Высоко в полуденном облачном небе парил вольный жаворонок. Его легкая крылатая тень быстро неслась над осенним многоцветьем лесов и полей. Звонкая песня разносилась в кристальном воздухе, нарушая первозданную тишину, проникая под сень сплетенных ветвей старой дубравы и далее до самого низа, до мягкого красно-золотого ковра опавших листьев, вобравшего в себя этот животворный звук.

Словно отвечая жаворонку, лес ожил, наполнился щебетом и шорохом деловитых своих обитателей, старательно припасающих пищу для грядущей зимы. Внезапно посторонний громкий звук ворвался в беззаботную перекличку птиц и зверьков. Все смолкло, и на поляне воцарилась тишина. Внезапное настороженное молчание, повисшее здесь, резко подчеркивалось угрожающим отдаленным лаем гончих и топотом копыт.

Неугомонные птицы разлетелись, пышнохвостые белки поспешили скрыться в своих укромных дуплах, когда из-за деревьев на поляну выбежала, ломая по дороге ветки, стройная девушка.

— Эй! Талли-хо! — Охотничий клич перемежался грубым смехом. — Куда подевалась эта лисичка-девчонка? Проклятие! Не теряйте ее из виду, парни!

Азартные голоса, становившиеся все громче, заставили ее заметаться. Крики стремительно приближающихся всадников и конское ржанье сливались в угрожающий гул.

Элисия, казалось, уже чувствовала затылком жаркое дыхание преследователей. Торопливо подхватив юбки, она перелезла через упавшее дерево и, прислонившись к стволу вяза, остановилась отдышаться. Грудь ее тяжко вздымалась, она слышала громкие голоса пробиравшихся через подлесок мужчин. Они приближались, они вот-вот настигнут ее… Она погибнет, если не найдет убежище. Дрожа от страха, она увидела движение ветвей на дальнем краю поляны, услышала горловое подвывание бегущих по следу собак. Каждая секунда была дорога.

Она застыла, скованная страхом, только взгляд заметался, как у загнанного зверька, обшаривая окружающие заросли в поисках укрытия. Вдруг она заметила в упавшем дереве дупло, отверстие которого почти совсем скрывалось в пышных зарослях травы и больших резных листьев папоротника. Не теряя времени, она нырнула в прохладную темноту ствола и, растянувшись на влажной трухе внутри, расправила над собой примятый папоротник. С содроганием она ощутила шевеление потревоженных ею ползающих обитателей сгнившей древесины. Однако Элисия тут же забыла о них, и горло ее перехватило от ужаса: топот копыт несся на нее, земля под ее телом сотрясалась. Казалось, сейчас ее затопчут насмерть.

— Чертов болван! Ты упустил ее! — Капризный голос раздался, казалось, прямо у нее над головой.

— Пропади все пропадом, это ты задержал меня… И тут ты ее видел, и там!.. — отозвался другой, не менее обозленный.

— Первая сносная фигурка, какую увидел я в этом Богом забытом графстве, и на тебе! — продолжал досадовать первый голосом, полным жалости к себе. — Удрала! Ты разглядел эти роскошные, сверкающие волосы? Соблазнительная лисичка! А эти длинные ножки!.. Ей-богу, я не я буду, если допущу, чтобы от меня ускользнул этот приз, да еще после такой погони!

Элисия услышала скрип седла под нетерпеливым всадником и многозначительное пощелкиванье хлыста.

— Где эти чертовы псы? Если б они учуяли, мы бы живо ее обнаружили. Готов поклясться, что заметил какое-то движение вон там.

— Похоже, они взяли след в той стороне, — заметил второй всадник при звуках отдаленного лая и криках егерей.

— Проклятие! Надеюсь, это окажется девчонка! Если это всего лишь заяц, я с них шкуру спущу. Эта девка сегодня согреет мою постель. Тут чертовски холодно, чтобы спать одному. — Он с досадой вздохнул. — И лучше бы нам найти ее поскорее, потому что я уже выдохся. Так устал, что дышать невмоготу, не то что девчонкой заниматься. Как же мне хочется обратно в Лондон!.. Там за удовольствиями не надо скакать по кустам. Множество красоток ждут не дождутся, когда я обращу на них внимание, — хвастливо закончил он.

