— Это тебе показалось, Славочка, или приснилось. Сроду там не было никакого окна.

— Как же не было? — В голосе девочки зазвенели слёзы. — Я сама видела! Такое жёлтое окошко! Тётя Наташа, ну пожалуйста, ну вспомните…

— Ох и фантазёрка у тебя дочь! — удивилась тётя Наташа.

А Славка изо всех сил сжала губы, чтобы не расплакаться. Плакс она презирала.

«Куда же оно могло подеваться?» — думала Славка.

Она подошла к старому скрипучему буфету. Этому буфету было никак не меньше ста лет, но он, как видно, до сих пор любил наряжаться, и поэтому полки его были украшены золотистым кружевом, сделанным из бумаги.

За стеклянными дверцами буфета тоже было много привлекательного: голубая фарфоровая сахарница, которую держали на передних лапках четыре бронзовых пёсика; чашки с золотыми ручками; фарфоровая статуэтка кудрявой всадницы верхом на чёрном коне…

Налюбовавшись этими сокровищами, Славка перевела взгляд на верхнюю полку и вдруг увидела…

Прямо на неё с полки смотрел стеклянный человечек! Нет-нет, Славка не могла ошибиться: это был тот самый гном с золотым бантом, которого она спасла вчера от острых когтей Жозефины. Только почему он стеклянный? И лицо у него такое печальное!

— Ой, какой хорошенький человечек! — воскликнула Славка.

— Он тебе нравится?

— Очень!

— Ну так я тебе его дарю, — сказала тётя Наташа и снова повернулась к Славкиной маме.

Разговор продолжался. А Славка придвинула к буфету табурет и достала с полки чудесного человечка, а вернее — маленький стеклянный графинчик.

— Я буду называть тебя Тильди, — прошептала Славка. И вдруг ей показалось, что Тильди хитро подмигнул ей в ответ.

Славке не спалось, но она лежала тихо, как мышь. Даже ещё тише. Ведь все спали: дедушка на сундуке в углу, тётя Лида на диване, Толик на раскладушке, мама — рядом со Славкой. Не было лишь Светланы, сестры Толика, потому что она работала водителем трамвая и приходила домой поздно ночью.

Славка лежала с открытыми глазами и думала. С городской площади до неё долетел бой часов на башне: тильди-тильди-бом! Тильди-тильди-бом! Славкины глаза то слипались, то снова широко раскрывались. «Это у меня глаза зевают, — подумала Славка. — Интересно, почему про глаза не говорят, что они зевают?» Славке даже стало стыдно, что ей, такой большой, приходят в голову всякие глупости.

Она посмотрела в окно, увидела дерево и задумалась: а кто же придумал деревья? И сама себе ответила: «Кто? Конечно, лес. Стоял себе, зеленел, думал-думал — и придумал. А лес кто придумал?.. Наверно, дождик… Моросил-моросил, думал-думал — и придумал… А кто придумал дождик?.. Ну, это понятно: дождик придумало небо, когда ему было грустно. Но тогда небо — кто его придумал?..»

Ох, как долго думала Славка! Наконец сообразила и даже беззвучно рассмеялась: «Ну конечно же! Небо придумали птицы…»

А Славкины глаза «зевали». Девочка посмотрела на мамину полку, где среди разных склянок и пузырьков стоял подаренный ей графинчик. И вдруг Славке показалось, что Тильди опять подмигнул ей. А когда она недоверчиво замотала головой: мол, не верю, не верю, не верю, — Тильди звонко ударил себя по стеклянному пузу.

Славка похолодела. Нет, не от страха — разве можно испугаться такого славного стеклянного человечка? Похолодела она от радости. Глаза перестали «зевать», они окончательно проснулись — и засияли, и засмеялись.

— Тильдик, — прошептала Славка и закрыла лицо руками. А когда открыла, человечка на полке не было. Представляете? Не было! Славка чуть не вскрикнула, но тут кто-то дёрнул за одеяло. Она оглянулась и увидела на своей подушке… Тильди. Только теперь он был не стеклянным, а живым-живёхоньким.

Тильди приложил к губам крохотный палец:

— Тссс… Не разбуди маму, — прошептал он. — Спасибо, ты мне оказала большую услугу…

— Какую услугу? — тоже шёпотом спросила девочка.

— Узнаешь, всё узнаешь, только не сейчас… Спать пора, спать пора! — пропел Тильди, влез на стол и прыгнул в большую хрустальную вазу. Внутри вазы что-то загорелось, а потом погасло.

Где-то вдалеке снова пробили городские часы:

Тильди-тильди-бом!

Им ответили старенькие часы тёти Лиды:

Кхе-кхе-кхе…

Славка уснула.

— Славочка опять плакала ночью. Что-то приснилось, видно, — говорила мама дедушке. — Ребёнок слишком много слышит про всякие ужасы.

— Что ж поделаешь? — вздохнул дедушка. — Ещё не скоро наши дети забудут войну и будут спокойно спать.

— Надо бы ей почаще рисовать, — сказала мама. — Но до игрушек ли, когда на жизнь еле хватает?! Мы так давно не справляли её день рожденья…

— Что-нибудь придумаем, Настя, — ответил дедушка.

Конечно, Славка не слыхала этого разговора, потому что о детях взрослые никогда не говорят при детях. Мама и дедушка беседовали во дворе. Мама полоскала бельё, а дедушка его выжимал. Ведь Славкина мама была маленькая и хрупкая, к тому же она берегла руки, потому что работала машинисткой в редакции одной газеты.

Стирала не только мама. Было воскресенье, и во дворе стирали все. Стирать вместе, всем двором, было и веселее и легче. А главное — легче сушить. Весь двор в этот день завешивался бельём, и соседи по очереди стерегли его от мальчишек-сорванцов, от чужих людей, от козы и от машин.

День стирки был настоящим праздником для ребят, правда, только до тех пор, пока верёвки с бельём не заполняли весь двор. В этот день мамам некогда было ругаться — хоть с головы до пят залейся водой! А играли в «водяной бой» очень просто: делились на две команды, у каждой команды по два ведра, а у каждого бойца — по кружке. Командный водонос, принеся ведро воды, тут же бежал к колонке за следующим, так что воду поставляли бесперебойно, и противники вовсю поливали друг друга.

Поэт тоже вышел во двор постирать носки.

— А вот и Поэт спустился к нам с небес, — сказала Славкина мама.

Все засмеялись, но засмеялись добродушно, потому что любили Поэта.

— Дядя, а это правда, что вы бываете на небесах? — спросила Славка.

— Нет, Славочка, это преувеличение. Увы, я не умею летать, но… — Поэт наклонился к девочке и прошептал: — С небесами я в большой дружбе. Они частенько заходят ко мне в гости, и я угощаю их чаем с мятными сухариками.

Лилась вода, сияло солнце, визжали дети, лаяли, гоняясь за детьми, собаки, беззлобно поругивали детей их мамы, возле сарая лениво жужжали красивые, ослепительно зелёные мухи и с места на место с громким кудахтаньем носились испуганные куры. А посреди всей этой кутерьмы стоял Поэт и громко читал новые стихи: