На этот-то двор ранним весенним утром робко и застенчиво вступила Джини Динс. Не будучи героиней романа, она с некоторым любопытством разглядывала дом и владения, где могла бы сделаться хозяйкою, стоило ей проявить к своему обожателю хоть малую долю той благосклонности, какую женщины любого звания умеют проявлять с безошибочным чутьем. Вкус ее был на уровне ее среды и эпохи, и дом Дамбидайкса, несомненно, казался ей величественным сооружением, уступавшим разве только Холируду и замку в Далкейте, а земли – отличными, «особенно если бы их обработать как надобно». Но Джини Динс была простая, честная и правдивая девушка; признавая все великолепие владений своего поклонника, она ни на один миг не подумала о том, чтобы ради этих благ обмануть его, себя и Батлера – а ведь многие куда более знатные дамы сделали бы это не задумываясь, даже там, где соблазн не был столь велик.

Желая увидеть лэрда, она обошла кругом все надворные строения, отыскивая слугу, который мог бы доложить о ней. Всюду было безлюдно, и она отважилась открыть какую-то дверь; это оказалась бывшая псарня старого лэрда, превращенная – судя по корытам – в прачечную. Затем она заглянула в другой сарай, вернее – навес без крыши, где некогда держали соколов, о чем свидетельствовали две-три еще не совсем сгнившие жердочки и позабытые на стене соколиные путы с приманкою. Третья дверь вела в угольный чулан, доверху полный углем. Единственное, чего Дамбидайкс требовал от слуг, был хороший огонь в камине. Ко всем другим делам хозяйства он выказывал полное безразличие и всецело зависел от своей домоправительницы – той самой пышной особы, которая досталась ему в наследство от отца и которая, если верить слухам, нажила на господской службе изрядный капитал.

Джини отворяла одну дверь за другой, точно одноглазый Календер во дворце ста услужливых дев, пока наконец, подобно этому странствующему царевичу, не попала на конюшню. На стене Джини узнала старое седло и сбрую, указывавшие на то, что единственным обитателем конюшни был ее старый знакомец, шотландский Пегас Рори Бин, тот самый, что пасся при въезде в усадьбу. За перегородкой стояла корова, которая при появлении Джини повернула к ней голову и замычала; Джини, привычная к уходу за скотиной, отлично поняла этот призыв и тотчас откликнулась на него, засыпав корове корму, ибо в этой обители лености, как видно, столь же мало заботились о скоте, как и обо всем остальном.

Пока Джини давала добродушному животному корм, который оно должно было получить еще два часа назад. В конюшню заглянула растрепанная девчонка; увидя незнакомку, выполняющую за нее обязанности, ради которых она наконец вырвалась с великой неохотой из объятий сна, она закричала: «Домовой! Домовой!» – и кинулась бежать с такими пронзительными воплями, точно и в самом деле увидела дьявола.

Для объяснения ее ужаса нам, по-видимому, необходимо сообщить читателю, что, по местному поверью, в дом Дамбидайкса давно уже повадился «брауни» – один из тех духов шотландской народной мифологии, которые доделывают домашнюю работу за нерадивых слуг,

работая метлою и цепом

Казалось бы, нигде сверхъестественная помощь не была так нужна, как в этом доме, где слуги не имели охоты работать сами. Между тем служанка, вместо того чтобы порадоваться, что нечистая сила выполняет за нее ненавистную работу, которую ей давно уже следовало выполнить самолично, всполошила весь дом криками ужаса, словно «брауни» сдирал с нее кожу. Джини тотчас оставила свое занятие и поспешила за крикуньей во двор, чтобы успокоить ее и объяснить свое присутствие на конюшне; но тут навстречу ей вышла миссис Дженет Болкристи, домоправительница нынешнего лэрда и – как утверждали злые языки – фаворитка покойного. Эта красивая и статная особа лет сорока пяти (какой мы видали ее у смертного одра старого лэрда) превратилась теперь в толстую краснорожую старуху лет под семьдесят, весьма ревниво оберегавшую свою должность и власть. Сознавая, что власть эта покоится на менее прочной основе, чем при прежнем владельце, предусмотрительная женщина приблизила к себе вышеупомянутую крикунью, которая, помимо звонкого голоса, отличалась еще хорошеньким личиком и быстрыми глазами. Однако ей не удалось покорить сердце лэрда, для которого, как видно, не существовало женщин, кроме Джини Динс, и который даже к ней не пылал слишком нетерпеливою страстью. Все же миссис Болкристи была крайне озабочена почти ежедневными поездками лэрда в Сент-Леонард. Когда лэрд устремлял на нее задумчивый взгляд, как он делал всегда, желая высказаться, она ждала, что он скажет: «Дженет, а ведь мне пора жениться», и с облегчением слышала вместо этого: «Дженет, а ведь мне пора сменить башмаки».

