которых мы давно уже не видали: золото, преданность друга и письмо от короля, нашего супруга и повелителя.

Лорд Винтер в ответ только поклонился; волнение не давало ему произнести ни слова.

— Милорд, — сказала королева, указывая на письмо, — вы понимаете, что я спешу узнать содержание этого письма.

— Я удаляюсь, ваше величество, — отвечал лорд Винтер.

— Нет, останьтесь, — сказала королева, — мы прочтем письмо при вас.

Разве вы не понимаете, что мне надо о многом вас расспросить?

Лорд Винтер отошел в сторону и молча стал там.

Между тем мать и дочь удалились в амбразуру окна и, обнявшись, начали жадно читать следующее письмо:

Письмо это было подписано вместо «Карл, король» — «Карл, пока еще король».

Винтер, следивший за выражением лица королевы при чтении этого грустного послания, заметил все же, что ее глаза загорелись надеждой.

— Пусть он перестанет быть королем! — воскликнула королева. — Пусть он будет побежден, изгнан, осужден, лишь бы остался жив! Увы, трон в наши дни слишком опасен, чтобы я желала моему супругу занимать его. Однако, милорд, говорите, — продолжала королева, — только не скрывайте ничего. В каком положении король? Так ли оно безнадежно, как ему представляется?

— Увы, государыня, его положение еще безнадежнее, чем он сам думает.

Его величество слишком великодушен, чтобы замечать ненависть, слишком благороден, чтобы угадывать измену. Англия охвачена безумием, и, боюсь, прекратить его можно, только пролив потоки крови.

— А лорд Монтроз? — спросила королева. — До меня дошли слухи об его больших и быстрых успехах, о победах, одержанных при Инверлеши, Олдоне, Олфорте и Килсите. После этого, как я слышала, он двинулся к границе, чтобы соединиться с королем.

— Да, государыня, но на границе его встретил Лесли. Монтроз искушал судьбу своими сверхъестественными деяниями, и удача изменила ему. Разбитый при Филиппе, Монтроз должен был распустить остатки своих войск и бежать, переодевшись лакеем. Теперь он в Бергене, в Норвегии.

— Да хранит его бог! — произнесла королева. — Все же утешительно, что человек, столько раз рисковавший своею жизнью ради нас, находится в безопасности. Теперь, милорд, я знаю настоящее положение короля Оно безнадежно. Но скажите, что вы должны передать мне от моего царственного супруга?

— Ваше величество, — отвечал лорд Винтер, — король желает, чтобы вы постарались узнать истинные намерения короля и королевы по отношению к нему.

— Увы! Вы сами знаете, — сказала королева, — король еще ребенок, а королева — слабая женщина. Все в руках Мазарини.

— Неужели он хочет сыграть во Франции ту же роль, какую Кромвель играет в Англии?

— О нет. Это изворотливый и хитрый итальянец, который, быть может, мечтает о преступлении, но никогда на него не решится. В противоположность Кромвелю, на стороне которого обе палаты, Мазарини в своей борьбе с парламентом находит поддержку только у королевы.

— Тем более для него оснований помочь королю, которого преследует парламент.

Королева с горечью покачала головой.

— Если судить по его отношению ко мне, — сказала она, — то кардинал не сделает ничего, а может быть, даже будет против нас. Наше пребывание во Франции уже тяготит его, а тем более будет тяготить его присутствие короля. Милорд, — продолжала Генриетта, грустно улыбнувшись, — тяжело и даже стыдно признаться, но мы провели зиму в Лувре без денег, без белья, почти без хлеба и часто вовсе не вставали с постели из-за холода.

— Ужасно! — воскликнул лорд Винтер. — Дочь Генриха Четвертого, супруга короля Карла! Отчего же, ваше величество, вы не обратились ни к кому из нас?

— Вот какое гостеприимство оказывает королеве министр, у которого король хочет просить гостеприимства для себя.

— Но я слышал, что поговаривали о браке между принцем Уэльским и принцессой Орлеанской, — сказал лорд Винтер.

— Да, одно время я на это надеялась. Эти дети полюбили друг друга, но королева, покровительствовавшая вначале их любви, изменила свое отношение, а герцог Орлеанский, который вначале содействовал их сближению, теперь запретил своей дочери и думать об этом союзе. Ах, милорд, — продолжала королева, не утирая слез, — лучше бороться, как король, и умереть, как, может быть, умрет он, чем жить из милости, подобно нам.

— Мужайтесь, ваше величество, — сказал лорд Винтер. — Не отчаивайтесь. Подавить восстание в соседнем государстве — в интересах французской короны, ибо во Франции тоже неблагополучно. Мазарини — государственный человек и поймет, что необходимо оказать помощь королю Карлу.

— Но уверены ли вы, — с сомнением сказала королева, — что вас не опередили враги короля?

— Кто, например? — спросил лорд Винтер.

— Разные Джойсы, Приджи, Кромвели.

— Портные, извозчики, пивовары! О ваше величество, я надеюсь, что кардинал не собирается вступать в союз с подобными людьми.

— А кто он сам? — сказала королева Генриетта.

— Но ради чести короля, чести королевы…

— Хорошо. Будем надеяться, что он сделает что-нибудь ради их чести.

Преданный друг всегда красноречив, милорд, и вы почти успокоили меня.

Подайте мне руку и отправитесь к министру.

— Ваше величество, — возразил лорд Винтер, склоняясь перед королевой, — вы оказываете мне слишком большую честь.

— Но что, если он откажет, — сказала королева Генриетта, остановившись, — а король проиграет битву?

— Тогда его величество найдем приют в Голландии, где, как я слышал, находится его высочество принц Уэльский.

— А может ли король рассчитывать, что у него много таких слуг, как вы, чтобы помочь ему спастись?

— Увы, немного, ваше величество, — сказал лорд Винтер, — но мы все предусмотрели, и я явился за союзниками во Францию.

— За союзниками! — произнесла королева, качая головой.

— Ваше величество, — возразил лорд Винтер, — только бы мне найти моих старых друзей, и я ручаюсь за успех.

— Хорошо, милорд, — произнесла королева с мучительным сомнением человека, долго находившегося в несчастии. — Едемте — и да услышит вас бог.

Королева села в карету. Лорд Винтер, верхом, в сопровождении двух лакеев, поехал рядом.

В ту минуту, как королева Генриетта выезжала из монастыря кармелиток, направляясь в Пале-Рояль, какой-то всадник сошел с коня у ворот королевского дворца и объявил страже, что имеет сообщить нечто важное кардиналу Мазарини.

Хотя кардинал и был очень труслив, все же доступ к нему был сравнительно легок: он часто нуждался в разных указаниях и сведениях со стороны. Действительные затруднения начинались не у первой двери; да и вторую тоже можно было легко пройти, но зато у третьей, кроме караула и лакеев, всегда бодрствовал верный Бернуин, цербер, которого нельзя было умилостивить никакими словами, как и нельзя было околдовать никакой веткой, хотя бы золотой.*