– Порок, мой друг, как и красота, бросается в глаза, – заявил Джеймс Сент-Джайлс, граф Иглтон, не поворачиваясь к своему спутнику и продолжая рассматривать богато одетую толпу, заполнившую королевский театр «Ковент-Гарден».

Этим вечером давали «Ромео и Джульетту». Крупный смуглый мужчина, стоявший рядом с Джеймсом, как всегда, ответил не сразу.

– Надеюсь, ты скажешь мне, кто автор этого мудрого изречения? – произнес он наконец. Вонтел замер в глубине ложи в тени красного бархатного занавеса, и его широкое скуластое лицо едва виднелось в неярком свете фонаря.

Джеймс прикоснулся к своей губе.

– Это сказал человек, мнению которого я безоговорочно доверяю, поскольку это я сам.

Вонтел хрипло рассмеялся, от его смеха многих бросало в дрожь, и подергал себя за густую черную бороду.

– Если это правда, в чем я не сомневаюсь, то мир, похоже, довольно унылое место, и меня это печалит.

– Ты, мой друг, лукавишь. – Джеймс улыбнулся своему слуге. – Ты сам погряз в пороках. А это зрелище, – он обвел рукой заполненные публикой пять рядов лож и партер, – только укрепит твою уверенность в том, что английское общество насквозь прогнило. Я счастлив, что мне так долго удавалось держаться вдали от него.

Публика абсолютно не интересовалась тем, что происходило на сцене. Все оживленно жестикулировали и переговаривались друг с другом, и каждый старался поразить окружающих своим вычурным нарядом. Джеймс старался не замечать того, что его собственная персона привлекала внимание девушек и молодых женщин, которые кокетливо смеялись и засматривались на него из своих лож.

– Мы всегда можем оставить эту твою затею и вернуться на наш остров, милорд.

– Нет, пока я не получу того, ради чего вернулся в Лондон! – Повернувшись к своему спутнику, Джеймс внимательно посмотрел на него своими серыми глазами. – Эта моя затея, как ты выразился, – все, ради чего я буду жить, пока с ними не будет покончено! И помни, что я просто Джеймс Иглтон, корабельный магнат. Дядя Августус убедил меня принять титул, но я сделаю это только тогда, когда все закончится. Не забудь, я предпринял столько усилий, чтобы в Англии не узнали о смерти моего отца и о моем родстве с ним. Будет жаль, если случайно оброненная тобой фраза предупредит врагов о моем появлении. Забудь про графский титул, пока я не решу, что пора воспользоваться им, чтобы свернуть шеи Дариусу и Мэри Годвин.

Выражение лица Вонтела не изменилось. Он поклонился, продемонстрировав голубую вышитую шапочку из такого же шелка, что и наглухо застегнутая туника, которую он носил поверх широких черных панталон, заправленных в высокие сапоги без каблуков. Сапоги были специально сделаны так, чтобы их владелец мог передвигаться быстро и бесшумно. Правда, об этом знали только Джеймс и его враги. К несчастью для последних, это открытие сопровождалось наказанием, которое лишало жертву возможности рассказать о нем.

Мужчина выпрямился и спокойно произнес:

– Тогда мой долг исполнен. Незадолго до смерти твоего отца я обещал ему постоянно напоминать тебе, что есть разные способы решать опасные дела.

Джеймс сжал кулаки. Он снова ощутил то напряжение, которое охватило его после смерти отца.

– Не важно, каким способом, Годвины должны быть уничтожены. И я получу то, что по праву принадлежит мне, а когда-то принадлежало моему отцу. – Он нетерпеливо заерзал в маленьком неудобном кресле, обитом голубым бархатом. – И я свершу возмездие.

Это было последним желанием умирающего отца – чтобы Джеймс отомстил за них обоих.

– Очень хорошо. Третья ложа слева – именно та, что нам нужна, мистер Иглтон. Прямо напротив нас.

Прищурившись, Джеймс обвел взглядом все помещение театра и взял бинокль:

– Ты должен был сказать мне это сразу же, как только узнал.

– Я так и сделал, мистер Иглтон, – спокойно парировал Вонтел.

Джеймс решил отложить взбучку, предназначавшуюся дерзкому слуге.

