— В мире есть только два цвета, паря. Свет и тьма. У света оттенков нету, а у тьмы — великое множество оттенков. Черный, серый, бурый, да хоть малиновый…

— Значит, и малиновый алатырь бывает?

— Все бывает, паря. Может, лет через тысячу и такой появится. Не важно, какой цвет — главное, что не белый… И коганая, и поганая, и ледяная броня из одной руды сварена, братец ты мой. На одном огне кована… Поверь моему опыту.

— Это слишком сложно, папаша. Ты не уклоняйся от темы, — предложил я. — Итак, имеются три вражеских камня-алатыря…

— Добро, слушай. Враги несут свои алатыри, эту данность и ты, и друзья твои хорошо затвердили. А вы не задавались вопросом: куда они несут свои камни?

— Ну… на Русь, ясный пепел.

— Правильно, — вздохнул Белун. — Вот теперь скажи: то, что ты сейчас видишь вокруг… разве это настоящая Русь? Ага… Да если хочешь знать, пространство твоей души куда более ценно и бытийственно, чем эта полянка, и тот дальний лес, и озеро… Наши с тобой души, да Алешкина душа, да Данькина, да Стенькина, ну еще душа девочки одной — вот и вся настоящая Русь, которая здесь имеется, на этой былинной земле. А остальное — игры, легенды, ожившая пыль да выдумки-изумления… И камень несут — поймите наконец! — не на эту поляну, не в город Властов. А в наши с тобой души. Вот куда идет Чурила.

С тихим шорохом падают желуди.

— А если я Метанку выручу, падуба упадет? — спросил я.

— Нет, — ответил Белун. — Это только половина дела будет.

— Ни фига ж себе! — Я даже присвистнул. — Чего ж еще надо-то?!

— Что, забыл ты князя Всеволода? — негромко поинтересовался бригадир. — Ага, ежишься…

Ну, поежился я, и что теперь? Нельзя, что ли? Зябко тут, в мокрой траве.

— Ты ведь завет князя Всеволода не выполнил, — продолжил Белун. — Твой князь просил найти его детей. Воля умирающего — дело серьезное, паря. Тем более что это был не просто умирающий, а твой начальник, князь законный.

— Ой блин… — вздохнул я. — Ты прав, папаша. Я совсем забыл! Но это не проблема, я их найду быстро! Как две палки об асфальт. Мне Стенька все рассказал, через Псаню… Дети Всеволода — это, значит, девка Рута плюс пацаны: Поток, Зверко, Берубой. Плюс незаконнорожденный Чурила от Плены Кибалы…

— Погоди, паря! — довольно жестко оборвал бородатый папаша. — Сколько же сынов получается?

— Четыре.

— А князь тебе скольких сыновей назвал?

— Двоих…

— И что? Кому ты больше веришь — молве людской или отцу, при смерти пребывающему? Вот и думай, кто из четырех парней — настоящий.

Я сглотнул, потупился. Тьфу, озноб шибает от этой влажности. А тут еще злыдень-дождь не утихает.

— Я думаю так, папаша: все просто. Всеволод перед смертью подарил мне клочок опоясти — как образец фамильной вышивки. Вот… Такую же бечевку я своими глазами видел у трех человек: у Руты, у Берубоя, у Даньки. Я подозреваю, что у Даньки эта бечевка — от мертвого Потыка. Небось, с трупа снял, на память…

— Нет, Поток не мертв, — вдруг отчетливо сказал Белун. — Он жив, хотя при смерти. Вон его падуба растет…

Толстяк махнул рукавом рясы вбок — туда, где меж двух гигантов виднелось чахлое поникшее деревце.

— А почему у Потыка такое маленькое? — завистливо поинтересовался я, изгрызая ноготь.

— Михайла сейчас много страдает, — спокойно ответил Белун. — Вот и падуба его чахнет. Даже злыдней не видать на ветках.

— Ну ладно, — кивнул я. — Итак, Потык еще жив. Однако тесьма его родовая — у Даньки Каширина. Получается, что настоящие сыновья князя Всеволода — Берубой и Потык. Стало быть, настоящее имя Берубоя — Зверко. Правильно?

— А вот и нет. Такая же тесемочка есть еще у одного человека.

— Не-е, — улыбнулся я, прищурился с видом эксперта. — Не может такого быть. Нянька Матоха разрезала княжеский кушак на три части! Значит, обрезков должно быть только три.

— Заходила ко мне старуха Матоха, — немного помолчав, сказал Белун. — Недавно заходила. Перед смертью пришла падубу свою рубить.

— Да ну?!

