— Говорите.

— Подходит ко мне какой-то господин, лица я его не запомнила, темно было, и говорит: «Фрау Румпель, вот вам сто марок и пакетик, передайте все это жене столяра. Она ведь нездорова». Ну, отчего же не помочь человеку. Я уже пошла было к ней, да вот встретила Якоба и ему отдала.

— Деньги тоже?

Старуха замялась.

— Деньги?.. У Эльзы их и так достаточно.

— И вы не узнаете этого человека, если увидите?

— Даже если бы хотела, не смогла бы.

— Ну, ладно. Получите деньги и никому ни гу-гу.

Вечером агент отправился в полицей-президиум и сделал подробный доклад Горну.

— Я уверен, что старуха сказала правду, — обратился Горн к Мячу. — Человек, давший аква-тофана, слишком умен, чтобы довериться старухе. Его план ясен: она отдаст пакетик с малиной Якобу или сама зайдет к больной. Прикарманив деньги, она волей-неволей должна будет молчать об этой встрече.

Мяч привык за последнее время ко всяким неожиданностям, но в эту ночь его ожидал еще один сюрприз.

Он разбирал бумаги в комнате, примыкавшей к кабинету Горна.

Часов в двенадцать двери кабинета отворились и оттуда вышел… доктор Миллер в сюртуке и цилиндре. Горбясь немного более, чем обычно, он прошел мимо озадаченного Мяча и скрылся за дверьми.

Мяч протер глаза. Утомленный напряженной работой последних дней, он на минуту задремал над бумагами, но во всяком случае не настолько, чтобы не заметить, когда доктор вошел в кабинет Горна.

Он бросился в кабинет Горна, но там никого не оказалось.

— Что за чертовщина! — Пораженный Мяч быстро схватил шляпу и выбежал на улицу.

В темноте он различил удаляющуюся одинокую фигуру доктора и отправился вслед за ним.

В маленьком домике столяра все было тихо. Шлеман отправился в пивную — теперь он целыми днями сидел за кружкой. Появление сыщика, который явно следил за ним в последние дни, выбило его из колеи.

Шлеман с ранней юности спутался с дурной компанией. Несколько удачных грабежей заставили его забыть всякую осторожность, но на очередном деле он сорвался. Десять лет тюрьмы в Бреслау были достаточным наказанием для него. Выйдя оттуда, Шлеман твердо решил вести порядочную жизнь. Он женился на бывшей горничной старика Миллера, усыновив ее незаконнорожденного сына. Суммы, полученной за сокрытие греха, было достаточно, чтобы открыть столярную мастерскую, дела шли нормально, и в заказах тоже не было недостатка. Но вскоре, из-за семейных размолвок, он начал ходить в пивную чаще, чем следовало, встретился там со старыми друзьями и после долгих колебаний решил взяться за старый промысел. Но десять лет каторги научили его осторожности. Полиция никак не могла его поймать, и только теперь он начал беспокоиться, заливая свои страхи спиртным.

Фрау Эльза услышала, как за мужем захлопнулась дверь и облегченно вздохнула.

Она принимала его вечные попреки как наказание за грех и теперь, готовясь к смерти, чувствовала, как все окружающее отходит куда-то вглубь и заволакивается мягким туманом.

Последний приступ лихорадки отнял у нее все силы. Измученное влажное тело едва вырисовывалось под одеялом. Глубоко запавшие глаза скользили по знакомой обстановке. Вот рамочка, которую ей подарил муж, давно, когда он еще относился к ней значительно лучше. А вот эту салфеточку она вязала, когда ушел Элиас.

Худая рука судорожно сжала висевший на груди медальон.

Кажется, старик вернулся. В соседней комнате послышались шаги. Эльза очнулась от забытая. «Наверное, пьян, по обыкновению», — подумала она.

Дверь отворилась. Изумленный взгляд больной остановился на сгорбленной фигуре.

Эльза невольно приподнялась, опираясь на подушки.

— Франц, неужели ты, Франц?

Доктор Миллер подошел ближе и уселся в ногах больной. Тень падала ему на лицо, но обычно резкие черты старика казались мягче.

— Да, это я, Эльза. Узнала все-таки, состарились мы.

— Всю жизнь я помнила тебя, Франц. Видишь медальон — твой подарок. Здесь твоя карточка и Элиаса. Помнишь нашего мальчика? Он так похож на тебя…

Глаза доктора странно блеснули.

— Говори, говори, Эльза, я слушаю тебя. — Его голос звучал приглушенно и тихо. — Тебе очень плохо?

— Я умираю, Франц. Привел Бог свидеться перед смертью. Мальчика нашего, Элиаса, не забудь. Бродяжничает, совсем от рук отбился. Про тебя я ему рассказывала. Злое у него сердце, соседки недаром говорили: глаза зеленые — злой человек.

— Зеленые глаза? — спросил доктор.

— Да, сам рыженький, а глаза зеленые, мальчишки его всегда клоуном дразнили. У тебя голубые были, красивые… Да и я другая была… Наказал теперь Бог за грехи. Как ты уехал — сколько я вынесла! Старик пил… Очень грубым был. Элиас ничего не хотел делать… убегал из школы, лентяйничал… все его дразнили подкидышем… озлобился против людей и против тебя.

Больная дышала с трудом. Пальцы судорожно перебирали одеяло.

— Ты еще здесь, Франц? Ох, тяжело… Не вижу… подойди сюда…

Доктор склонился над умирающей и поцеловал ее. Слезы катились по ее лицу. Она хотела еще что-то сказать и приподнялась, чтобы обнять руками его шею. Но руки бессильно упали, и она медленно опустилась на подушки, поддерживаемая сильной рукой доктора.

Он постоял несколько минут прислушиваясь, бьется ли сердце. Потом закрыл глаза покойнице и, ловко расстегнув цепочку, снял с ее шеи медальон.

Несмотря на теплую летнюю ночь, Мяч зябко поеживался, долго простояв в тени каких-то ворот. Доктор Миллер заставил его протащиться пешком через весь город и пустынными улочками привел к низенькому дому столяра.

Мяч ясно видел, как сгорбленная фигура доктора исчезла за дверьми, и он в недоумении остановился, не зная, что ему делать.

Что значит этот странный визит? Старик-ученый, месяцами не выходивший из дому, вдруг появляется в полицей-президиуме и ночью идет к какому-то столяру! Знал ли Горн, что Миллер был у него в кабинете? И где вообще Горн?

Мяч недовольно заерзал на месте. Дернула же его нелегкая тащиться сюда! Он с сожалением вспомнил об ужине и мягкой постели и готов был уже повернуть обратно, как вдруг замер, прижавшись к забору.

Длинная тень упала на дорогу. Немного поколебавшись, Мяч сделал навстречу идущему несколько шагов и… столкнулся с Горном.

— Приятно прогуливаться в весеннюю ночь, — заметил тот обычным насмешливым тоном. — Влюбленные, поэты, сыщики одинаково любят природу.

— Я предпочел бы постель, — пробурчал Мяч. — Как это вам удалось заставить доктора прийти к вам, да еще ночью?

— Час самый подходящий для привидений, — рассмеялся Горн.

— Вы были там? — спросил Мяч, кивая головой по направлению домика, от которого они быстро удалялись.

— Да. Фрау Эльза умерла, — отрывисто бросил Горн, и Мяч не решился больше расспрашивать. Он был отправлен домой и уснул, едва добравшись до постели, а Горн долго еще сидел в кабинете, внимательно рассматривая медальон.