* * *
Выслушал грозный Киняс провидца рассказ,
И обратился к Беке Цагану Киняс:
«Сможешь ли ты разбить иноземную рать,
Сможешь ли Хонгра живого в полон забрать, —
Этого барса, мангасских полчищ грозу?»
Молвил Цаган владыке такие слова:
«Опустошить я сумею Желтую Зу,
Заполонить я сумею Алого Льва,
В башню ворвусь — уничтожу
Джангрову рать!»
Снова Беке Цагана Киняс вопросил:
«Что, если вдруг у тебя недостанет сил
И храбреца не сумеешь в полон забрать?»
«Если бойца не сумею в полон забрать,
Гибель свою под вашей нагайкой найду,
В будущей жизни — пыткам подвергнусь в аду».
Молвил Киняс: «Хорошо, богатырь, пущу
В битву тебя. Добудешь ты Хонгра в бою —
Десять исполню желаний твоих и прощу
Десять проступков, задевших душу мою.
Выполнишь клятву, найдешь удачу в борьбе —
Мирное ханство в удел назначу тебе!»
Облобызал семикратно Цаган свой булат,
Чье лезвие закалялось двенадцать лун.
А от удара его тупея, говорят,
Воспламеняется семислойный чугун…
Трижды владыке страны поклонился Цаган,
И своему коневоду сказал великан:
«Надо в дорогу отправиться скоро мне,
Ну, приготовь-ка лихого Цохора мне,
Крепкого, хоть Алтай на него положи!»
Мудрый старик, ясновидец Алтан Цеджи,
Передает эти речи хану Богдо,
Передает богатырскому стану Богдо.
Голосом Хонгра наполнилась бумбулва:
«О мой нойон, затмивший сиянье зари!
О дорогие, как сердце, богатыри!
Слышали вы мангасского хана слова,
Слышали также Беке Цагана ответ,
Ежели алую кровь на песок пролью —
Станет одним лишь глоточком богаче свет.
Ежели высохнут кости мои на Эрклю —
Горсточкой праха станет больше тогда.
Ежели буду булатом сражен — не беда!
Также не будет обидою для меня,
Ежели гибель найду под копытом коня;
Только сначала в ущельях горных цепей
Силу Цагана измерю я силой своей!..»
Джангар ответил, когда богатырь замолк:
«Страшный овечьим отарам, Алый мой волк,
Острый бердыш, внушающий ужас врагу,
Каменный щит мой, защитник моей души!
Нет, одного пустить я тебя не могу,
Чтобы с мангасом ты встретился в дикой глуши,
Не навещаемой даже смертью самой!
Что, если выедем всей богатырской семьей?»
Хонгор сказал: «Неправильны ваши слова,
Заговорит обо мне людская молва:
„Струсил перед мангасским посланием он,
Справиться не сумел с чужестранцем он,
К помощи хана, к помощи войска прибег“.
Нет, не бывать позору такому вовек
У достославных дербен-ойратов, нойон,
У достославных, непобедимых племен!
Воды стремятся в ложбины с горных хребтов;
Делатель должен вкусить от своих плодов;
После заката — летнему зною конец;
После кончины — счастья не знает боец;
То, что случится, находится впереди…
Эй, коневод, коня моего приведи,
Сивку ленивого, Лысого моего,
Сильного, хоть Алтай нагрузи на него,
Крепкого, хоть объезди полмира на нем!
Пусть он слывет в мангасском диком краю —
В странах владык четырех — ленивым конем,
Но не запомню я случая, чтобы в бою
Дал он догнать себя вражескому коню,
Дал он поймать себя в хитрую западню!»
Между конями Джангровых богатырей
В травах душистых, у холода чистых вод,
Лыско резвился. Привел его коневод
И оседлал у прекрасных дворцовых дверей.
И предстоящей взволнованный скачкой своей,
Чуткие уши вонзая в святой небосвод,
Зоркие очи вперяя в алтайский кряж,
Прыгал скакун через головы богатырей,
Даже волос их копытами не задев.
Были копыта красивей жертвенных чаш…
А в пестро-желтом дворце неистовый Лев —
Хонгор — уже в цветной облачился бешмет
Шелковый, стоивший тысячу тысяч монет.
Черные латы поверх бешмета надел.
Скроенную в стране кумирен и лам,
Стеганную в стране богатырских дел,
Хонгор на плечи, подобные мощным крылам,
Куртку накинул — предмет стоустой молвы.