— Ты обленился, друг мой. Погоня придает победе остроту. Однако поторопимся, иначе постель тебе будет сегодня согревать грелкой твоя старая экономка, — усмехнулся его приятель.

— Сегодня меня погреет эта рыженькая. А ты можешь попользоваться экономкой или одной из посудомоек… Кажется, тебе они больше по нраву, — насмешливо захохотал первый.

— Птичка пока еще не поймана, и, кто знает, может, поглядев на тебя, она бросится в мои объятия.

— Черта с два, так я и позволю, — вскинулся его друг. — Держу пари на упряжку моих вороных, что ночь еще не кончится, а она уже будет умолять меня взять ее с собой в Лондон.

Элисия услышала раскаты их дружного хохота и задрожала, ощутив, как затряслись хрупкие стены ее убежища, когда кони с ее преследователями перемахнули через упавшее дерево и понеслись во весь опор на лай взбудораженных псов.

Едва дыша, Элисия подождала, прислушиваясь к удаляющемуся топоту копыт. Затем, все так же затаив дыхание, она осторожно выглянула и сквозь зеленое кружево листьев и трав увидела лишь опустевшую поляну. Наконец-то ее оставили в покое.

Медленно, словно пугливый зверек, она выползла из своего случайного укрытия и замерла, готовая снова спрятаться при первом признаке опасности. Но все было тихо, и она стала пробираться меж деревьев к дороге.

Слезы ярости и пережитого страха жгли ей глаза, губы дрожали. Только что Элисия ощутила себя диким зверем, которого травят собаками для развлечения и удовольствия. Неудивительно, что жители деревни не выпускали своих юных дочерей одних из дома, когда лондонские денди-сумасброды делали неожиданные набеги в свои поместья. Щеголяя облегающими сюртуками и атласными галстуками, сверкая драгоценными перстнями на длинных холеных пальцах, они считали своей собственностью любое смазливое личико и ожидали немедленного выполнения своих желаний, превращая дни своего пребывания в поместьях во всеобщий хаос. Богатые развратники нагло пользовались своими правами землевладельцев, запугивая арендаторов и соблазняя их дочерей. Ни одной хорошенькой мордашке, будь она горничной в барском доме или последней молочницей, не удавалось избежать их похотливых глаз.

А теперь она, Элисия Димерайс, девушка благородного происхождения, была бесконечно унижена и вынуждена прятаться в лесу, как испуганный зверек, в страхе за свою жизнь. Ей пришлось спасаться от изнывающих от скуки лондонских бездельников, жаждущих удовлетворения низменных страстей. Если бы она, как раньше, находилась под защитой отца, они бы не осмелились даже приблизиться к ней. Она была бы равной им по имени и положению в обществе. Красота, не охраняемая семьей, была тяжким бременем.

Но более всего возмущало Элисию предательство собственной тетки. Именно она послала девушку в дубраву на северном краю поместья, прекрасно зная, что молодой лорд Тэннер приехал навестить свое владение с компанией таких же беспутных прожигателей жизни. Несомненно, гаденькая мысль о возможной встрече их с Элисией, посланной набрать желудей, гнездилась в ее голове, как червяк в гниющем яблоке.

Тетя Агата, казалось, получала какое-то садистское удовольствие, всячески унижая и третируя племянницу. За какие грехи терпела Элисия это наказание? Каких богов прогневила, что послали они ей такую судьбу? В который раз она пыталась понять, что происходит. Если бы можно было повернуть время вспять и возвратить прежние счастливые дни! Счастливую пору невинного детства… Но все это осталось лишь в воспоминаниях.

Элисия замедлила шаг, чувствуя себя в безопасности, обогнула луг с пасущимися овцами. Она не замечала, что подол ее платья был весь в грязи и репейниках. Под ногами уже была знакомая каменистая тропинка, и она так задумалась о родителях, что не замечала ни туч, набежавших с севера, ни усиливающегося ветра, треплющего золотые кроны осенних деревьев.