– Эй, ты! – крикнул он из окна. – Старая чертовка! Кто разрешил тебе так обходиться с дочерью честного человека?

Миссис Болкристи опешила. По необычайному оживлению, с каким изъяснялся лэрд, она увидела, что он разгневан не на шутку; ей было известно, что при всей своей сонливости он мог выйти из себя и тогда становился страшен. Она поспешно начала исправлять свою ошибку. Ведь это она так только, ради порядка в доме; боялась потревожить его честь этакую рань; девушка могла ведь и подождать или прийти еще раз. И надо же было случиться такому греху – спутала Джини с сестрой! Ну, а ту в порядочный дом не пустишь.

– Замолчи, старая хрычовка! – сказал Дамбидайкс. – Если правду говорят люди, так ты сама хуже последней потаскухи… Пройди в гостиную, Джини. Нет, постой, там не прибрано. Я сейчас сам к тебе выйду. Не слушай ее, Джини!

– И верно! Чего меня слушать? – сказала Дженет с притворным добродушием. – Ты, девушка, не бойся пса, который лает… Что же ты не сказала, что лэрд тебя ожидает? Разве я зверь какой? Входи, входи, милости просим! – И она отомкнула ключом входную дверь.

– Лэрд меня не ждал, – сказала Джини, отстраняясь. – Мне надо сказать ему всего два слова, и лучше я подожду его здесь, миссис Болкристи.

– Во дворе? Нет, нет, так не годится! Кто же принимает гостей во дворе? А как поживает твой почтенный отец?

Появление самого лэрда в дверях избавило Джини от неприятной необходимости отвечать на этот лицемерный вопрос.

– Ступай, приготовь завтрак, – сказал он своей домоправительнице.

– И ты тоже будешь завтракать с нами, слышишь, а то я не слажу с чайниками. Да гляди, чтобы огонь горел веселее. Входи, Джини, входи, голубушка, отдохни.

– Нет, лэрд, – ответила Джини, стараясь говорить спокойно, хотя еще дрожала всем телом. – Мне сейчас недосуг, я ведь отправляюсь в дальний путь. Я должна сегодня пройти пешком не меньше двадцати миль, если ноги не откажутся служить.

– Боже милостивый! Двадцать миль! Пешком! – изумился Дамбидайкс, совершавший свои прогулки в весьма ограниченном радиусе. – И думать не смей! Да входи же, входи!

– Не могу, лэрд, – повторила Джини. – Мне надо сказать вам всего два слова, и я могу сказать их здесь, хотя миссис Болкристи…

– Черт бы побрал миссис Болкристи, – сказал Дамбидайкс, – коли и черт от нее не откажется! Слушай-ка, Джини! Я красно говорить не умею, но я господин у себя в доме и всякую тварь в нем могу укротить, когда вздумаю, кроме разве Рори Бина. Да только связываться неохота, вот и терплю.

– Я пришла сказать вам, лэрд, – молвила Джини, торопясь перейти к делу, – что отправляюсь в дальний путь без ведома отца.

– Без ведома отца? А хорошо ли это, Джини? Ты бы подумала, – сказал Дамбидайкс озабоченно.

– Мне бы только попасть в Лондон, – сказала Джини, как бы оправдываясь, – а уж там я бы дошла до королевы и вымолила помилование моей сестре.

– В Лондон, к королеве, за помилованием? – Тут Дамбидайкс даже свистнул. – Да ты рехнулась, не иначе!

– Нет, я в здравом уме, – сказала Джини, – и решила добраться до Лондона во что бы то ни стало, хотя бы мне пришлось побираться всю дорогу. Так оно и будет, если вы не ссудите мне немного денег. Много мне не надо. Отец, как вы знаете, человек с достатком, и он не допустит, чтобы за нами пропали чужие деньги – особенно ваши, лэрд.

Поняв наконец в чем дело, Дамбидайкс все еще отказывался верить своим ушам и продолжал стоять, уставясь в землю.

– Я вижу, что вы не расположены мне помочь, лэрд, – сказала Джини.

– Что ж, прощайте. И прошу вас, навещайте почаще моего бедного отца, ведь он теперь останется совсем один.

– Куда ты, глупая? – сказал Дамбидайкс и, взяв ее за руку, повел в дом. – Я и сам собирался тебе предложить, только сказать не успел.

Введя Джини в комнату, убранную по-старинному, он закрыл за собою дверь и запер ее на засов. Удивленная Джини старалась держаться как можно ближе к двери; лэрд между тем, отпустив ее руку, нажал пружину, вделанную в дубовую обшивку стены; часть обшивки сдвинулась, и в углублении стены обнаружился железный сейф. Лэрд открыл в нем два-три ящика и показал их содержимое: множество кожаных мешков, набитых золотыми и серебряными монетами.

