Я хочу сказать, что я Гражданскую войну прошел как честный красноармеец, как честный командир Красной Армии. Не щадя своих сил, дрался за Советскую власть. И после Гражданской войны делал то же самое. Но путь группировки, стащившей меня на путь подлого правого оппортунизма и трижды проклятого троцкизма, который привел к связи с фашизмом и японским генеральным штабом, все же не убил во мне любви к нашей армии, любви к нашей советской стране, и, делая это подлое контрреволюционное дело, я тоже раздваивался. Вы сами знаете, что, несмотря на все это, я дела! полезное дело в области вооружения, в области боевой подготовки и в области других сторон жизни Красной Армии.

Преступление настолько тяжело, что говорить о пощаде трудно, но я прошу суд верить мне, что я полностью открылся, что тайн у меня нет перед советской властью, нет перед партией. И если мне суждено умереть, я умру с чувством глубокой любви к нашей стране, к нашей партии, к наркому Ворошилову и великому Сталину».

Возможно, он все-таки на что-то надеялся… Возможно, они все на что-то надеялись – ведь и заслуги их перед армией и страной были огромны и неоспоримы… Хотя надеяться было не на что, да и сами они, вне всякого сомнения, на месте судей произнесли бы тот же приговор. Этот приговор вытекал из логики всей жизни страны и эпохи, которая могла помиловать врага, но не предателя.

…А вот Уборевич, герой «штурмовых ночей Спасска», сказал другое: «…Я умру сейчас с прежней верой в победу Красной Армии».

…Сказать, что в мире этот процесс стал сенсацией, значит, ничего не сказать. Газеты изощрялись в предположениях, что за всем этим стоит. Кажется, в те дни наименее популярной была правда…

Разведка польского Главного штаба регулярно составляла обзоры о внутреннем положении в СССР. В июльском обзоре говорится: «Официальное толкование процесса Тухачевского, приписывающее казненным генералам шпионаж:, диверсии против Советской власти и сотрудничество с иностранными разведками (вероятно, Германии) является таким абсурдным, что европейское общественное мнение… заранее его отбрасывает».

Уже 17 июня германское посольство в Париже сообщало в свой МИД: «В связи с кровавым приговором нет ни одной газеты… которая решилась бы найти слова оправдания для самого действия. Трудно верить обоснованию приговора из-за чудовищности обвинения. Те газеты, которые в своей критике сперва предполагали правильность обвинения, делают из этого вывод о том, что моральный дух и боеспособность Красной Армии, если подобные преступления возможны в руководстве, могут быть лишь понижены…»

Однако у дипломатов была несколько иная точка зрения. Посол США в Москве Джозеф Дэвис 28 июня отправил президенту Рузвельту телеграмму: «В то время как внешний мир благодаря печати верит, что процесс – это фабрикация… – мы знаем, что это не так. И может быть, хорошо, что внешний мир думает так».

Президент Чехословакии Бенеш воспринял происходящее в СССР с облегчением. До сих пор он полагал, что с Германией и рейхсвером заигрывает советское правительство, поэтому можно представить себе его чувства, когда он узнал о том, что это был заговор… (Само собой, его-то официальная версия о шпионаже не обманула.) 3 июля он снова встречается с советским послом, и на этот раз излагает свое подлинное понимание «дела Тухачевского». Бенеш говорит послу, что события в СССР его не удивили и не испугали, ибо он давно их ожидал (прибавим: и надеялся…). Он сказал, что давно уже наблюдает в СССР борьбу двух направлений. Одно из них «идет на реальный учет обстановки и проявляет готовность к сотрудничеству, а значит, и к компромиссу с Западной Европой, а другое – „радикальное“, продолжающее требовать немедленного разворачивания мировой революции. По заявлению Венета, его задачей всегда было помочь первому, реальному течению в советской политической жизни…»