Тем не менее миссис Болкристи питала к Джини Динс ту злобу, которую люди, подобные ей, испытывают ко всем, кого считают для себя опасными. Ту же ненависть она испытывала ко всякой женщине, не слишком старой и хоть сколько-нибудь пригожей, которая обнаруживала намерение приблизиться к поместью Дамбидайкс или его владельцу. К тому же в то утро, подняв свое бренное тело с постели на два часа раньше обычного, чтобы прийти на помощь своей крикливой племяннице, она была в том расположении духа, которое Сэдлтри определил бы как inimicitiam contra omnes mortales note 73.

– Ты кто такая, – спросила толстуха у бедной Джини, не сразу узнав ее, – что ломишься в порядочный дом ни свет ни заря?

– Мне надо бы видеть лэрда, – сказала Джини, как всегда невольно робея перед старой ведьмой, которую иногда встречала, бывая в Дамбидайксе с каким-нибудь поручением отца.

– Да что ты за птица и откуда взялась? .. Думаешь, лэрду только и есть дела, что впускать к себе каждую бродяжку, когда он еще с постели не вставал?

– Милая миссис Болкристи, – смиренно промолвила Джини, – неужели вы не помните меня? Я – Джини Динс.

– Джини Динс? – переспросила свирепая старуха, прикидываясь крайне изумленной; подойдя ближе, она заглянула ей в лицо со злорадным любопытством. – Джини Динс? Скажи лучше: Джини Дьявол! Нечего сказать, хорошими делами занялись вы с сестрицей! Убили несчастного младенца! Теперь твою потаскуху сестру вздернут за это, и поделом! Да как ты только посмела прийти в порядочный дом? Да еще норовишь пробраться в спальню к холостому джентльмену, когда он еще не вставал! Пошла прочь! Прочь пошла отсюда!

Джини сгорала со стыда при этом грубом нападении и не могла вымолвить слова, чтобы объяснить свой приход, так гнусно истолкованный домоправительницей. Пользуясь ее молчанием, миссис Болкристи продолжала тем же тоном:

– Ступай, ступай прочь, нечего тут! Кто тебя знает? Ты, может, еще одному младенцу подыскиваешь папашу! .. Кабы не то, что отец твой как-никак был нашим арендатором, я бы сейчас созвала парней и велела окунуть тебя в пруд, бесстыжую!

Джини повернулась и уже шла к воротам, так что миссис Болкристи пришлось выкрикнуть эту последнюю угрозу во весь свой мощный голос. Но, чрезмерно увлекшись преследованием противника, она проиграла сражение, как это бывало со многими полководцами.

Крики миссис Болкристи, сами по себе привычные для лэрда, но редко раздававшиеся в столь ранний час, потревожили утренний сон его. Сперва он повернулся на другой бок, в надежде, что домашняя буря скоро промчится; но тут старуха разразилась новым потоком яростной брани, и до ушей лэрда явственно донеслось имя Динсов. Зная недобрые чувства, которые его домоправительница питала к этой семье, лэрд сообразил, что гнев ее вызван какими-нибудь вестями от них. Он вылез из постели, поспешно облачился в старый штофный халат и еще некоторые необходимые части туалета, надел отцовскую шляпу с позументом (хотя он редко с нею расставался, мы все же вынуждены опровергнуть слух, будто он спал в ней, как Дон-Кихот в своем шлеме) и, открыв окно спальни, с удивлением увидел знакомую фигуру Джини Динс, выходившей из ворот, и свою домоправительницу; размахивая кулаком, упершись другим в бок и тряся головой от ярости, старуха посылала ей вдогонку потоки отборной брани. Легко представить себе изумление и гнев лэрда – особенно если вспомнить, что его разбудили не вовремя.