Белые латы надел он поверх улвы,
С красной подкладкой из ткани, известной
не всем;
На драгоценный свой лоб надвинул он шлем,—
Гребень являл золотую стаю грачей,
Золото было нежнее лунных лучей,
Спереди — лик Маха-Гала, подобный заре;
И застегнув на могучем левом бедре
Свой смертоносный, свой ледяной булат,
Выкованный кузнецами, каких, говорят,
Ни до того, ни после не видывал свет,—
Хонгор воскликнул: «О Джангар, Бумбы хребет,
Воины, давшие клятву биться со злом, —
Ныне готов я к бою с мангасским послом!
Светоч державы, провидец Алтан Цеджи,
Ты безошибочно мне теперь предскажи,
Где и когда мангасского встречу посла?»
«Взором провидца Беке Цагана ловлю.
В будущем месяце Юр, восьмого числа,
Встретишь его на белых отрогах Эрклю».
Молвил герою великий Джангар тогда:
«О задушевный шепот деревьев моих,
Вечно живая моя ключевая вода,
Топот коней моих, шум кочевий моих!
Ты, победив исполина дикой страны,
С миром сумей предстать пред владыкой страны,
Мы же не будем в это время дремать:
За семь недель соберем великую рать
И на мангаса Киняса войной пойдем,
Грозного хана в полон заберем живьем…
Эй, виночерпии, мудрые старики,
Выдайте Хонгру пятнадцать чаш араки!»
Вдруг Шикширги, державший бурдюк с аракой, —
Сто силачей не подымут клади такой, —
С места привстал, отбросил бурдюк далеко.
Видимо, было горе его велико.
Так он спросил: «Справедливо ли, мой властелин,
Чтобы мой Хонгор, мой единственный сын,
Послан к мангасским лютым чудовищам был,
Хонгор, который моим сокровищем был!
Хонгор — еще неотточенная стрела,
Хонгор — еще неокрепший детеныш орла,
Хонгор — еще тигренок без острых клыков,
Юноша без настоящих, мужских кулаков,
Можно ль послать к мангасам такое дитя?
Джангар-нойон, оставь ты в покое дитя!
Будешь ты здесь лелеять ханшу свою
И наслаждаться черной своей аракой,
А за тебя в это время в чуждом краю
Хонгрова кровь прольется красной рекой!
Кто, как не Хонгор, крепость державы твоей?
Кто, как не Хонгор, сиянье славы твоей?
Кто, как не Хонгор, твой величавый хребет?
Зрелых еще не достигнув и мудрых лет,
Чьей же ты силой вынудил ханов ветров
Кланяться низко твоим ногам в стременах?
Кто, как не Хонгор, сделал мирным твой кров?
Кто, как не Хонгор, врагов повергал во прах?
Был он гонителем всех, осужденных тобой,
Был победителем всех, побежденных тобой,
Как же решился ты — верить ушам не могу —
Хонгра послать на верную гибель к врагу —
К детищам ада, к невиданным смельчакам?
Лучше меня, эзен-хан, на куски раздроби!»
И зарыдал. Огромные, как воробьи,
Слезы катились по желтым старым щекам.
Сына себе на колени старик посадил,
Поцеловал и взглядом своим осудил.
Хонгор ответил родителю не спеша:
«О мой отец, я вижу, в ярости вы…
Дороги мне вы, как собственная душа,
Глупым остались, однако, до старости вы!
Нет нам навара, пока вода не вскипит…
Видимо, вы — сырая вода, Шикширги!
Слушайте, славных богатырей круги:
Если мой конь четырех не лишится копыт,
Сам я — не буду в полон мангасами взят, —
Через пятнадцать лет я вернусь назад».
И распахнул он дверь золотой бумбулвы.
Вышли за ним властелин и храбрые львы.
Искоркой, вырванной ветром степным из огня,
Хонгор вскочил на коня, что прославлен везде.
Пальцы свои распластав на крупе коня,
Молвил он: «Джангар, подобный дневной звезде,
Вы, Герензал, и вы, золотые рагни,
Множество богатырей с единой душой!
Всем я желаю, в край уезжая чужой,
Чтобы спокойно текли счастливые дни,
Чтобы не ведали горя в родном дому!»
