Прошло тридцать пять секунд. Между тем директор говорил из своего кабинета наверху:
— Да, Анри, я понимаю, что вы не собираетесь уходить, пока не проверите, как работают все системы безопасности, но со мной тут находится джентльмен, — он одарил Рэнсома очередной ледяной улыбкой, — который просил меня напомнить вам задержаться… Что? Да, конечно. Мы спустимся через несколько минут.
Рэнсом протянул руку к трубке и тихо произнес:
— Разрешите мне поговорить с ним.
— С Анри? — Директор удивленно посмотрел на американца, потом сказал в трубку: — Подождите, Анри. — Он снова взглянул на Рэнсома, уже не пытаясь скрыть раздражения. — Уверяю вас, мсье, он не скажет вам ничего нового. Не вижу смысла вам общаться с ним сейчас.
— Я хочу поговорить со всеми, — отрезал Рэнсом. — С инспектором, с вами, с Анри, короче, со всеми, кто имеет отношение к этому делу. Возможно, у вас есть свои соображения, как я должен действовать, но все-таки платит мне мистер Лей-тон, и, стало быть, я поступлю так, как он считает нужным.
Губы директора вытянулись в тонкую линию. Он молча протянул трубку собеседнику.
— Анри! — сказал тот в трубку. — Меня зовут Рэнсом, я представляю интересы Лейтона, который владеет этим самым Ватто. Я сейчас спущусь, но пока хотел бы спросить вас вот о чем. Кто дежурит в зале, пока вы говорите по телефону?
В зале не дежурил никто. Модести Блейз провела концом прута по нижней кромке рамы. Не отнимая прута от холста, она отпустила кнопку.
Теперь по всему периметру холста появилась кремовая полоса шириной в дюйм. На глазах полоса стала высыхать и теперь приобрела цвет штукатурки стены, на которой висела картина.
Шестьдесят секунд. Примерно соответствовало ее лучшему результату, достигнутому во время подготовки в парижском гараже за день до появления в музее. Второй этап — закрасить всю картину — должен был занять гораздо меньше времени, так как уже не было опасности забрызгать раму.
Модести начала энергично водить прутом, не обращая внимания на боль в руках. Сосредоточенно вглядываясь в то, что получалось на холсте, она в то же время вслушивалась в звуки, доносившиеся из клетушки Анри. И хотя до его поста было никак не меньше десяти шагов, она без труда слышала голос, который делался все громче и громче.
В кабинете директора Рэнсом говорил в трубку:
— Нет. Анри, я вовсе не обвиняю вас в халатности. Я охотно готов поверить вам, что с того места, где вы сейчас находитесь, вы прекрасно видите всех, кто выходит из зала. И я также знаю, что никто не сможет подойти вплотную к картине, пока включена электронная сигнализация. Во всяком случае никто не может сейчас похитить картину, но есть все же опасность, что ей могут нанести ущерб. — Он замолчал, вздохнул, потом попытался что-то сказать, но это ему удалось лишь с третьей попытки.
— Да, я понимаю, что на такое способен только безумец, но согласитесь, Анри, что в нашем свихнувшемся мире хватает психически неуравновешенных людей. Прекрасно, пусть в настоящий момент там находится лишь эта школьная учительница, но я-то говорю не о данном моменте. Прошу вас усвоить одну простую истину…
Он снова замолчал, резко отодвинув трубку от уха, потому как в ней с негодованием заклокотал голос служителя музея. Когда тот наконец утихомирился, Рэнсом снова взялся за свое.
Директор откинулся на спинку стула. К нему опять вернулось хорошее настроение. Наконец-то коса нашла на камень. У него уже не было сил препираться с этим проклятым американцем, зато Анри оказался в своей стихии. Когда дело доходило до словесной перепалки, Анри не было равных. Он быстро и без особого напряжения выматывал оппонента.
Между тем Модести Блейз спокойно сложила металлический прут и вместе с рукояткой упрятала его назад в сумку. Она бросила взгляд на Ватто. Последние полосы успели поблекнуть. Казалось, на стене осталась лишь одна рама.
Она насадила колпачок на отверстие в боку сумки, а затем не спеша двинулась к сводчатому проходу. У нее в руках снова появились записная книжка и карандаш, и она на ходу стала делать какие-то пометки.
Анри швырнул телефонную трубку на рычаг и посмотрел на американку испепеляющим взглядом. Она остановилась, дописала строчку, затем спрятала записную книжку и, ускорив шаг, направилась к большому залу, расположенному ближе к выходу.
Анри провожал ее взглядом, хотя все его мысли были по-прежнему сосредоточены на том, что он недавно услышал по телефону. В его мозгу проплыли словесные и визуальные образы, связанные с учительницей и ее попкой, после чего он снова вернулся к упоительной ненависти и стал сочинять полные ядовитого сарказма фразы, которые вскоре скажет этому чертову мсье Рэнсому.
Две минуты спустя по каменной музейной лестнице спустился директор. С ним был высокий темноволосый человек. Анри вышел из своего закутка и застыл в ожидании словесного поединка.
Вот, значит, этот Рэнсом, подумал он. Типичный американец. И главное, так противно говорит по-французски. Анри решил отринуть вариант, полный едкой иронии. Нет, он лучше будет предельно вежлив и чуть снисходителен.
— Анри, — сказал директор, — это мсье Рэнсом. Анри наклонил голову на миллиметр и холодно произнес:
— Очень приятно.
— Ватто вон там? — спросил Рэнсом, кивая на проход.
— Да, мсье. Прошу за мной. — Анри с достоинством повернулся и двинулся к залу с шедевром. Директор замыкал процессию. Оказавшись в маленьком зале, они повернули направо, туда, где был натянут шнур.
— Прошу, мсье, — сказал Анри, небрежно поводя рукой в сторону картины и не спуская глаз с лица Рэнсома.
— Сейчас я отключу основную сигнализацию и покажу вам, как работает система в этом зале… — Он вдруг осекся и окаменел. Рэнсом смотрел мимо него. Лицо директора посерело.
— Это шутка? — хрипло спросил Рэнсом. Анри обернулся к стене. Рама была пуста! Лучи ламп отражались от голой поверхности!
— Это… это просто невероятно, — сказал он хриплым, срывающимся голосом. — Просто невероятно! Здесь была только та женщина… Если бы она попробовала дотронуться до картины, сработала бы сигнализация. К картине нельзя прикоснуться, если не встать на лестницу. Как же она ухитрилась вырезать холст? — С каждой фразой голос Анри делался выше и пронзительней. Он попытался сделать шаг вперед, но Рэнсом крепко схватил его за руку.