– Всеми фибрами моего существа, сэр.

– Раз так, то чего же нам ожидать? Мы должны пожениться немедля.

В его выражении и голосе была живая настойчивость, в нем просыпалась былая пылкость.

– Мы должны стать едины. И без отсрочки, Джейн! Надо только получить специальное разрешение на брак, и мы тут же его заключим.

– Мистер Рочестер, я только что заметила, что солнце давно миновало зенит, а Лоцман уже убежал домой обедать. Позвольте я посмотрю на ваши часы.

– Прицепи их к своему поясу, Дженет, и не снимай. Мне они больше не нужны.

– Уже почти четыре часа, сэр! Вы не проголодались?

– Через три дня должна быть наша свадьба, Джейн. Свадебный наряд и драгоценности теперь не нужны. Вся эта мишура – вздор!

– Солнце высушило дождевые капли, сэр. Ветер стих. Стало очень жарко.

– Знаешь, Джейн, твоя жемчужная нитка обвивает жилистую шею под моим шарфом. Я носил ее с того дня, как потерял мое единственное сокровище. В память о нем.

– Мы вернемся в дом по лесной тропинке, она такая тенистая!

Он продолжал говорить, не слушая меня:

– Джейн, полагаю, ты считаешь, что я закоренел в неверии, но в этот миг мое сердце переполняет благодарность милостивому Богу. Он видит не как видит человек, но несравненно яснее, Он судит не как судит человек, но несравненно мудрее. В заблуждении я готов был осквернить мой чистый цветок, запятнать дыханием греха его чистоту, и Всемогущий отнял его у меня. Я в моем упрямом бунтарстве почти проклял Его волю; вместо того чтобы склониться перед Его решением, я восстал на него. Божественное правосудие свершилось: одна за другой на меня посыпались беды. Я прошел Долиной Смерти. Грозны Его кары, и назначенная мне навеки научила меня смирению. Ты знаешь, я кичился своею силой, но чего она стоит теперь, когда меня водят за руку точно малого ребенка? Лишь недавно, Джейн, совсем недавно, распознал я Руку Божью в моей роковой судьбе. И почувствовал сожаление, раскаяние, возжаждал примирения с моим Творцом. И возносил к нему молитвы. Очень короткие, но глубоко искренние.

Несколько дней назад, – продолжал он после паузы, – нет, я могу сказать совершенно точно: это было четыре дня назад, вечером в прошлый понедельник. Мое душевное состояние непонятно изменилось: исступление уступило место горю, угрюмость – печали. Мне давно казалось, что ты умерла, ведь я так и не сумел тебя отыскать. И вот в ту ночь, очень поздно (по-моему, это было между одиннадцатью и двенадцатью часами), перед тем как отойти к беспокойному сну, я вознес моление Богу поскорее послать мне смерть, если на то будет Его воля, и ввести меня в мир грядущий, где у меня есть надежда воссоединиться с Джейн. Я сидел у открытого окна моей спальни. Я не видел звезд, и лишь смутное пятно указывало на присутствие луны, но я вдыхал душистый ночной воздух, и это меня успокаивало. Как я томился по тебе, Дженет! Томился и душой, и телом! И я спросил Бога в муках и в смирении, не достаточно ли долго терплю я отчаяние, боль, терзания и не дано ли мне будет вновь вкусить блаженство и покой. Я признал, что сполна заслужил свою кару, но сил терпеть и далее у меня не осталось. Я молил, молил, и невольно с моих губ сорвались слова – альфа и омега упований моего сердца: «Джейн! Джейн! Джейн!»

– Вы произнесли их вслух?

– Да, Джейн. Тот, кто услышал бы их, счел бы меня сумасшедшим, с таким неистовым отчаянием я их выкрикнул.

– И было это в прошлый понедельник перед полуночью?

