Кейли. Ее отец оторвался от видеокамеры, на которой настраивал резкость, держа дочь в объективе, и посмотрел на Эвана с недоумением, удивившись странному поведению мальчика.

— Тупой мальчишка, — пробормотал он и снова склонился над объективом, настраивая резкость. Эван понял, что это его шанс, и воспользовался им. Пока отец Кейли был отвлечен, он наклонился и открыл металлическую дверцу шкафчика. Первое, что он увидел, был старый номер «Плейбоя» за 1982 год — тот самый, который Томми швырнул — швырнет, поправил он себя — в лицо Ленни. Под журналом лежал тусклый зеленый цилиндр армейской фляжки, и лицо Эвана осветила радость — нашел!

Напевая дурацкую детскую песенку, он отвернул крышку фляги и потряс ее. Кусок динамита выпал на его подставленную ладонь. Эван зажал взрывчатку и попытался разодрать ее бумажную оболочку, но, как он ни старался, его детским мускулам не хватало силы.

Джордж в нетерпении оторвал глаз от окуляра.

— Эй, парень, — начал он. — Забудь ты про этот ремень…

Миллер побледнел, когда увидел, что мальчик бьет о край стола динамитной шашкой, и сделал предупреждающий шаг ему навстречу. Эван резким движением руки остановил его.

— Стой где стоишь, гондон!

Мистер Миллер застыл, испуганно моргая и издавая булькающие звуки. Эван криво улыбнулся.

— Это слово всегда безотказно на тебя действует, не так ли, Джордж?

Кейли наблюдала за разговором с детским любопытством, не совсем уверенная в том, что понимает происходящее, но, тем не менее, очарованная этим.

Находящийся на площадке лестницы Томми украдкой подполз ближе, чтобы получше все разглядеть.

Джордж Миллер сделал еще один осторожный шаг к Эвану, подняв руки в успокаивающем жесте.

— Спокойно, Эван. Просто передай мне это, и мы не будем об этом больше говорить, ладно? Не будь плохим мальчиком, не то я расскажу твоей маме о том, каким ты был негодником.

— Неужели? — цинично усмехнулся Эван. Эта гримаса очень странно смотрелась на лице семилетнего ребенка. — А я расскажу Службе по защите прав детей о твоих любительских детских порнофильмах! Подойдешь на шаг ближе, и я засуну это тебе в жопу!

Кейли удивленно раскрыла рот.

— Эван сказал плохое слово! — Она была потрясена.

Эван сунул руку в шкафчик и выудил оттуда коробку спичек, которые можно было зажигать о любую поверхность, таких же, которыми он когда-то пользовался — будет пользоваться, поправил он себя в очередной раз — в подростковом возрасте. Он потряс коробком.

— Это опасно, ты, маленький кретин! — прошипел зло Миллер, на этот раз в самом деле забеспокоившись. — Тебе же руки оторвет, к чертям, этой штукой!

— Бывали — знаем, — безразлично пожал плечами Эван.

Стоя перед камином, он вытащил спичку и неловко чиркнул ею о ноготь большого пальца. Головка спички вспыхнула, и он поджег шашку.

Короткий фитиль зашипел и ожил, заставив Эвана зажмуриться на секунду. В этот момент Джордж Миллер прыгнул на него, отчаянно пытаясь вырвать из его рук взрывчатку. Они столкнулись и рухнули на решетку камина. Динамит вылетел из руки мальчика и, описав в воздухе дугу, упал и покатился по полу.

— Прямо как бенгальский огонь… — восхищенно сказала Кейли. Она наклонилась, чтобы поднять динамит, завороженная танцующим оранжевым огоньком.

— Кейли, не-е-е-ет! — Эван не знал, кто именно кричал, предупреждая ее, — он сам, ее отец или Томми, — но они опоздали с этим на полсекунды. В тот момент, когда ее пальцы дотронулись до динамита, белый порошок внутри шашки вспыхнул и превратился в быструю, разрушительную силу. От взрывной волны в доме Миллеров вылетели все стекла, и разум Эвана помутился, погружаясь в горящую пустоту, наполненную могильным запахом смерти…

Выход из небытия был ужасающе резким, будто тело столкнулось с мчащейся на бешеной скорости машиной. Каждый мускул, каждое сухожилие, каждая клетка растянулись, угрожая порваться, и Эван Треборн закашлялся, выхаркивая кровавый ком натекшей в легкие крови. Его спина выгнулась дугой, и тут же он снова рухнул на простыни. Мучительная боль растекалась тонкими струйками по всему телу, когда понимание сделанного дошло до его сознания.

