— А остальные тридцать с лишком тысяч?
— О, это агенты по недвижимости. Они лишены иллюзий.
Тут Лиля вдруг перестала смеяться, сделалась серьезной и сказала:
— Но это непорядочно — использовать человеческое невежество.
После этого Ноултон еще полчаса объяснял тонкости его новой работы и ее этику, но с весьма относительным успехом. Лиля продолжала утверждать, что покупатели станут жертвами обмана, и так твердо стояла на своем, что Ноултон не на шутку встревожился.
Неожиданно Лиля его прервала.
— Но, конечно, мое мнение не имеет никакого значения, — проговорила она и больше не касалась этого больного вопроса.
Ноултон слегка покраснел и открыл было рот, чтобы возразить, но ничего не сказал. Это только увеличило смущение Лили, и напряжение снял лишь подошедший официант, который опрокинул на скатерть одну из чашек с кофе.
После ресторана они отправились на концерт.
— Как-нибудь, когда доведу это дело до конца, возьму тебя с собой и покажу участки, — пообещал Ноултон, когда они через три часа расставались у дверей дома Лили. — Твое мнение много для меня значит. Ты это знаешь. Доброй ночи.
Затем они, как и было между ними принято, дружески пожали друг другу руки.
После этого их встречи стали менее частыми. Ноултон говорил, что его новая работа отнимает у него больше времени, чем ожидалось, и горько сетовал, что решение всех вопросов с участками сопровождается трудностями.
Но его внешний вид противоречил этим утверждениям: в глазах появился незнакомый блеск, походка сделалась пружинистой, голос стал более звучным. Лиле это нравилось.
Он по-прежнему старался встречаться с ней два-три раза в неделю, и на первый взгляд могло показаться, что он потерял работу, а не нашел новую. Вместо такси они пользовались теперь надземкой и метро. Вместо орхидей он дарил Лиле розы и фиалки. Вместо изысканных коробочек его подарки теперь были завернуты в простую бумагу.
— Откровенно говоря, я вынужден экономить, — объяснил он однажды вечером.
— Я этому рада! — воскликнула Лиля.
Всю дорогу в жилую часть города Ноултон пытался выяснить причину такой ее реакции, но она упрямилась и ничего не отвечала. В действительности она и сама толком не знала, в чем дело, но ясно чувствовала, что и само по себе это, и его откровенность их сблизили.
Это и означает счастье, говорила она себе, — единственное счастье, которое могло у нее быть.
Что касается Ноултона — проблемы агента по продаже недвижимости имели комедийный характер. Так уж обстояло дело. Но называть вещи своими именами в присутствии такого агента было бы небезопасно.
Ноултону пришлось испить эту чашу до дна, да у него были и свои собственные неприятности. Этот месяц надолго остался в его памяти.
Прежде всего, он был совершенно уверен, что за ним следит Шерман. Иногда это казалось ему шуткой, порой вызывало серьезное беспокойство.
Он не раз порывался пойти в «Ламартин» и выяснить, направляют ли действия его недруга Странные Рыцари или это собственная инициатива Шермана, но что-то его удерживало. Возможно, воспоминание о том, как тот блефовал при их первой встрече. Насколько много ему известно?
Но таинственная деятельность этого доморощенного детектива не приводила ни к каким последствиям, и Ноултон стал думать о нем все меньше и меньше.
Кроме того, ему было не до Странных Рыцарей. Он занимался продажей недвижимости. Не пытался ее продавать, а на самом деле продавал.
Однажды вечером, когда Ноултон зашел за Лилей, она увидела, что у дверей, как в их лучшие времена, ждет такси.
— Понимаешь, — объяснил Ноултон, когда они с комфортом устроились на сиденье и машина тронулась с места, — я родился бизнесменом. Правда, я и не думал, что это во мне сидит. Я быстро становлюсь жирным буржуем. Скоро ты будешь мною гордиться.
— Только не поэтому, — сказала Лиля.
— Значит, я потерял свой последний шанс! — рассмеялся Ноултон. — Бог свидетель, больше мне нечем гордиться — за исключением того, что ты мой друг, — добавил он, вдруг посерьезнев.
Но Лиля, у которой было хорошее настроение, не оценила его юмор.
— Так я твой друг? — задумчиво спросила она.
