— Ясно, почему Батиста не хотел, чтобы мы совали нос в могилу, — удручённо произнёс Харпер, — Но почему собака?

— Усилия донны Луизы не пропали втуне. — предположил Шарп, — Мадрид теребил. Надо было, прошу прощения за невольный каламбур, кинуть им кость, и длинноносый кинул.

— Но собака? — не мог успокоиться ирландец, — Человеческих останков не нашли? Да тут жизнь людская гроша ломаного не стоит!

— Учитывая отношение Батисты к дону Блазу, можно было бы предложить, что собака — своего рода месть, но, скорее всего, для него не имело значения, что класть в гроб. Он же не собирался его вскрывать. К тому времени, как он озаботился поддельными похоронами Вивара, прошло три месяца, и Батисте требовалось, чтоб из гроба воняло мертвечиной. Бедная псина добросовестно воняла. И все были довольны, пока не припёрлись мы. — с горечью рассуждал Шарп.

Холодный ветер подхватывал его слова и уносил на юг. Друзья брели по крепостной стене, с которой только что выбросили останки несчастной дворняги.

— Может, он и письмо от Наполеона подбросил? — неуверенно молвил ирландец, — Веский предлог вышвырнуть нас вон. Хотя донна Луиза не успокоилась бы. Нами дело бы не кончилось.

— Высылая нас, Батиста сохранял тайну и выигрывал время. Пока то, да сё, донне Луизе прислали бы роскошный гроб с серебряной табличкой, внутри которого она обнаружила бы сгнивший до полной невозможности опознания труп в шитом золотом мундире.

Харпер остановился у амбразуры и посмотрел на далёкий горный кряж:

— А где же дон Блаз?

— Где-то там. — Шарп кивком указал на север, на тёмные холмы, перемежаемые долинами.

Там и предстояло искать труп их друга. Не то, чтобы Шарпу хотелось искать. Наоборот, ему смерть как не терпелось убраться из этого края, чуждого всему, что он знал и любил.

— Нам нужны две лошади. Ну, и прочее.

Харпер с тоской осведомился:

— Что, придётся остаться?

У Шарпа на душе тоже кошки скребли:

— Пока не найдём Вивара.

— Да не найдём мы его! — возмутился ирландец, — Суарес говорил же: они каждый камень в округе подняли, под всякий кустик заглянули. Ничего не нашли! Батиста задействовал тысячу людей!

— И что же я должен сказать донне Луизе по возвращении? Что мы побрезговали стать тысяча первыми? — приступ раздражения миновал, и Шарп смягчился, — Надо, Патрик. Понимаешь, надо.

— Надо. — горько повторил ирландец, смиряясь, — Ладно. Дома-то что хорошего? Дети визжат, да Изабелла пилит, мол, пью много.

Шарп ухмыльнулся:

— Я бы на её месте беспокоился бы по поводу того, что ты много ешь.

— А я не много ем, особенно последние пару недель! — Харпер тщетно попытался втянуть живот.

— Ты похудел. — сказал Шарп чистую правду.

Ирландец похлопал себя по брюху:

— Изабелла меня не узнает. Я буду поджарый, полупрозрачный. Если буду жив, конечно.

— Полмесяца. Полмесяца, и, вне зависимости: найдём-не найдём, едем домой. — пообещал Шарп, надеясь подбодрить приунывшего друга.

Текли дни. Шарп собирался сразу отправиться в долину, где пропал Вивар, но это было невозможно. В провинции царил кавардак. Сбежавшие из Пуэрто-Круцеро солдаты грабили фермы и поселения. Индейцы, почуяв слабость поработителей, охотились на европейцев. Кокрейн справедливо указывал Шарпу с Харпером, отговаривая их от поездки в долину:

— На лбу-то у вас не написано, что вы — иностранцы. Дикари увидят белую кожу и решат побаловать себя на ужин деликатесом: «белое мясо под фи?говым соусом». Кстати, очень может быть, что так кончил дни ваш Вивар, превратившись в кучу обглоданных костей и десяток сытых отрыжек.

— Разве туземцы — людоеды? — удивился Шарп.

— А Бог их знает! Я с ними чаёв не распивал! — буркнул шотландец.

Кокрейн убеждал Шарпа присоединиться к походу на Вальдивию, забыв о Виваре:

— Вся испанская армия его искала и не нашла! Вы же не испанская армия? Почему вы думаете, что вам повезёт больше?

— Именно потому, что я не испанская армия. — держался за своё Шарп.

