— Да?

— А ты что, нет?

Передо мной возник образ Трейси, с ее дразнящими волосами и вечным запахом фруктовой жвачки.

— Ну… Может быть, — только и удалось мне промямлить.

Леон ухмыльнулся вслед тронувшейся машине.

Мой новый друг — из отряда «Амадей». Его родители, референт университета и социальный работник, в разводе («ничего, зато в два раза больше карманных денег»). У него есть младшая сестра Шарлотта, собака по кличке Благоразумный Капитан, личный врач, электрогитара и, судя по всему, безграничная свобода.

— Мама говорит, что мне нужно образование вне рамок патриархальной иудео-христианской системы. Ее не слишком устраивает «Освальд», но счета-то оплачивает папа. Сам он учился в Итоне. Говорит, что школа без пансиона — это для пролетариев.

— Точно.

У меня не получилось придумать, что бы такого правдивого рассказать о моих родителях. Да и вообще, часа не прошло, как мы познакомились, а этот мальчик уже занял в моем сердце больше места, чем Джон или Шарон Страз.

И все-таки пришлось их безжалостно изобрести. Мать умерла, отец — инспектор полиции (самая престижная работа, пришедшая мне на ум). Часть года я живу с отцом, а остальное время — с дядей, в городе.

— Мне пришлось начать учиться с середины триместра. Так что я здесь недавно.

Леон кивнул.

— Вот оно что! Я так и думал, что ты новичок. А что случилось в той школе? Выгнали?

Это предположение мне польстило.

— Там просто помойка. Папа забрал меня оттуда.

— А меня из моей последней школы выгнали. Отец жутко разозлился. Там брали по десять тысяч в год. И выгнали за первое же нарушение. Вот тебе и банально. Могли бы и потерпеть, скажи? В общем, есть места и похуже «Освальда». Тем более что этот старый козел Стержинг уходит.

Нельзя было не воспользоваться случаем.

— А почему он уходит?

Леон округлил глаза.

— Да ты и правда новичок, — он понизил голос — Скажем так, я слышал, что он слишком рьяно размахивал своим стержнем…

Многое переменилось с тех пор, даже в «Сент-Освальде». Тогда можно было замять скандал с помощью денег. Теперь все не так. Сверкающие шпили больше не вызывают у нас благоговейного трепета: за блеском мы видим разложение. И он хрупкий — его можно разрушить, запустив камнем. Камнем или чем-нибудь еще.

Я могу отождествить себя с мальчиком вроде Коньмана. Маленький, худой, косноязычный, явный отщепенец. Одноклассники его сторонятся — и дело не в религии, причина лежит глубже. Ее он не в силах изменить — она таится в чертах лица, блеклости жидких волос, длинных костях. Наверное, сейчас у его семьи есть деньги, но поколения нищеты намертво засели в нем. Я чувствую. Таких «Сент-Освальд» принимает неохотно и только во время финансовых кризисов. Такой мальчик, как Коньман, не приживется. Он никогда не попадет на Доску почета. Учителя будут постоянно забывать его имя. Его не выберут ни в какую команду. Все его потуги стать своим будут напрасны. Мне слишком хорошо знаком этот взгляд: настороженный, обиженный взгляд мальчугана, который давно перестал добиваться признания. И ему остается одно — ненавидеть.

Конечно, об этой истории с Честли мне стало известно сразу. Молва в «Сент-Освальде» бежит быстро, обо всем становится известно в тот же день. А день для Коньмана выдался на редкость неудачный. На перекличке — стычка с Честли; на перемене — конфликт с Робби Роучем из-за несделанной домашней работы; в обеденный перерыв — шумная ссора с Джексоном, тоже из третьего «Ч», в результате которой Джексона отправили домой со сломанным носом, а Коньмана на неделю исключили.

Когда это случилось, у меня как раз было дежурство по территории. Было прекрасно видно, как Коньман в рабочем комбинезоне с мрачным видом собирает мусор в розарии. Умное и жестокое наказание, унижающее больше, чем переписывание строк или оставление после уроков. Насколько мне известно, так наказывает лишь Рой Честли. Комбинезон такой же, как носил мой отец, а теперь носит слабоумный Джимми: просторный, ярко-оранжевый, хорошо заметный с игровых полей. Тот, кто в него одет, — законная охотничья дичь.