Джангар ответствовал: «На трудной стезе
Да засияет солнце коню твоему! В землю
Киняса вступив, подобный грозе,
Да возвратишься назад, победив его!»
Хонгор взнуздал дорогого коня своего
И под углом восходящих лучей полетел.
Днем не дневал он и ночью не ночевал.
Сердцеобразный колодец он миновал,
И миновал он людского жилья предел,
И на пустынный выехал перевал,
И закричал в открытое ухо коня:
«Должен ты в месяце Юр доставить меня
К диким отрогам серебряно-белой Эрклю,
Чашу — своей или вражьей — крови пролью».
Конь, услыхав повеление ездока,
Дальше своих челюстей закидывать стал
Ноги передние, легкие, как облака.
Мчался, как будто буре завидовать стал,
Задние ноги к прекрасным пахам подбирал
И четырьмя копытами свет попирал,
А позади — прозрачная пыль поднялась,
Радугою в небесный свод уперлась.
Белая пена кружилась над головой,
Красная пена слетала с обоих удил,
И по земле тянулась она пеленой.
Хонгор к земле наклонился. На всем скаку
Он из-под стремени белой рукой захватил
Горсточку мелкого выжженного песку.
Трижды прочтя заклинанье бурхана войны,
Дунул трикраты, подбросил песок в небеса.
Образовалась огромной величины
Синяя туча, волшебный дождь полился.
Ветер провел прохладной и мягкой рукой
По волосам скакуна. От ласки такой
Нежной домброй зазвучала грива коня,
Хвост распушился, прекрасной дудкой звеня.
Бури быстрей побежал отчаянный конь.
Будто пугаясь тени хозяина, конь
Прыгал, казалось, брезгуя телом земли.
Горная цепь уже показалась вдали —
Хмуро насупившаяся вершина Эрклю
Точно решила свалиться на ездока.
В пору, когда, пронзая насквозь облака,
Раннее солнце бросает лучи ковылю,
Чтобы жемчужиной стала росинка на нем,—
Горные птицы вспугнуты были конем:
Хонгор взлетел на вершину горы крутой.
Он оглянулся: крепостью золотой
Тысячезубый Алтай сиял вдалеке,
Завороженные спали пространства в тиши…
Пусто кругом, не найти человечьей души.
Хонгор сошел с бегунца, прикрепил к луке
Повод из пуха верблюжьего и серебра
И на гранитной стене, в щербине ребра,
Воин уселся, чумбур натянув стальной.
Сверху жара полуденная Хонгра пекла,
Снизу пекла нагретая солнцем скала…
Все ж просидел богатырь, несмотря на зной,
Семью семь — сорок девять томительных дней.
«Вот уже месяца Юр настала пора,
Вот подо мною белеет Эрклю-гора,
Кажется, встреча должна состояться на ней,
Кажется, мой Цеджи ошибиться не мог!» —
Так он промолвил и посмотрел на восток:
Тонкая пыль поднялась до седых облаков.
Что это, вихря столбы? Но вихрь не таков.
Это — не вихрь, и не дождь, и не смерч,
и не снег. Это — коня богатырского быстрый бег,
Это — копытами поднята пыль вдали!
Быстрым Цохором недаром коня нарекли.
Был он известен даже в стране холодов.
Он издавал ноздрями звуки рожка —
Сорок печальных и сорок веселых ладов.
Звали Беке Цаганом его ездока.
В землях мангасов прославлен Беке Цаган,
Был он грозою ста двенадцати стран;
Много врагов секира косила его,
Хонгрову мощь превосходит сила его…
Выехал Алый Хонгор навстречу ему.
Храбрый Цаган обратился с речью к нему:
«Эй ты, без роду, без племени, без языка,
С огненными глазами случного быка,
Ветром носимый, подобно свистун-стреле,
Изгнанный всеми владыками навсегда,
Блудный изгой, отверженец на земле,
Эй, говори, откуда бредешь и куда?»
Неукротимый ответствовал исполин:
«Джангар — мой властелин, предводитель дружин.
Ханство мое — одна из алтайских вершин.
Сила моя — несметный великий народ.
Он забывает в сраженьях слово: назад!
И повторяет в сраженьях слово: вперед!
Бумба — моя отчизна, где каждый богат,
Все родовиты, нет бедняков и сирот,
Смерти не знают в нетленной отчизне там,
И мертвецы возвращаются к жизни там».