– Третья справа? В этом ряду?

– Да.

– Но в ложе только две женщины, а где же сам Годвин? Вонтел тоже посмотрел в бинокль.

– Девушка, должно быть, дочь, а женщина…

– Женщина меня не интересует, это явно компаньонка. – Джеймс снова принялся разглядывать девушку. – Она не может быть дочерью Годвинов. А другая слишком молода, чтобы быть ее матерью. Черт возьми! Твои сведения оказались неверными.

– Мистер Иглтон…

Джеймс не дал слуге договорить.

– Я рассчитывал познакомиться с ними. Годвины слишком дорого обошлись мне и моей семье, гораздо дороже, чем стоят их ничтожные жизни.

– Но вы намеревались сохранить им их.

– О да, – тихо отозвался Джеймс. – Я намерен сохранить им жизнь, но вряд ли они будут благодарны мне за это. Оставь меня и постарайся все разузнать поточнее. Я не собираюсь задерживаться в этом балагане, если Годвинов здесь нет.

Вонтел тихо исчез за портьечами в глубине ложи.

Джеймс рассеянно наблюдал за происходящим на сцене, а затем принялся разглядывать женщин, сидевших в ложе напротив, припоминая описание Годвинов, которое дал ему отец. Тщетно! Фрэнсис Сент-Джайлс помнил Годвинов такими, какими они были двадцать лет назад.

Обеих женщин отличало то, что они с интересом наблюдали за представлением. Старшей, темноволосой, было около тридцати. Ее серьезное, сосредоточенное лицо было довольно привлекательным. Строгое черное платье простого покроя говорило о том, что она была компаньонкой девушки.

А девушка…

– Нас ввели в заблуждение, мистер Иглтон. – Вонтел бесшумно возник за спиной Джеймса. – Годвинов еще нет в Лондоне.

– Что?

– Я сказал, что Годвины…

– Я слышал, черт возьми! Но как это может быть? Нам ведь сказали, что они появятся здесь в начале апреля, а сегодня уже десятое.

– Они изменили решение. Но говорят, что они должны приехать со дня на день. А девушка – это Селина Годвин, их дочь. Они отправили ее на сезон в Лондон.

– Но ты сам только что сказал, что их нет в Лондоне.

– Девушка и ее компаньонка приехали раньше. Джеймс снова поднес бинокль к глазам. Либо зрение обманывало его, либо девушка и в самом деле была необычайно привлекательна.

Вонтел положил руку на плечо Джеймсу. Этот жест был единственным проявлением фамильярности между ними. Вонтел впервые воспользовался таким предостережением, когда Джеймсу было чуть больше двенадцати, а ему самому едва исполнилось девятнадцать. В последующие двадцать лет ему не раз приходилось удерживать Джеймса от скоропалительных решений.

– Говорят также, что Годвины очень нуждаются в деньгах.

Джеймс не двигался, разглядывая высокую светловолосую девушку, чье шелковое платье цвета морской волны было лишено вышивки или каких-либо других украшений.

– Мне сообщили, что они рассчитывают поправить свои дела, выдав замуж мисс Селину. Говорят, что один богач уже сделал предложение. Не кажется ли тебе странным, что они решились потратиться на этот дорогой сезон в Лондоне?

– Согласен с тобой, – мрачно отозвался Джеймс. – Ты должен разузнать все, что кроется за этим.

Острый ум, ловкость и необычайные способности Вон-тела быстро добывать нужные сведения были хорошо известны только двум людям – Джеймсу и красавице Лиам, которой он полностью доверял. После смерти Фрэнсиса Сент-Джайлса Вонтел общался только с Джеймсом и китаянкой Лиам.

Первый акт представления закончился под громкий топот и радостные возгласы публики. Джеймс откинулся на спинку кресла.

– Итак, девушка стала средством, которое помогло Годвинам завладеть поместьем, на которое они не имели никаких прав.

– Вполне возможно.

– Не кажется ли тебе, что она – их самое ценное достояние?

– Похоже, они очень дорожат своей дочерью, – согласился Вонтел.

Джеймс задумчиво погладил лацкан своего красиво сшитого черного сюртука.

– Верно, она очень дорога им. Пошли, этот вечер может оказаться полезным для меня.