— О, Боже, — его затрясло и затошнило от страха. — Кейли…

Потом боль навалилась с новой силой, и на этот раз она была такой жестокой, что Эван испугался, как бы его череп не лопнул, будто перезрелый фрукт. Он пожелал себе смерти за то, что натворил.

Полицейские машины у подъезда к дому Миллеров… Томми кричит, кричит, кричит…

Андреа смотрит на него так, словно он что-то чуждое и смертельно опасное…

Эхом разлетевшийся удар судейского молотка…

Глаза Эвана резко открылись, вбирая унылый ужас окружения, обшарпанные стены похожей на камеру комнаты психиатрической клиники, зарешеченное окно…

Медсестры, фальшиво улыбаясь, дарят ему на десятый день рождения ничем не украшенный тортик… Доктор Редфилд успокаивает его мать за стеклянной перегородкой, в то время как он что-то пишет на листе бумаги в комнате для занятий…

Бесконечная череда чернильных пятен проходит перед его глазами… Редфилд разговаривает с ним в своем кабинете, улыбаясь, как робот… Редфилд отрицательно качает головой в ответ на пафосные заявления Эвана… Редфилд смотрит на то, как Эвана всасывает в себя томографический сканер… Редфилд захлопывает папку с историей болезни Эвана, когда тот проваливает очередной тест…

Эван почувствовал, как с головокружительным громовым ударом в мозгу шок начал отступать, и он поколебался секунду, пытаясь разобраться с новыми воспоминаниями. Перед ним было зарешеченное окно, через которое ему виден дальний конец клиники Саннивейла — офисный блок, где он был на приеме у доктора Редфилда, — а это значило, что он находится глубоко внутри самой больницы, где-то в охраняемом блоке.

На его руки закапали смешавшиеся с кровью из носа розовые слезы. Он начал всхлипывать, когда весь ужас случившегося и его отчаянное положение дошли до него.

— Кейли, нет… — плакал он. — Ты не можешь умереть снова! Я не позволю этому случиться! — В его словах была ярость. — Я не позволю этому произойти!

Поборов остатки боли, Эван пошарил под кроватью. Его руки — абсолютно здоровые на этот раз — искали и не находили искомое.

— Где же они? — спросил он вслух. Вытерев лицо, он встал и стянул простыни, свалил матрас и даже попробовал оторвать прикрученный к полу железный каркас. В конце концов, измученный и сломленный отчаянием, он упал на колени и заставил себя заглянуть под кровать.

Картонной коробки с его вещами и дневниками нигде не было. Он оглядел комнату мутными от слез глазами, отчаянно пытаясь найти свои тетради.

— Где они? — повторил он, с ужасом понимая, что это значит. — Мои тетради! Я же не смогу ничего изменить без них!

Отчаяние придало Эвану сил, достаточных для того, чтобы встать с пола и выскочить из палаты в коридор в поисках ответов на свои вопросы.

Эван пытался опередить страх. В его воображении страх представлялся как бегущая следом за ним черная злая волна, которая остановит его сердце, если ей удастся настичь его.

Проскочив мимо сестер, он повалил их, как кегли, и побежал дальше, вламываясь в двери пожарных выходов, отчего они, открываясь, с грохотом врезались в стены. Он чувствовал надвигающийся хаос и изо всех сил старался, чтобы страх его не догнал.

Увидев открывающуюся застекленную дверь офиса доктора Редфилда, он резко затормозил, скрипя по линолеуму больничными тапочками.

Он уловил кусок разговора.

— Приходи завтра, Энтони, и мы поговорим о твоей матери.

Из кабинета косолапой походкой вышел здоровенный парень с несчастным лицом. Эван проскочил мимо него, проигнорировав недовольный взгляд, брошенный ему вслед, и ввалился в кабинет.

Кавардак в кабинете Редфилда был одной из немногих вещей, которые оставались неизменными в любых обстоятельствах, осознал Эван. Когда бы он к нему ни пришел, в кабинете всегда были разбросанные в беспорядке бумаги, побитые молью кресла, стонущие под тяжестью академических трудов по психиатрии книжные полки и сам доктор, сидящий в своем потертом кожаном кресле за захламленным столом.