Мы вернулись домой сравнительно рано, и отец сразу же лег спать, так как ему предстоял утомительный день.
Спустившись вниз, я узнал, что отец уже встал, позавтракал и уехал к генералу Кларку в сопровождении Гопкинса, Гарримана, адмирала Макинтайра и Мэрфи. Они отправились из Касабланки на север, к Рабату, где отец произвел смотр 2-й бронетанковой, 3-й пехотной и 9-й пехотной дивизиям. Сама поездка представляла весьма внушительное зрелище - впереди отряд военной полиции на мотоциклах, затем «виллис» и разведывательная машина, потом закрытая машина отца, за ней - штабные машины, в которых разместились остальные участники поездки, затем два грузовика с основательно вооруженными солдатами, еще две разведывательные машины, и, наконец, колонну замыкал второй отряд мотоциклистов. Майк Рейли даже настоял на том, чтобы на всем пути, в оба конца, вдоль побережья эта колонна прикрывалась с воздуха истребителями.
Через восемь часов отец вернулся, полный впечатлений.
- Хорошо провел время?
- Еще бы! Превосходно! Великолепно отдохнул:
- От Жиро и де Голля?
- Да, кстати, утром мы видели по пути французскую марокканскую пехоту и кавалерию на учениях. Я ничего не сказал, но не удивился бы, узнав, что Жиро специально организовал это для меня.
- Ты проездил весь день в своей закрытой машине?
- Вовсе нет, они дали мне «виллис» для смотра 2-й бронетанковой и 3-й пехотной дивизий. Но я должен сказать, что одной поездки на «виллисе» мне хватит надолго.
- Послушай, у тебя, может быть, дела? Потому что:
- Не беспокойся. До обеда ко мне никто не придет. Садись. Я хочу тебе рассказать. Если б ты только видел, как глазели на меня некоторые пехотинцы! Как будто они хотели сказать: «Чорт побери, ведь это сам старик!» - Отец расхохотался.
- Где ты завтракал, папа?
- Да там же, на привале. С Кларком и Паттоном и, конечно, с Гарри. Гарри! Как вам понравился этот завтрак на привале?
- Лучше всего была музыка! - крикнул сверху Гарри, принимавший там горячую ванну.
- Да, да,-сказал отец.-Они играли «Чатта-нуга Чу-Чу» и затем еще эту песенку о Техасе, знаешь, в которой хлопают в ладоши:
- «Глубоко в сердце Техаса»?
- Вот именно. И разные вальсы. Скажи, Эллиот, найдется ли в мире еще армия, в которой полковой оркестр станет играть такие песенки в то время, когда рядом главнокомандующий поглощает ветчину с зеленым горошком и бататами? А, как ты думаешь? - Он потянулся. - Да, я устал. После завтрака я смотрел 9-ю дивизию, а затем мы заехали в порт Лиотэ.
- Ты видел корабли в гавани?
- Те, что мы потопили? Конечно.
- Я не знал, что ты собирался заезжать еще и в порт Лиотэ.
- Ведь там наше кладбище, - напомнил мне отец. - Восемьдесят восемь американцев спят там вечным сном. Мы возложили венок на их могилы: и другой венок - на французском кладбище.
- Как жаль, что сегодня была такая плохая погода.
- Да нет же, дождь начался только в половине пятого: Но наши солдаты, Эллиот! Видно, что
они рвутся в бой. Крепкие, загорелые, веселые и: в полной готовности .
- А это что такое?
- Что? Вот это? Солдатский походный прибор, которым я пользовался. Они подарили его мне, и я возьму его себе на память.
- Что ты, папа! Ты собираешь все, что попало. Неужели ты не понимаешь, что в качестве главнокомандующего всеми вооруженными силами ты и дома мог бы получить такой прибор?
- Да, но этим прибором я пользовался в Рабате в тот день, когда я смотрел три дивизии американских солдат, участвующих в жестокой войне. Это хороший сувенир. Я повезу его домой.
Он направился было в свою спальню переодеться, как вдруг в передней раздался шум. В комнату влетел Черчилль, сияя широкой улыбкой.
- Я только на минуту, - воскликнул он. - Хочу сообщить вам последнюю новость, на этот раз приятную.
- Из ставки? - спросил отец. - Что случилось?
- Из Лондона, - сказал премьер-министр. - Насчет де Голля. Повидимому, нам удастся уговорить его приехать сюда и принять участие в переговорах.