И дальше посол СССР Александровский пишет из Праги: «Бенеш утверждал, что уже начиная с 1932 года он все время ожидал решительной схватки между сталинской линией и линией „радикальных революционеров“. Поэтому для него не были неожиданностью последние московские процессы, включая процесс Тухачевского… Бенеш особо подчеркивал, что, по его убеждению, в московских процессах, особенно в процессе Тухачевского, дело шло вовсе не о шпионаже и диверсиях, а о прямой и ясной заговорщической деятельности с целью ниспровержения существующего строя. Бенеш говорил, что он понимает нежелательность „по тактическим соображениям“ подчеркивать именно этот смысл событий. Он сам, дескать, тоже предпочел бы в подобных условиях „сводить дело только к шпионажу“. Тухачевский, Якир и Путна (Бенеш почти все время называл только этих трех), конечно, не были шпионами, но были заговорщиками… Тухачевский не был и не мог быть российским Наполеоном, но Бенеш хорошо представляет себе, что перечисленные качества Тухачевского плюс его германские традиции, подкрепленные за советский период контактом с рейхсвером, могли сделать его очень доступным германскому влиянию и в гитлеровский период. Тухачевский не мог совершенно не сознавать, что совершает преступление поддержкой контакта с рейхсвером. Особенно если представить себе, что Тухачевский видел единственное спасение для себя и своей родины в войне рука об руку с Германией против остальной Европы, войне, которая осталась единственным средством вызвать мировую революцию, то можно даже себе представить, что Тухачевский казался сам себе не изменником, а спасителем родины».

А какой путчист считает себя изменником? Все они спасители…

Но это было еще не все. Бенеш, под большим секретом, сказал Александровскому, что во время пребывания Тухачевского во Франции в 1936 году, он вел частные разговоры со своими французскими друзьями (маршал встречался там с некоторыми товарищами по германскому плену) и совершенно серьезно говорил о возможности советско-германского сотрудничества и при Гитлере. Эти разговоры дошли до французского правительства и, мягко говоря, не слишком там понравились. Как раз в это время Леон Блюм отказался подписать военный союз с СССР, мотивируя свое решение тем, что «руководители советского генштаба поддерживают подозрительные связи с Германией».

Что же получается? О нашем заговоре знала вся Европа, никто происходящему не удивлялся, разве только суровости приговоров, и только наши историки ухитрились ничего не заметить…

А еще Бенеш говорил, что в Москве расстреливают изменников, и так называемый европейский свет приходит в ужас (А вслед за «европейским светом» и наша «прогрессивная интеллигенция» ужасается. Впрочем, как для европейской политики, так и для нашей деминтеллигенции предательство – норма жизни.) С его точки зрения, это не более, чем лицемерие. Бенеш не только отлично понимает, но и одобряет московский образ действий и расценивает «московские процессы» как признак укрепления СССР…

Может быть, в отместку за такую позицию ему и приписали столь неблаговидную роль в сказочке о «компромате Гейдриха»?

Бенеш был в этой своей оценке не одинок. Тот же американский посол Дэвис, когда его спросили, что он думает по поводу советской «пятой колонны», ответил: «У них таких нет, они их расстреляли». В ноябре 1942 года в статье для газеты «Санди экспресс» он писал: «Значительная часть всего мира считала тогда, что знаменитые процессы изменников и чистки 1935–1938 годов являются возмутительными примерами варварства, неблагодарности и проявлением истерии. Однако в настоящее время стаю очевидным, что они свидетельствовали о поразительной дальновидности Сталина и его соратников».

Ну и, конечно, много стоит оценка главного врага – Гитлера, его слова, сказанные после попытки переворота 20 июля 1944 года: «Вермахт предал меня, я гибну от рук собственных генералов. Сталин совершил гениальный поступок, устроив чистку в Красной Армии и избавившись от прогнивших аристократов». Он, правда, вкладывал в эти слова несколько иной смысл, но то, что фюрер считал Тухачевского и его группу предателями, от этого не изменилось…