А он, Шерман, как последний болван, спокойно на это смотрел. Почему у него не хватило ума остановить ее, как только она вышла из дома? Эти мысли поднимали в нем волну ярости.

Но Шерман был не тем человеком, который станет терять время, причитая над пролитым молоком. Помимо всего прочего, говорил он себе, эта утрата не так уж невосполнима, потому что, зная об этом, он получил над ней чрезвычайно большую власть. К тому времени, когда паром вернулся к Двадцать третьей улице, он снова был охвачен восторгом.

Но дальше он шел за Лилей с большими предосторожностями и не успокоился, пока не увидел смутные очертания бледного лица девушки в окне ее дома.

Потом он повернулся и зашагал прочь, пробормотав:

— Думаю, сегодня вечером ей будет больше не до озорства.

Он был твердо настроен не делать второй ошибки.

В первую очередь надо было удостовериться насчет Ноултона. «Сделаю это рано утром», — решил он, взглянув на часы, — было четверть десятого.

На углу улицы он зашел в салун, позвонил в офис детективу Баррету и, застав его на месте, договорился о встрече через сорок пять минут.

За пять минут до этого срока он был на месте. Детектив сидел у себя в кабинете один и на стук в дверь сам ее открыл.

Он был полон язвительности.

— В хорошенькое дерьмо мы благодаря тебе вляпались, — начал он, пододвигая Шерману стул, и сам уселся за стол. — Мы взялись за Ноултона на полную катушку, но никаких денег не нашли. А раз мы ничего не нашли, он может повернуть все так, что нам мало не покажется. Хорошенькую ты дал нам наводку. Я не хочу сказать, что их там не было, но похоже…

Шерман резко его оборвал:

— Погоди-ка, Баррет. Вы закрыли глаза и все проспали, а потом, когда ничего не нашли, стали обвинять меня. Денежки были там, и это ваша вина, что вы их не обнаружили.

Тогда лучше тебе отправиться туда и показать тайник Корлису. Может, он до сих пор их там ищет.

— О, теперь он их не найдет. — Шерман подался вперед и выразительно поднял палец. — Когда вы вошли в дом, Ноултон был не один. В квартире вместе с ним была женщина и толстая пачка купюр. А вы из вежливости закрыли глаза и позволили ей уйти вместе с денежками.

Детектив уставился на него и требовательным тоном спросил:

— Как так получилось?

— Все очень просто, — отозвался Шерман, — и я могу это доказать. Я знаю, кто была эта женщина, и знаю, что она сделала с деньгами. Чего я не могу понять — так это того, как она выскользнула у вас из рук.

— Ты хочешь сказать, что, когда мы вошли, она была в квартире?

Шерман многозначительно кивнул.

Детектив выглядел озадаченным:

— Как же она… — Он замолчал, и на его лице вдруг появилось выражение понимания и досады. — Будь я проклят! — наконец воскликнул он. Потом объяснил уловку Ноултона — или мисс Уильямс — Шерману. — Старая хитрость. Но мы ее не ждали. Мы думали, что он один. Но куда она пошла? Что она сделала с деньгами? Кто она, наконец?

— Она села на паром и выбросила сверток с деньгами посередине Гудзона.

— Тогда они пропали.

— Да, благодаря вам.

— Но откуда ты все это узнал? Конечно, она…

— Тихо! — оборвал его Шерман. — Она — мой друг.

— Кажется, она не слишком ненавидит Ноултона, — сухо заметил детектив. — Так кто же она?

Шерман поморщился:

— Какая разница? Она знает достаточно, чтобы его можно было благодаря этим сведениям заслать далеко-далеко, и ей придется через все это пройти.

Детектив стал проявлять нетерпение.

— Но кто она такая? Мы должны ее сегодня вечером арестовать.

Последовала пауза, потом Шерман промолвил:

— Вы ее не арестуете.

Лицо детектива приняло вопросительное и удивленное выражение, и Шерман объяснил:

— Говорю тебе, она — мой друг. Может, лучше сказать, что я ее друг. Понимай это как хочешь, но ее нельзя арестовать. Вызови ее как свидетеля, и она расскажет тебе о Ноултоне все и даже больше. Я об этом позабочусь. Она не сможет просто так из этого выбраться. В любом случае, если вы ее арестуете, что это даст? У вас ничего против нее нет, и они оба будут все отрицать.