— Срубила. И велела передать тебе кое-что. Грех у нее был за сердцем. Когда престольцы Властовскую крепость осадили и князь Властовский ей вручил свой кушак, она ведь схитрила… У ней в то время собственный родимый внучек был, малолеточка. Суматошкой звали… Вот нянька и прельстилась: кушачок княжий не на три, а на четыре кусочка разрезала. Решила себе: пусть о моем малюточке добрые люди позаботятся как о княжеском сыне… Все равно мне с ним теперь уж никогда не свидеться…

Я молчал, слушая и моргая. Вот ведь хитропопая бабская яга! И как теперь узнать, кто из трех парней фальшивый наследник?

— Так и получилось, что тесемка у четверых людей имеется, — резюмировал Белун. Первая — у Руты. Вторая — у Берубоя. Третья — у Михаилы Потыка…

— А четвертая?

— Есть такой великий воин… Бывший семаргл Траяна Держателя. Мечитуром звать.

Я вздрогнул, хотел спросить… Но вдруг — совсем поблизости — как затрещит! Земля подо мной раскачисто задрожала, озеро за спиной Белуна вздулось, отшатнулось от берега…

ХРЯССССЬ!!!

Словно кусок неба откололся и рухнул в траву! Будто станция «Альфа» свалилась с орбиты! Пламя, молнии, грохот обломков — мощнейшая, чудовищнейшая, древняя падуба вдруг повалилась оземь, сминая и плюща соседние деревья, взрывая землю обнажившимися тросами кореньев — на добрых полгектара в округе!

Белун, вскочил — побледнел…

Широко раззявленными очами я созерцал поверженного гиганта — вот так падолба! Она была… в натуре большая. Едва ли не ширше, огромнее прочих, а теперь вот лежит, будто взрывом повалена — аж дымится! — мертвыми ветвями в воду Вялого Езера…

— Ну вот, — тихо сказал Белун. — Слава Провидению, старик успел…

— Какой старик? Чья эта падуба? — Я тихо дернул бригадира за подол истрепанной рясы.

— О, это великая падуба царя Леванида, — отозвался Белун.

— А, знаю его, знаю! Дедушка Георгич! Мы с ним кахетинское вместе допивали! А почему упала?

— Царь Леванид только что искупил свои застарелые грехи, — ответил неожиданно светлый голос Белуна. — Вот и падуба рухнула.

— Ух ты! — поразился я. — Везет Леваниду. А как искупил-то?

— Зиждитель принял бой. Он вел свои камнеметы на северо-восток, навстречу Чуриле. Неведомые враги уготовили алыберам засаду. Разномастные завороженные латники, волшебники-кудесники, умеющие запускать огненные шары… Старый царь обнажил свой меч и вышел в последний свой натиск. Его взяли в плен израненным. Враги предложили Зиждителю жизнь — если он поклонится их кумиру, языческой ведьме Кибале. Царь Леванид предпочел мученическую смерть.

— Поэтому упала Леванидова падуба? — помолчав, спросил я.

— Да. М-да… Одним старцем стало меньше.

— Слышь, папаша, мне как-то… не по себе. Живот мутит. Кажется, температура. Я, пожалуй, буду просыпаться, ладно?

— Как хочешь, паря.

— Извини, папаш. Мы еще поговорим потом. Я обязательно вернусь. А сейчас пора просыпаться. Мне страшно, хочу проснуться.

— Валяй.

Скоро, поспешно, почти торопливо, перепрыгивая корни, камни и мелкие ручейки, я шагал, почти бежал в свой командный пункт. Крошечная землянка, вырытая в глиноземе и прикрытая десятью слоями разномастной магической защиты. Вот наша база.

Ах как удобно без железных лат! Полчаса назад я затянулся, зашнуровался в новенький облегченный доспех из искусно выделанной свиной кожи с редкими стальными пластинками — Стенька прислал из Татрани специально для сегодняшнего дела. Тройная кожаная броня — судя по клеймам, ледянская работа. Наконец-то руки в локтях можно разогнуть полностью, до конца (сочленения греческого доспеха этого не позволяют). И между лопатками больше не ломит от тяжести чешуйчатого базиликанского панциря…

Восхитительная вольность в теле — каждый шаг, как разбег для прыжка…

А еще я снял эту тяжкую цепь. Нет, не по собственной воле, разумеется. Просто… после странного и неприятного бегства Данилы возник вопрос: кто будет исполнять ключевую роль так называемой няньки? Надо ведь кому-то сидеть в землянке и отслеживать по мониторам боевые действия наших активных агентов… Кто вместо Данилы способен взять на себя руководство нашей операцией? Я согласился после некоторого колебания. Не Руте же это поручить, в самом деле!