Коньман попытался укрыться за углом здания, но тщетно. Там собрались младшие школьники и потешались над Коньманом, указывая на мусор, который он пропустил. Маленький и агрессивный Джексон, который понимал, что лишь горемыки вроде Коньмана спасают его от нападок, околачивался поблизости с двумя другими третьеклассниками. Пэт Слоун был на дежурстве, но далеко — на другом конце крикетной площадки и в окружении ребят. Роуч, учитель истории, тоже дежурил, но беседа с пятиклассниками, видимо, занимала его гораздо больше, чем нарушения дисциплины.

Самое время подойти к Коньману.

— Несладко тебе приходится.

Коньман угрюмо кивнул. Лицо бледное и болезненное, и только на скулах рдеют красные пятна. Джексон, который наблюдал за мной, отделился от своих товарищей и осторожно приблизился. Смерил меня взглядом, словно прикидывая, велика ли угроза. Так шакалы кружат вокруг умирающего зверя.

— Хочешь вместе с ним? — Мой вопрос прозвучал так резко, что Джексон мгновенно отскочил к своим.

Коньман бросил на меня взгляд, в котором затаилась благодарность.

— Это несправедливо, — тихо сказал он. — Они всегда ко мне цепляются.

Сочувственно киваю.

— Я знаю.

— Знаете?

— Конечно. Я же вижу.

Коньман посмотрел на меня. Темные глаза полыхали, в них светилась немыслимая надежда.

— Послушай, Колин. Ведь так тебя зовут?

Он кивнул.

— Научись драться, Колин. Хватит быть жертвой. Пусть они заплатят.

— Заплатят? — испуганно переспросил Коньман.

— А почему нет?

— Меня накажут.

— Тебя уже наказали.

Он глянул на меня.

— Тогда что ты теряешь?

Прозвенел звонок на урок, и времени на беседу не оставалось, да и не было нужды: семена посеяны. Коньман проводил меня взглядом, полным надежды, и к обеденному перерыву дело было сделано: Джексон лежал на земле, Коньман сверху, к ним несся Роуч с болтающимся на груди свистком, а остальные стояли, разинув рты и дивясь на жертву, которая наконец решилась дать отпор.

Понимаете, мне нужны союзники. Не среди коллег, а из низших слоев «Сент-Освальда». Бей в основание, и верхушка отвалится сама. Меня кольнула жалость к ничего не подозревающему Коньману, который избран для возложения на алтарь, но пришлось напомнить себе, что всякая война чревата потерями и, если все пойдет по плану, их будет гораздо больше, когда «Сент-Освальд» утонет в обломках разбитых идолов и рухнувших надежд.

Школа для мальчиков «Сент-Освальд»

Четверг, 9 сентября

Этим утром класс был необычно послушен, пока я писал список (журнал так и не нашелся) на листке бумаги: отсутствует Джексон, временно исключен Коньман и еще трое участников ссоры, переросшей в весьма неприятный конфликт.

Отец Джексона, конечно, нажаловался. И отец Коньмана тоже: сын утверждал, что лишь ответил на нестерпимые издевательства школьников, поощряемые — по словам мальчика — классным руководителем.

Главный, все еще раздраженный многочисленными жалобами на повышение платы, вяло обещал расследовать это происшествие, и в результате Сатклифф, Макнэйр и Аллен-Джонс, названные главными мучителями Коньмана, провели бoльшую часть урока латыни у кабинета Пэта Слоуна, а меня через доктора Дивайна пригласили к Главному разъяснить ситуацию, как только смогу.

Конечно, я не пошел. Некоторым, между прочим, надо вести уроки, выполнять различные обязанности, читать материалы — не говоря уже о том, что надо освободить картотеки в новом немецком кабинете, — на что я и указал доктору Дивайну, когда он передал мне сообщение.