— Но если мы займемся ею всерьез, она расколется, — возразил его собеседник.

— Оставь это мне. Признаюсь, у меня тут есть свой личный интерес, и тебе надо это иметь в виду. Нет необходимости тебе напоминать…

— Нет, не надо, — оборвал его детектив. — Я сам все помню.

— Тем лучше для тебя.

Детектив наконец сдался и согласился сделать все, как хотелось его собеседнику. Шерман дал ему адрес и имя Лили и посоветовал послать ей повестку как можно скорее.

— А я хочу ее к этому подготовить, — объяснил он, когда детектив провожал его к дверям. — Завтра утром я обязательно с ней увижусь. Мы по возможности постараемся не позволить Ноултону узнать, что она выступает против него, и, думаю, нам это удастся. Ты услышишь обо мне завтра. Не собираешься в город?

Детектив сослался на дела и пожелал ему доброй ночи.

Шерман был вполне удовлетворен тем, как прошел день. Ноултон был в тюрьме, а Лиля — в его полной власти. Чего еще можно было желать? Сев в вагон надземки, он еще раз оценил ситуацию и, решив, что его враги прижаты к стенке, с облегчением вздохнул.

На Двадцать третьей улице он вышел из поезда и направился в сторону «Ламартина».

Его вела туда не сила привычки и не какая-либо особая цель. Больше всего ему в этот момент хотелось увидеть Лилю, но он посчитал, что для него же самого будет лучше, если она проведет ночь одна, в воспоминаниях о событиях предыдущего дня. Тогда у нее будет еще меньше сил, чтобы сопротивляться его требованиям.

Было начало одиннадцатого, и вестибюль был почти пуст. Ночь в «Ламартине» начиналась поздно и заканчивалась рано — под утро.

Несколько незнакомых Шерману людей толклись у входа, а служащий отеля зевал за своей стойкой. Весьма симпатичная особа, которая замещала мисс Хьюджес по ночам, барабанила пальцами по столу, жевала резинку и читала газету. Так как эти три дела делались одновременно, ее лицо имело сосредоточенное выражение.

Шерман подошел к ней:

— Никого из ребят здесь не было?

Она подняла глаза от газеты и буркнула:

— А?

У этой девицы была привычка никогда не понимать адресованный ей вопрос с первого раза и по крайней мере дважды переспрашивать. Тем самым она показывала свое превосходство тем, кто к ней обращался, вернее, свое равнодушие и нежелание флиртовать.

Наконец она спустилась с небес на землю и проинформировала Шермана, что два часа назад видела в вестибюле Дрискола и Бута. Говоря это, она беспрестанно жевала, не пропустив ни одного движения челюстями и ни разу не сбившись с ритма.

Шерман подождал полчаса, безуспешно пытаясь найти себе компаньона, чтобы погонять шары, и уже собрался было идти домой, как появились Дюмэн и Догерти.

Дюмэн окликнул Шермана, и они втроем пошли в бар. Шерман заказал себе виски, Догерти — цитрусовый коктейль с джином, а Дюмэн — абсент со льдом.

О человеке можно судить по тому, что он пьет. Дальше будет хорошо видно, что это именно так.

Бывший боксер был немного смущен — чувствовал себя виноватым перед Шерманом, которому дал обещание ничего не говорить Ноултону до следующего дня.

Возможно, он думал, что сам Шерман ведет честную игру.

— Надеюсь, ты уже отозвал свою ищейку.

Шерман вздрогнул.

— Что? О, да. Я говорил с ним вчера днем. Хорошая штука это виски. Частный детектив обошелся мне дороже, чем примадонна из балета. Бармен, плесни-ка мне еще.

— Так что теперь можно спокойно поговорить с Ноултоном?

— Насколько я могу понять, да.

— Почему я хотел это узнать… — колеблясь, начал Догерти, — дело в том, что я уже с ним поговорил. Не потому, что хотел сделать что-то в пику тебе, — ничего такого не было, не думай. Он пришел сюда около полудня, и была слишком хорошая возможность уладить дело. Кроме того, мисс Уильямс собиралась уйти с ним, и мне хотелось как-то этому помешать. Сначала мне было неловко, но только до того, как он сказал, что все отлично. И, слава господу, мы видели Ноултона в последний раз. Сейчас, наверное, он уже так далеко от старого доброго Нью-Йорка, что его не увидишь и с самого высокого небоскреба.