– Да, но час не имеет значения. Важно то, что произошло дальше. Ты сочтешь меня суеверным, и это правда: некоторые суеверия всегда жили во мне. Однако так произошло на самом деле. Во всяком случае, я слышал то, о чем сейчас расскажу. Едва я воскликнул «Джейн! Джейн! Джейн!», как голос – не знаю, откуда он донесся, но я его узнал, – голос ответил: «Я иду! Подожди меня!», и мгновение спустя в шепоте ветра послышалось: «Где ты?» Попробую описать тебе, какую мысль, какую картину пробудили в моей душе эти слова, но так трудно выразить то, что я хотел бы выразить! Как ты видела, Ферндин окружен дремучим лесом, где звуки замирают без отголосков. Но «Где ты?» раздалось будто среди холмов, потому что я услышал, как откликнулось эхо. И на мгновение ветерок, обдувавший мой лоб, показался мне гораздо более прохладным и сильным. Я мог бы вообразить, что мы с Джейн встретились вблизи диких и пустынных холмов. И я верю, что наши души встретились. В тот час ты, Джейн, несомненно, была погружена в сон, и, быть может, твоя душа покинула плотскую оболочку, чтобы принести утешение моей. Ибо голос был твоим. Клянусь жизнью, он был твоим!

Читатель, таинственный зов я услышала ночью в понедельник около полуночи и ответила на него именно этими словами. Я выслушала мистера Рочестера, но промолчала. Такое совпадение показалось мне слишком ошеломляющим и необъяснимым, чтобы поведать о нем, обсуждать его. Если бы я проговорилась, мой рассказ, несомненно, произвел бы глубокое впечатление на моего собеседника, а он из-за своих страданий слишком уж легко впадал в мрачность, и его следовало оберечь от лишнего воздействия сверхъестественного. И я промолчала, хотя сама продолжала размышлять об этой тайне.

– Теперь тебя перестанет удивлять, – продолжал мой патрон, – почему вчера вечером, когда ты столь внезапно оказалась рядом со мной, мне было так трудно поверить, что ты не просто голос, не бесплотное видение и не растворишься без следа в тишине, будто полуночный шепот и дальнее эхо, как было в тот раз. Теперь, благодарение Богу, я знаю, этого не случится. Да, я благодарю Бога.

Он снял меня с колен, встал и, благоговейно опустив долу незрячие глаза, замер в безмолвной молитве. Я расслышала только последние слова:

– Благодарю Творца моего, что, карая, Он не забыл о милосердии. И смиренно молю Искупителя моего дать мне силы впредь вести более чистую жизнь, чем я вел раньше.

Потом он протянул руку, чтобы опереться на мою. Я взяла эту любимую руку, на миг прижала к губам, а потом обвила ею мои плечи. Я ведь была настолько ниже его ростом, что могла служить ему не только поводырем, но и посохом. Мы вошли под свод леса и направились по тропинке к дому.

Читатель, я вышла за него замуж. Церемония была самой скромной: в церкви были только мы с ним, священник и причетник. Когда мы вернулись из церкви, я пошла на кухню, где Мэри стряпала обед, а Джон чистил ножи, и сказала:

– Мэри, сегодня утром мы с мистером Рочестером поженились.

Экономка и ее муж оба принадлежали к тем порядочным флегматичным людям, которым в любое время можно сообщить самую ошеломляющую новость, не опасаясь, что твои уши пронзит визгливое восклицание, а затем оглушит многословный поток оханий и аханий. Мэри, правда, отвернулась от плиты и, правда, уставилась на меня. Правда, ложка, с помощью которой она поливала жиром пару жарящихся кур, минуты три висела в воздухе неподвижно, и ровно такой же срок ножи Джона не прикасались к точильному камню. Однако Мэри, вновь нагнувшись над своими курами, сказала только:

– Вот как, мисс? Подумать только!

Затем она продолжала:

– Я видела, как вы с хозяином уходили, да только не знала, что вы в церковь идете кольцами меняться.

И опять занялась курами. Джон, когда я посмотрела на него, ухмылялся до ушей.

– Я Мэри говорил, что так все и обернется, – сказал он, – я знал, что мистер Эдвард (Джон служил у Рочестеров еще в то время, когда его хозяин был младшим сыном, а потому часто называл его по имени, как тогда), я знал, что мистер Эдвард сделает. И уж времени зря терять не станет. А лучше он и придумать не мог, так мне сдается. Желаю вам счастья, мисс! – И он почтительно мне поклонился.

– Спасибо, Джон. Мистер Рочестер просил меня передать вам с Мэри вот это. – Я вложила ему в руку пятифунтовую банкноту и тут же покинула кухню. Проходя мимо двери этого святилища попозже, я услышала:

– Она ему больше подходит, чем какие ни на есть знатные барышни. – И далее: – Пусть она и не красавица писаная, да носа не задирает и сердцем добрая. А для него краше нее нету, сразу видно.