Наступила пауза.
- Хорошо, - коротко сказал отец, медленно направляясь в свою комнату. - Поздравляю вас, Уинстон. Я всегда был уверен, - добавил он многозначительно, - что вам удастся это устроить.
В половине десятого отец был уже в постели. Впервые со дня прибытия в Северную Африку ему удалось так основательно выспаться.
Около полудня фотографы корпуса связи сфотографировали отца и премьер-министра вместе с членами Объединенного совета начальников штабов. Солнце ярко светило; все расселись на террасе виллы отца, весело и непринужденно беседуя. Самая трудная часть работы конференции приближалась к концу. Оставалось еще только уладить одно щекотливое и сложное дело - заключение союза между де Голлем и Жиро, - но вся подготовительная работа была уже проделана; худо ли, хорошо ли, военные решения были в общем приняты, и оставалось только составить коммюнике, оповещающее мир о конференции в Касабланке и о ее значении.
Когда фотографы закончили свое дело, отец позавтракал наедине с генералом Маршаллом и потом долго еще беседовал с ним в гостиной. В это время я сидел на лестнице возле самой двери на случай, если отцу что-нибудь понадобится, и слышал их разговор. Маршалл объяснил, с какими трудностями пришлось столкнуться американским начальникам штабов, настаивая на вторжении в Европу в 1943 г., поскольку мы теперь уже связали себя определенным решением в отношении Средиземноморского театра; он напомнил отцу, как решительно были отвергнуты английские планы авантюры в Бирме и сообщил о достигнутом соглашении, что в случае успеха вторжения в Сицилию операции против Италии должны проводиться в самом ограниченном масштабе. Днем, после ухода Маршалла, отец рассказал мне, что речь шла о тех препятствиях, которые пришлось преодолеть Объединенному совету начальников штабов прежде, чем удалось принять план вторжения в Сицилию; жаловался, хотя и без раздражения, на англичан, попрежнему настаивавших на вторжении 'в Европу с юга, а не с запада; говорил о своих опасениях насчет того, как отнесется Сталин к сообщению о новой отсрочке вторжения через Ламанш.
- Война - темное дело, - продолжал отец. - Чтобы выиграть войну, нам приходится поддерживать с большими трудностями единство с одним из союзников и ради этого, повидимому, подводить другого. Чтобы выиграть войну, мы вынуждены пойти на стратегический компромисс, который наверняка будет болезненно воспринят русскими, но зато впоследствии мы сумеем добиться другого компромисса, который безусловно будет болезненно воспринят англичанами. Война вынуждает нас итти сложными путями.
- Но ведь рано или поздно мы все равно выиграем войну, - сказал я.
- Единство, которого мы добились для ведения войны, - ответил отец, - ничто по сравнению с тем единством, которое нам нужно для мира. После войны - вот когда подымется крик о том, что в нашем единстве нет больше необходимости. Тогда-то эта задача встанет перед нами во весь рост.
В этот вечер мы были вынуждены обойтись без предобеденных коктейлей и обедать без вина. Свинина тоже была исключена из меню, ибо мы принимали султана, повелителя правоверных.
Он прибыл со своим юным наследником, с великим визирем и с начальником протокольной части. Гости были одеты в развевающиеся белые шелковые бурнусы. Они привезли подарки для моей матери - два золотых браслета и высокую золотую тиару. Бросив взгляд на тиару, отец с серьезным видом искоса посмотрел на меня, а потом торжественно подмигнул мне. Мы оба представили себе маму в роли хозяйки на каком-нибудь официальном приеме в Белом Доме с этим внушительным сооружением на голове.
За обедом султан сидел справа от отца, а Черчилль - слева. Сначала английский премьер-министр был в самом радужном настроении. Он сообщил нам, что де Голль прибыл утром, уже позавтракал с Жиро и нанес визит ему, Черчиллю. Однако в ходе разговора настроение у Черчилля заметно испортилось. Дело в том, что отец оживленно беседовал с султаном о природных богатствах Французского Марокко и об огромных возможностях их освоения. Разговор очень интересовал обоих. Они настолько владели французским языком, в котором Черчилль не слишком был силен, что имели полную возможность обсуждать вопрос о повышении жизненного уровня марокканцев. Оба были того мнения, что для этого значительная часть богатств страны должна оставаться в ее пределах.
