— Тайл… Погоди… — мои пальцы в кармане медленно обводили острые грани. — У меня тут для тебя кое–что есть. Не знаю, понравится или нет, но, по крайней мере, будет с чем ходить на подводную охоту, если вдруг решишь переехать на родину.

Тайл заинтересованно приподнял брови и вопросительно посмотрел на меня.

Я достала руку из кармана. Раскрыла ладонь.

— Вот, нашла когда–то в горах. Я ее почистила и покрыла антикоррозийкой, не заржавеет даже под водой, — я хмыкнула и добавила: — Думаю, она счастливая. По крайней мере, рядом с ней я нашла один лучших моих камней.

Ремен взял с моей ладони хрупкую на вид конструкцию из колец и шипов.

— Это то, что я думаю?

— Карайта, да. На редкость хороший сплав — она, похоже, давно там пролежала, и почти целая. Дай, покажу, — я продела в кольца средний и безымянный палец, так что плоская пластина, к которой они крепились, легла поперек ладони. — А теперь делаем оп!

Я сжала руку в кулак. Кулак ощетинился тремя длинными, чуть короче пальца, загнутыми внутрь шипами. Карайта. Соланские «когти». Из леса мы вышли давно, на две ноги встали еще раньше, а вот когтями как дрались, так и продолжаем драться. Теперь, правда, только в уличных потасовках.

Я разжала кулак, и шипы скрылись, заслоненные от стороннего взгляда пальцами. Стащила кольца с руки и передала Тайлу. Он проверил остроту наточенных шипов подушечкой пальца, надел карайту на руку, медленно сжал кулак, рассматривая его со всех сторон. Улыбнулся:

— Спасибо. Буду иметь ее в виду, когда в следующий раз соберусь в город.

— Именно, — я спустила с колен Качея и спрыгнула с верстака. У Тайла характер потяжелее, чем у Ремо, и неизменные «фразочки» от городских парней, не желающих пропустить такое редкое зрелище, как ремен, просто так, не умеет пропускать мимо ушей. Даже учитывая очевидную разницу в росте и весе. Поэтому он почти и не ездит в город.

— Ладно, пойду.

— Не забудь. После вахты.

— Ты не забудь. Проветрить.

Тайл ухмыльнулся и натянул перчатки.

Я вышла на улицу, прошлась по двору и уселась на скамейку под башней коммуникационного центра. С некоторых пор у меня развилась аллергия на закрытые помещения. Хватит, посидели в четырех стенах.

Все утро я убила на прием посетителей, интересовавшихся больше результатами нашего пребывания в амбулатории и личностью Лаппо, чем чем–либо еще. И следующего, кто задаст мне вопрос…

— Ну, так ничем и не заразились, а, Морровер?

… я просто пошлю на консультацию со Звездой.

Я смерила взглядом тяжелые офицерские ботинки и жизнерадостно помахивающий белесый хвост, возникшие возле скамейки, и кисло посмотрела в лицо их обладателю. Сержант довольно жмурился, усмехаясь с фирменным ехидством.

— А вы, видимо, в глубоком трауре по этому поводу. Даже не стриглись, — я кивнула на его непривычно отросшие волосы.

— Ага. Денно и нощно думал о том, как тебя, Морровер, не сглазить, — сощурился сержант. — А знаешь, о чем я сейчас думаю?

— Амулет снимите, тогда скажу.

— Ответ неверный, — сержант бесцеремонно плюхнулся рядом и развалился на сидении, закинув ногу за ногу. Внимательно посмотрел на меня и вдруг спросил: — Ну и что по поводу всего этого думает твоя контора, а, Морровер?

— Не знаю, — честно ответила я. Помедлила и добавила: — Но если… Если надумает что–нибудь положительное, я ведь не смогу возразить. Как бы не возмущалась моя совесть.

— То есть, у тебя она есть? — сержант комично приподнял брови и не вязавшимся с выражением лица тоскливым тоном добавил: — Уехала бы ты, от греха подальше…

Несколько минут мы просидели молча. Сержант хмурился, глядя перед собой. Я сбивала носком сапога лопухи.

— А… Твой… — с несвойственной ему неуверенностью в голосе протянул наконец собеседник.

— Мой что? — я пристально посмотрела ему в глаза.

