Бедная девочка просто-таки сходила с ума из-за того, что посещала палату, в которой лежал тяжело больной человек, которого она безнадежно любила – а затем сразу же переходила к совместной работе с человеком, который в точности походил на него, так же говорил и имел те же привычки, но находился в полном здравии. Возможно, она начинала меня ненавидеть. Добрый старый док Кэнек добрался до истоков ее недуга, сделал ей успокоительное постгипнотическое внушение и стал держать ее подальше от комнаты больного. Естественно, мне об этом никто не сказал; это было не моим делом. Но Пенни после этого постепенно стала прежней: дружелюбной и невероятно работоспособной. Пенни, которую я знал по «Тому Пэйну».

Это имело для меня колоссальное значение. Пусть хотя бы дважды, но я бы никогда не выбрался из опасных ситуаций, если бы не Пенни.

Была одна разновидность собраний, которые я вынужден был посещать – собрания исполнительного комитета избирательной кампании. Так как Партия Экспансионистов была партией меньшинства и представляла собой всего лишь наиболее многочисленную фракцию коалиции, состоящей из нескольких партий, которые объединялись только руководством и личностью Бонфорта, мне приходилось выступать на подобных собраниях вместо него и вешать лапшу на уши этим политическим примадоннам. К таким собраниям меня готовили со всей возможной тщательностью и Родж на протяжении всего собрания не отходил от меня, чтобы иметь возможность дать мне знать, если я начну отходить от темы. Но не явиться туда лично, было просто невозможно.

Когда до выборов оставалось всего две недели, нам предстояло присутствовать на собрании, где нужно было выделить надежные округа. У организации всегда имелось от тридцати до сорока участков, которые с успехом можно было использовать для выдвижения нужных кандидатур.

Например, такой человек, как Пенни, мог принести гораздо больше пользы, если бы имел возможность выступать в качестве официального лица перед Ассамблеей, иметь право присутствовать на закрытых партийных встречах и так далее (или для других надобностей. Бонфорт и сам был выдвинут от одного из таких участков – это избавляло его от нужды проводить предвыборную кампанию. Клифтон выдвигался таким же образом. Если бы понадобилось, то тоже самое могли бы провернуть и с Дэком, но его и так прекрасно поддерживали братья по гильдии. Родж даже намекнул как-то, что если бы я когда-нибудь пожелал быть избранным в Ассамблею, то ему стоит только словечко шепнуть и мое настоящее имя появится в следующем списке членов парламента.

Некоторые из таких дырок приберегались на всякий случай, чтобы дать возможность в последний момент сделать необходимые перестановки или дать возможность какой-либо из тягловых лошадей партии выдвинуть свою кандидатуру на министерский пост и т. п. Но вообще-то вся эта кухня отдавала каким-то попечительством и при том, что из себя представляла коалиция, Бонфорт был вынужден постоянно примирять враждующие стороны, а в конечном итоге представлять на рассмотрение исполнительному комитету список кандидатов. Это обычно делалось в последний момент перед изданием Бюллетеня, чтобы дать комитету возможность, если потребуется, изменить что-нибудь в списке.

Я как раз велел Пенни гнать в шею любых посетителей, так как работал над речью. И тут в моем кабинете появились Родж и Дэк. Незадолго до того Квирога, выступая в Австралии, сделал в Сиднее заявление такого рода, что нам очень легко было доказать его полную лживость и заставить экс-премьера покорчиться. Я пробовал свои способности, пытаясь написать ответное выступление совершенно самостоятельно, не дожидаясь, пока мне предоставят проект. У меня были все основания рассчитывать, что мой вариант будет одобрен полностью.

Как только они вошли, я сказал:

– Послушайте-ка вот это место, – и прочитал им абзац, который должен был стать ключевым. – Ну, как?

– Это просто-таки пришпилит его задом к двери, – согласился Родж. Мы тут принесли список. Не хотите ли взглянуть? У нас в распоряжении еще около двадцати минут.