— А разве нет?
— Я просто пытаюсь разобраться. Я ведь словно часть тебя. Когда ты весел, с тобой удивительно хорошо. А когда ты серьезен, то делаешься невыносимым.
Мне иногда кажется, что если бы я где-нибудь поучилась искусству щекотки, то могла бы заметно оживить нашу дружбу.
— Ты уже на ком-то практикуешься?
— О, на моей кошке — она такая важная, что ее просто нельзя не пощекотать. И если это действует на нее…
— Кошки никогда не смеются, — важно изрек Ноултон.
— Вопиющее невежество! — воскликнула Лиля, изобразив безмерное презрение. — Ты что, никогда не слышал о Чешире?
— О сыре?
— Нет, о Чеширском Коте из «Алисы в Стране чудес».
— Но это же сказка! А настоящие коты и кошки никогда не смеются. Отличие небольшое, но важное.
— Ну все равно, — вздохнула Лиля, — на тебя-то это должно оказать действие.
— Но почему ты думаешь, что я в этом так уж нуждаюсь?
Они потихоньку препирались, без особой страсти и смысла, пока такси не остановилось у ресторана.
После ужина молодые люди пошли на концерт в одном из роскошных залов. Программа была короткой, и они приехали к Лиле в половине одиннадцатого, а в их сердцах звучала магическая музыка Гайдна.
— Еще рано, — обернулась Лиля в дверях. — Ты не зайдешь и не почитаешь мне что-нибудь? Или мы просто поговорим…
Ноултон сказал, что у него в полночь деловая встреча и в его распоряжении лишь час свободного времени, он хотел бы провести его с ней больше, чем с кем-либо еще, и если она уверена, что он не будет ее раздражать…
— Заходи, — улыбнулась Лиля, начиная подниматься по ступенькам.
Ноултон последовал за ней.
Они поговорили о концерте. Потом Ноултон прочитал ей отрывок из «Отгона Великого»[5]. Лиля в это время полулежала в кресле с закрытыми глазами.
Он то и дело останавливался и тихо спрашивал: «Ты не спишь?» Лиля приоткрывала глаза, улыбалась ему и отрицательно покачивала головой.
Его тихий голос наполнял комнату музыкальными интонациями Поэта чистой красоты.
В конце второго действия Ноултон посмотрел на часы и вдруг захлопнул книгу, обнаружив, что в его распоряжении остается лишь двадцать минут, чтобы добраться до нужного района.
— Ты что, собираешься заняться продажей своих участков? — спросила Лиля, поднимаясь с кресла. — В такой час?!
Ноултон ничего не ответил, схватил свое пальто и шляпу и пожелал девушке доброй ночи. В дверях он обернулся. Теперь в его голосе появились новые нотки — серьезность и нежность:
— Завтра я тебе кое-что скажу. Трудно было удержаться, чтобы не сказать тебе это раньше, но думаю, что у меня не было на это права. Теперь же, слава богу, я стану свободным. Но я не хочу ждать до ужина. Ты не пообедаешь со мной?
— Да, — просто ответила Лиля.
— Я зайду за тобой в «Ламартин» к двенадцати, если это не слишком рано. До завтра — до обеда.
Он повернулся и торопливо вышел, не оставив ей времени для ответа.
В дверях Ноултон взглянул на часы — было без четверти двенадцать. Такси он отпустил раньше и теперь поспешил к станции надземки на авеню Колумбус, едва не опоздав на поезд.
По пути он нетерпеливо подглядывал на часы. Рядом с ним на сиденье лежала вечерняя газета. Он взял ее и попытался читать, но не мог сосредоточиться. Судя по всему, на полуночное свидание его ждал вовсе не потенциальный покупатель.
На Двадцать восьмой улице он вышел из поезда, направился на восток по Бродвею и зашел в одно кафе на углу.
Оно было точно таким же, как и тысяча других на этой и соседних улицах. Посетителей было мало, зато табачного дыма — в излишке. Справа была барная стойка. В задней части — ряд помещений за перегородками и дверей, ведущих в другие комнаты. Слева стояли столы и стулья и ряд отгороженных друг от друга кабинетиков с кожаными диванчиками вокруг деревянных столов.
5
Трагедия Джона Китса (1795-1821).