— Ничего, — сержант резко поднялся со скамейки и снова нахмурился. — Чтобы с этой минуты не смела пропускать ни единых учений. И никаких идиотских оправданий слушать не буду — посажу в кутузку на хлеб и воду. Ясно?

— Так точно, — я жизнерадостно отсалютовала сержанту лопухом.

Но, как только он скрылся за углом башни, нахмурилась точно так же. Последний его почти вопрос мне совсем не понравился. О том, что мой почти бывший супруг занимает в Корпусе какую–то неизвестную, но явно высокую должность, в свое время в форте не рассуждал только ленивый. Со временем тема потеряла актуальность, да и не было в ней ничего по–настоящему интересного для наших штатных сплетников, и забылась. Теперь, кажется, снова начала всплывать.

И то, что вспомнил о ней именно сержант, на дух не переносивший сплетен, не к добру.

Совсем не к добру.

Я поднялась со скамейки и пошла в связную. Настойчивое молчание Корпуса в ответ на мои отчеты наводило на однозначный вывод: там явно не до меня. Координатор подотдела разведки, куда по умолчанию приписывали всех агентов «на вольных хлебах», был сильным провидцем, и знаковые события от шелухи мог отделить без помощи и более компетентных агентов, чем я, но… Как–то тяжело и неправильно мне становилось от всего происходящего.

Главный информационный зал за время моего отсутствия отполировал ремонт, но не прошло и недели, как лениво–беспорядочная деятельность служащих свела его последствия на нет.

Хотя трещины по потолку змеиться перестали.

Я прошла через центр зала между заваленных канцелярией столов, обошла огромный пульт дальней связи и неожиданно наткнулась на Ровин и Ди. Правая рука сержанта и моя личная головная боль соответственно синхронно посмотрели на меня.

— Если за новостями, то ты опоздала, — Ровин невозмутимо поправила считыватель, куда наверняка эти новости конспектировала, — Выпуск прокрутили десять минут назад.

С той же невозмутимостью она прошла мимо, направляясь к выходу.

— Ревнует, — прокомментировал Ди, оставшийся на месте.

— К кому? — заинтересовалась я.

— К безнаказанности… — с какой–то мечтательностью промурлыкал Ди и улыбнулся.

— Только я подумала, что случилось что–нибудь интересное… Ты–то что не явился утром, или совесть чиста?

Ди хмыкнул и почесал в затылке. Инисто–пепельные пряди, собранные в низкий хвост, пришли в движение, открывая правое ухо. В ухе, уже на самом кончике, покачивалось новое колечко в виде песчаной змейки. Его собратья весело позвякивали при малейшем движении их владельца, навевая мне не самые приятные воспоминания.

Я бросила на свежеприобретенное украшение скептический взгляд и серьезно уточнила:

— Надеюсь, несчастная девушка через неделю не попытается сигануть с соседней башни? — и, не дождавшись реакции, вздохнула: — Не буду говорить, как я жду, что у тебя проснется совесть. Или кончатся уши. Может, укоротить?

— Совесть? Я подумаю, — Ди равнодушно взмахнул ушами. Колечки снова звякнули. Любое из них я помнила, будто дарила их сама. Каждая дарительница потом высиживала долгие часы в моей будочке или в кабинете фарра Лиро — психотерапевта форта. Сколько я кормилась с нашего рассадника несчастных любовей — да все без толку. И что они все в нем находят? Не особенно статен, не слишком красив, и сила, и мозги — как у всех… Магией любовной промышляет, что ли?…

— Честное слово, это уже не смешно. Ты знаешь, сколько времени я убила, приводя в порядок твою предыдущую пассию?

— Да ладно тебе, Морровер. Все мы взрослые люди, — он небрежно взмахнул пепельным хвостом. — И она тоже.

— Только это меня и останавливает, — отрезала я. — Любовные амулеты по карманам распихиваешь, что ли, что они на тебе так виснут?

— Вот именно — они на мне, а не я на них.

— Это–то меня и удивляет… Летел бы уже домой, сахарный ты мой.

— А меня ваш комендант прикармливает, — парировал он, ухмыляясь. — И жертвы приносит.

— Надеюсь, не девственницами, дракон ты недоделанный?

— Мимо, фарра. Информацией.

— Может, поделишься? И — может быть — я закрою глаза на твои выходки и не пойду жаловаться по инстанции.