– Ах да, ведь еще это чертово собрание. А зачем мне, собственно, просматривать этот список. Или вы что-нибудь хотите мне сказать по его поводу? – Тем не менее я взял список и просмотрел его. Большинство кандидатур я знал – кого по фэрли-досье, кого по личным встречам; знал я и причины, по которым каждый из них попал в список.

И тут мне в глаза бросилось одно имя: Корисмен, Уильям Дж.

Я поборол в себе прилив благородного негодования и спокойно сказал:

– Вижу и Билл попал сюда, Родж.

– Да. Я как раз хотел вам сообщить об этом. Видите ли, шеф, мы все прекрасно знаем, что между вами пробежала кошка. И я не виню вас, нет: в основном в этом виноват сам Билл. Но есть здесь и другая сторона дела. Может быть вы еще не поняли, что у Билла сильнейший комплекс неполноценности: он чувствует себя ниже всех нас из-за того, что не занимает никакого официального положения. Это постоянно грызет его. Так что мы намерены излечить его от этого комплекса, сделав парламентарием.

– Ах, значит так?

– Да. Ведь именно этого он всегда и добивался. Понимаете, все мы являемся членами Великой Ассамблеи, я имею в виду тех, кто работает плечом к плечу с… э-э… вами. И Билл это чувствует. Я сам слышал, как он однажды после третьего стакана признался, что чувствует себя просто наемным рабочим. Это страшно угнетает его. Но ведь вы не против, правда? Партия может себе это позволить – ведь это сравнительно небольшая цена за прекращение всяких трений в ее штаб-квартире.

Теперь я окончательно взял себя в руки.

– Это не мое дело. Да и с чего бы мне возражать против того, что хочет мистер Бонфорт?

Я заметил, что Родж и Дэк переглянулись. Тогда я добавил:

– Ведь он хочет этого, не так ли, Родж?

Дэк грубо произнес:

– Скажите ему, Родж.

Родж медленно сказал:

– Мы с Дэком сами так решили. Мы считаем, что так будет лучше.

– Следовательно, мистер Бонфорт не давал «добро» на это? Вы, конечно, спрашивали у него.

– Нет, не спрашивали.

– Почему же?

– Шеф, его нельзя беспокоить такими проблемами. Ведь он измученный, старый больной человек. Я вообще старался не приставать к нему ни с чем кроме вопросов политики – а этот вопрос никак к таким не отнесешь. Это уже относится к чисто нашей сфере деятельности.

– Тогда зачем же вообще спрашивать моего мнения?

– Ну… нам казалось, что вы должны знать об этом – и знать причины, по которым мы пошли на это. Нам казалось, что вы одобрите.

– Я? Но вы просите меня принять решение, как будто я сам мистер Бонфорт. А я им не являюсь. – Я побарабанил по столу совершенно как Бонфорт. – Либо это решение входит в сферу его компетенции, и тогда вы должны были спрашивать согласие у него, либо решайте сами, но совершенно незачем спрашивать у меня.

Родж пожевал свою сигару, затем произнес:

– Хорошо. Я не спрашиваю вас.

– Нет!

– Что вы хотите сказать?

– Я хочу сказать «нет». Вы хотели узнать мое мнение, следовательно, вы в чем-то сомневаетесь. Поэтому, если вы хотите, чтобы я представил это имя комитету, как будто я сам – Бонфорт – пойдите и спросите его.

Они оба сели и некоторое время молчали. Наконец Дэк вздохнул и сказал:

– Расскажи ему все до конца. Или хочешь, я сам расскажу.

Я ждал.

– У шефа, мистера Бонфорта, четыре дня назад был удар. Поэтому его ни в коем случае нельзя беспокоить сейчас.

Я оцепенел и стал про себя напевать старую песенку «о башнях с вершинами в тучах и о роскошных дворцах» и так далее. Когда я пришел в себя, то спросил:

– А что с его разумом?

– Кажется, он находится в полном сознании, но совершенно измучен. Видимо эта неделя в заключении повредила ему больше, чем мы думали. Удар вогнал его в коматозное состояние на двадцать четыре часа. Сейчас он уже вышел из комы, но у него парализована вся левая половина лица и частично левая сторона тела.

– А что говорит доктор Кэнек?