Лиззи встречала меня в аэропорту вместе со смуглым безбородым мужчиной, больше похожим на инструктора по горным лыжам, чем на профессора органической химии. Впечатление усиливалось яркой спортивной курткой, как будто он только что спустился с горы.

– Куипп, – представился он, протягивая руку. – А вы, полагаю, Фредди.

Я в ответ поцеловал Лиззи, что можно было расценить как ответ на его вопрос.

– Говорила же, что ты приедешь, – сказала Лиззи. – Он доказывал, что тебе не успеть. А я заявила, что у тебя жокейские привычки и ты носишься по стране со скоростью урагана.

– Если быть точным, – заметил я, – по пересеченной местности ураганы движутся медленнее. Куипп рассмеялся.

– И то правда. Скорость продвижения не более двадцати пяти миль в час. Верно?

– Верно, – подтвердил я.

– Тогда пошли. – Он взглянул на пакет. – Привезли? Мы едем прямо в лабораторию. Нельзя терять время.

Куипп вел свой “Рено” с большим мастерством. Мы остановились у черного входа здания, напоминающего частную больницу, и вошли в светлый безликий коридор, который привел нас к дверям с надписью “Фонд Макферсона” черными буквами на зеркальном стекле.

Куипп привычным движением толкнул дверь, и мы с Лиззи проследовали за ним сначала в вестибюль, а затем в комнату с застекленным потолком.

Еще в вестибюле Куипп снял с крючков белые халаты, застегивающиеся у горла и с поясом на талии, и дал нам с Лиззи. В самой лаборатории нас встретил так же экипированный мужчина. Встав из-за микроскопа, он сказал Куиппу:

– Если тут какая-нибудь ерунда, сукин ты сын, я тебя убью. Я из-за этого пропустил международный матч по регби.

Куипп, который отнесся к угрозе совершенно спокойно, представил нам его как Гуггенхейма, местного чудака.

Как и Куипп, Гуггенхейм, судя по всему, предпочитал, чтобы его называли по фамилии. Он был ярко выраженным американцем и с виду ненамного старше моего компьютерного умельца.

– Пусть его молодость вас не смущает, – посоветовал Куипп. – Если помните, Исааку Ньютону было только двадцать четыре, когда в 1666 году он открыл свой бином.

– Буду помнить, – сухо сказал я.

– Мне двадцать пять, – заявил Гуггенхейм. – Покажите, что вы привезли.

Он взял у меня пакет и направился к одному из лабораторных столов, стоящих вдоль стен. Получив время оглядеться, я выяснил, что из всех приборов, имеющихся в лаборатории, я мог узнать лишь микроскоп. Гуггенхейм же чувствовал себя в этой таинственной обстановке, как Рубик со своим кубиком.

Он был худощав, русоволос, глаза выдавали хорошо тренированное умение сосредоточиться. Он перенес одну из коричневых точек на стекло и склонился над микроскопом.

– Так, так, так, тут у нас клещик. Как думаете, что он переносит?

– Я... – начал я было, но выяснилось, что вопрос Гуггенхейма был чисто риторическим.

– Сняли его с лошади, – продолжил он жизнерадостно, – так что, возможно, здесь мы имеем Ehrlichia risticii. Вам приходит на ум Ehrlichia risticii?

– Не приходит, – ответил я. Гуггенхейм поднял глаза от микроскопа и улыбнулся.

– А лошадь больна? – спросил он.

– Лошадь просто стоит, и у нее депрессия, если можно так выразиться.

– Депрессия – понятие клиническое, – сказал он. – Что-нибудь еще? Лихорадка?

– Температуру я не мерил. – Я снова вспомнил поведение Петермана сегодня утром и добавил:

– Отказывается от еды.

Этим сообщением я просто осчастливил Гуггенхейма.

– Депрессия, лихорадка, анорексия, – заявил он, – классические симптомы. – Он взглянул на Лиззи, Куиппа и меня. – Почему бы вам не погулять? Часок. Я не обещаю, но, возможно, тогда я смогу вам что-то сказать. Тут есть мощные микроскопы, мы их используем для исследования организмов на грани видимости. Короче, дайте мне час.

Мы послушно удалились, оставив халаты в вестибюле. Куипп отвез нас к себе домой, где, несмотря на чисто мужскую и книжную обстановку, явно чувствовалось присутствие Лиззи. Однако выражение ее лица заставило меня воздержаться от комментариев. Она сварила кофе. Куипп взял свою чашку и привычно пробормотал слова благодарности.

– Как там мой малыш “Робинсон”? – спросила Лиззи. – Все на том же место?

– Погрузчик будет в понедельник.

– Скажи им, пусть там поосторожнее.

– Упакую его в вату.

– Им придется снимать винт...

Мы с удовольствием выпили черный крепкий кофе.

Я позвонил Изабель. Все в порядке, доложила она.

– Что такое этот Фонд Макферсона? – спросил я Куиппа.

– Меценат-шотландец, – коротко ответил Куипп. – Есть еще маленькая университетская стипендия его имени. Также и государственная субсидия. В лаборатории два великолепных электронных микроскопа, и в настоящее время при них два местных гения, с одним из них вы познакомились. Они проводят свои исследования, и люди в ужасных местах перестают умирать от ужасных болезней. – Он допил кофе. – Гуггенхейм специализируется на векторах Ehrlichiae.

– Не знаю этого языка, – сказал я.

– Ага. Тогда вы не поймете, почему он так заинтересовался, когда я спросил про клещей на лошадях. Есть вероятность, что вы поможете ему разрешить некую загадку. Ничто иное не оторвало бы его от матча по регби.

– А что это за ерлик... как вы там сказали?

– Ehrlichiae? Это, – проговорил он с легкой усмешкой, – плеоморфные организмы, которые находятся в симбиозе с антроподами и ими же переносятся. В общих чертах.

– Куипп! – воскликнула Лиззи. Он сдался.

– Это такие паразиты, которые переносятся клещами. Наиболее известные опасны для собак и скота. Гуггенхейм изучал Ehrlichiae на лошадях еще в Америке. Сам вам об этом расскажет. Единственное, что я знаю, так это то, что он имеет в виду новую болезнь, появившуюся только в середине восьмидесятых.

– Новую болезнь? – удивился я.

– Природа изобретательна, – заметил Куипп. – Жизнь не стоит на месте. Болезни приходят и уходят. Вот и СПИД – новая болезнь. А на подходе может быть что-нибудь и еще более страшное.

– Просто дрожь пробирает, – нахмурясь, сказала Лиззи.

– Лиз, радость моя, ты-то знаешь, что это возможно. – Он взглянул на меня. – У Гуггенхейма имеется теория, что динозавры вымерли не в результате природных катаклизмов, а из-за переносимых клещами рикетсияподобных патогенов. Это, чтоб вам было понятнее, паразитические микроорганизмы, вызывающие лихорадку вроде тифа. Гуггенхейм полагает, что и клещи, и паразиты вымерли вместе с хозяевами, не оставив следа.