– Вот мой банк, Джини, – сказал он, с удовольствием глядя то на нее, то на свои сокровища. – Я не признаю разных этих ассигнаций. От них одно разорение.

Затем, переменив тон, он сказал решительно:

– Джини, хочешь сегодня же стать лэди Дамбидайкс? Тогда, коли нужно, поедешь в Лондон в собственной карете.

– Нет, лэрд, – сказала Джини. – Это невозможно. Когда отец в таком горе, а сестра так опозорена…

– Это уж моя забота, – сказал Дамбидайкс. – Тебе бы не поминать про это, глупая. Но странное дело! Через эту глупость ты мне стала еще милее. Верно говорят, что в супружестве и одного умного достаточно. Можно, конечно, и подождать, если тебе сейчас не до того. Бери, сколько хочешь, серебра, а свадьбу сыграем, когда вернешься, – не к спеху.

– Нет, лэрд, – сказала Джини, видя, что необходимо объясниться до конца с этим необыкновенным поклонником. – Я люблю другого и поэтому не могу стать вашей женой.

– Другого? – сказал Дамбидайкс. – Не может быть! Ты так давно меня знаешь…

– Его я знаю еще дольше, – сказала Джини просто.

– Дольше? Не может этого быть! – воскликнул бедный лэрд. – Тут что-то не так. Ведь ты родилась на нашей земле. Ты, верно, не разглядела как следует, ты и половины еще не видела. – Он открыл еще один ящик. – Вот здесь одно только золото, Джини, а вот долговые расписки на серебро. А вот запись доходов: триста фунтов чистых! Никаких закладных. Ты взгляни! У меня ведь и все матушкины наряды целы, и бабкины тоже. Шелковые платья, сплошь расшитые, так и стоят колом. Кружева – тоньше паутины. А колец, а серег! Это все у меня в верхнем зале. Пойдем наверх, Джини, взглянем на них!

Однако Джини устояла и против этого искушения, которое, как правильно догадался лэрд Дамбидайкс, женщинам всего труднее преодолеть.

– Нет, лэрд, это невозможно; я обещалась ему и не нарушу слова, хоть бы мне сулили все поместья Далкейта да еще и Лагтон в придачу.

– Да кому? – спросил лэрд с досадой. – Кто он такой? Ты все не хочешь его назвать. Да ты, верно, просто морочишь меня, Джини, нет у тебя никого – так, одно упрямство. Ну, кто ж он?

– Рубен Батлер, учитель в Либбертоне, – ответила Джини.

– Рубен Батлер? – повторил с презрением Дамбидайкс, расхаживая по комнате. – Рубен Батлер, учитель в Либбертоне – нет, всего-навсего помощник учителя! Сын моего арендатора! Ну что ж, Джини, женское упрямство известно. Рубен Батлер! Да ведь у него в кармане ни гроша! Не на что новый сюртук купить. – Говоря так, он с грохотом задвигал один за другим ящики своей сокровищницы. – Ну ладно, была бы честь предложена, а ссориться из-за этого не станем. Насильно мил не будешь. Что же касается до денег, то не такой я дурак, чтобы тратить их на чужие любовные дела! ..

Последние слова задели Джини за живое.

– Я ничего не прошу у вашей чести, – сказала она. – И не о любовных делах шла речь. Прощайте, сэр! Вы были добры к отцу, и я не могу на вас сердиться.

С этими словами она вышла из комнаты, не слушая, как лэрд бормотал: «Да погоди, Джини, постой!» Быстрыми шагами перейдя двор, она пошла из усадьбы, полная той горькой обиды, которую наносит честному человеку отказ, когда ему и просить-то стоило немалого труда. Выйдя за пределы владений лэрда и оказавшись на большой дороге, она замедлила шаг; гнев ее остыл, и она призадумалась над последствиями своей непредвиденной неудачи. Неужели ей действительно придется побираться в пути? А что же еще ей остается? Может быть, вернуться и попросить денег у отца? Да, но при этом потерять немало драгоценного времени; к тому же, он может запретить ей путешествие. Надо было выбирать, а она все еще не знала, на что решиться, и, идя вперед, все порывалась вернуться.

Пока она раздумывала, послышался топот копыт и знакомый голос, звавший ее по имени. Оглянувшись, она увидела, что за ней скачет на неоседланном пони, в халате, туфлях и шляпе с позументом не кто иной, как сам Дамбидайкс. Всем сердцем стремясь за Джини, он сумел на этот раз преодолеть даже шотландское упрямство Рори Бина и заставил этого своенравного скакуна ехать непривычной дорогой, что Рори, однако, делал весьма неохотно: он мотал головой и при каждом скачке вперед косился на седока – словом, изъявлял крайнее желание повернуть назад, так что лэрду приходилось непрерывно колотить его палкой и пятками.