Они вдвоём стояли на стене, выходящей к морю. Прохладный бриз колыхал на башне флаг Чилийской республики. На песчаной отмели внизу, затопляемой лишь в редкие полноводные приливы, лежал «Эспириту Санто». Фрегат зацепили канатами, и с помощью упряжки битюгов да полусотни мужчин выволокли на берег и опрокинули на левый бок, подставив солнцу изъязвлённый правый. Плотники из города и с «О’Хиггинса» ночей не спали, латая судно. Отныне «Эспириту Санто» звался «Китти», в честь жены Кокрейна. Команда фрегата разделилась: верноподданные матросы вместе с офицерами и капитаном Ардилесом сидели в тюремном крыле крепости, а перешедшие к повстанцам, числом около пятидесяти, готовились атаковать на «Китти» Вальдивию.

Среди прочего добра в Пуэрто-Круцеро захватили шестипушечную пинассу, и Кокрейн послал её на север с вестью о победе. Командующему пинассой мятежнику шотландец строго наказал избегать стычек и из первого же республиканского порта оповестить с нарочным правительство о падении Пуэрто-Круцеро. Шотландец собственноручно накарябал Бернардо О’Хиггинсу записку, в которой просил подкреплений. Хотя бы батальон.

— Не дадут мне батальон. — меланхолично пожаловался он Шарпу, — Но за спрос не бьют в нос.

— Не могут не дать. — оптимистично высказался Шарп.

— Кого-то, несомненно, пришлют. Для галочки. Горстку. Моё поражение им выгоднее победы. Они горят желанием меня облапошить, но с вашей помощью, Шарп…

— Я еду на север. — оборвал его стрелок, — Искать дона Блаза.

— Возьмём Вальдивию — и ищите себе! — уламывал его шотландец, — Подумайте о славе! Бог мой, Шарп, люди будут чесать о нас языки спустя века! Кокрейн и Шарп, завоеватели Чили!

— Это не моя война. — упорствовал Шарп, — К тому же, у вас нет шансов против обороны Вальдивии.

— То же самое вы говорили и о Пуэрто-Круцеро.

— Правда. — согласился Шарп, — но уловка, сработавшая здесь, не сработает там.

— Кто вам сказал, что она у меня одна? — загадочно улыбнулся Кокрейн.

Секунду шотландец держал паузу, но затем желание похвастаться взяло верх:

— Помните, вы рассказывали мне об артиллерийских офицерах, с которыми вы пересекли Атлантику?

Шарп кивнул. Полковник Руис и офицеры его полка прибыли в Вальдивию с опережением, из чего Кокрейн сделал вывод, что два транспорта с нижними чинами и пушками всё ещё тащились по безбрежной глади океана.

— Мы немного подкорректируем облик «О’Хиггинса» с «Китти» и войдём в гавань Вальдивии под видом этих транспортов! — шотландец булькал от возбуждения и перспективы снова надуть испанцев, — Здесь гарнизон разбежался, едва запахло жареным. Думаете, в Вальдивии у них кишки крепче?

— Вряд ли. — признал Шарп.

— Так айда с нами! А деньги-то, деньги? Батиста собрал там всё, что смог выжать из Чили, а выжимать он умеет! Отобранное у вас золото тоже у него. Неужто вам не хочется прижучить проходимца?

— Я ищу дона Блаза и еду домой.

— Деньги вас не влекут? Чтож, мы с вами похожи. Но вот этим мошенникам подавай только их! — резким жестом адмирал указал на рассеянных по крепости бойцов, — Потому мне приходится драться. Ради их алчности и надежды заставить чиновных червяков из Сантьяго раскаяться в том, что совали мне палки в колёса.

Он зло поиграл желваками:

— Впрочем, кому и когда удавалось заставить законника раскаяться? Зрелище, должно быть, омерзительное, вроде змеи, жрущей собственную блевотину. Хотите помочь мне заставить законников жрать блевотину?

— Всё, чего я хочу, это…

— Да-да, найти Блаза Вивара… — кисло закончил за него Кокрейн.

Спустя неделю поток тревожных весточек о грабежах и засадах в округе стал иссякать, но поселенцы продолжали стекаться под защиту крепостных стен. К ним добавилась часть беглых солдат гарнизона, рассудивших, что плен лучше смерти от индейской стрелы. На северном направлении было тихо. Дикари вернулись в леса, и кое-кто из местных жителей выбирался разведать, что осталось от разорённых хозяйств.