Едва–едва, но жив — это стало бы ясно любому, кто посмотрел бы на его ауру. Чтобы добыть более материальные доказательства, понадобился портативный сканер.

Лаппо задумчиво рассматривал сканограмму медленно, едва заметно бьющегося сердца и почти не работающих легких, и выглядел печальным.

— Знаете, фарра Морровер, — медленно проговорил он, — я тут подумал о том, что мы с вами можем впасть в анабиоз только искусственным путем. А вот они, — он кивнул куда–то между Тайлом и телом неизвестного, — нет. Заставляет задуматься, кто все–таки лучше устроен…

— Анабиоз?… Почти тысячу лет?… Ты в своем уме?

— Это вы сказали, не я, — вздохнул Лаппо и встал. Я посмотрела на Тайла.

— Я похож на врача? — он передернул плечами. — Понятия не имею.

— Так вы можете впадать в естественный анабиоз, или нет?

— Может быть. А может, и нет. Как обыватель, никогда не интересовался этим вопросом, — раздраженно отрезал ремен. Я повернулась к Лаппо.

— В таком случае, у меня вопрос: откуда об этом известно тебе?

— Я же врач, — попытался откреститься он.

— Студент? И откуда, скажи–ка мне, младшекурсник знает такие занимательные факты по межвидовой физиологии? — сухо поинтересовалась я. Парень посмотрел в потолок и, не найдя там ответа, наконец сказал:

— Я на ней специализировался. Межвидовая терапия, хирургия и генный анализ.

Я комически подняла руки вверх и без улыбки сказала:

— Блестяще! У меня просто нет слов.

Да, у меня действительно не было слов. Никаких. Наверное, я просто устала.

Мысли — те, пожалуй, еще были. Мысли о том, что неплохо бы дождаться Отшельника, который теоретически сможет сказать, является ли то, что на нашей находке надето, стандартной формой экипажа колониста.

— Так где, говорите, вы его нашли?

— Будешь смеяться. В подсобной клетушке для запчастей. Он забился под стеллаж — мы еле его оттуда вытащили.

Это наводило на мысли. Приятными они не были.

— Ну хорошо, — я устало потерла переносицу. — Ждем Коэни. Может, хоть он внесет ясность в этот вопрос.

— А с этим что? — Лаппо кивнул на тело.

— Если он лежал здесь тысячу лет, полежит еще полдня, — я подумала и добавила: — Перенеси куда–нибудь, чтобы посреди прохода не валялся.

Лаппо кивнул, ухватил ремена под мышки и утащил в отсек для пассажиров. Тайл вернулся в двигательный отсек. Я осталась в рубке управления.

Под пальцы сунутой в карман руки попалась завалявшаяся в складках палочка тифы. Я чиркнула оставленной Тайлом горелкой и закурила. Зачем — не знала сама.

Палочка в пальцах каким–то неведомым науке способом влияла на ходящий ходуном перед глазами мир, заставляя его (и меня заодно) обрести хоть какое–то подобие равновесия.

Иферен, естественно, мне, как не–связисту, ничего не дал. Но Зиму, и его привычку постоянно хвататься за эти обрубки высохших веточек, я наконец поняла.

Он, оказывается, постоянно нервничает и чего–то боится.

Вот такая у них, маленьких поганцев, тонкая душевная организация.

Ха. Ха. Ха.

Палочка хрустнула в сжавшихся пальцах, ломаясь. Полетел на пол дымящийся кончик, мигом позднее раздавленный тяжелым десантным ботинком.

Нервная я стала. Злая.

Маэст вернулся только к поздней ночи, ведя за собой, как зверушку на поводке, Отшельника. На лице юноши не было ничего — ни печали, ни радости, ни тоски. Глаза — пара янтарных зеркал, по которым я ясно видела одно: он не здесь и не сейчас, и не желает возвращаться.

Можно, конечно, вернуть и силком, но что–то подсказывало мне, что там ему будет безопаснее, чем «здесь и сейчас».

— Ну что? — отрывистый вопрос прозвучал чуть ли не раньше, чем Оглобля перешагнул через порог. Мой вопрос.

Он поднял на меня глаза и неторопливо кивнул.

Я хмуро кивнула в ответ. Обвинять богов глупо и нецелесообразно, но именно этим я бы и занялась, если бы все это было зря. Существует ли высшая справедливость, и есть ли вообще богам до нас дело, а если есть, то в какой мере — вопрос философский и занимает богословов не первый век. Думала ли я, что когда–нибудь он станет для меня более чем материален?…

Не знаю. Я предпочла бы, чтобы на меня не обращали внимания.

— И что это?

Маэст расстегнул нагрудный карман и достал плоскую металлическую коробочку. Уже догадываясь, что увижу, я протянула за ней руку. Сняла плотно притертую крышку, заглянула внутрь. Плотно уложенные черные кубики — десять штук. Матовый, тяжелый, как свинец, камень.

Я знала, что это. Ведь дома, в старой темнице, лежал мой ящик — он был больше, и в нем было гораздо больше камней, но эти ящики были идентичны.

Так и не восстановленные технологии века Первой Колонизации уместились в десяти кубиках с невероятно плотной кристаллической решеткой, позволявшей записывать в три, четыре раза больше информации, чем обычно.

На эти кубики записывали информацию псионы, впрочем, только псионы и могли ее считать. Если учесть, что корабль был ременским, а у ременов очень редок дар, это было мерой безопасности, не сравнимой с многометровыми стенами и сложнейшими запорами сейфов.

Впрочем, для нас, солов, это не значило ничего.

Я вернула крышку на место и спрятала коробочку в потайной карман комбинезона. Рюкзак был ненадежен, как и куртка, если придется внезапно бежать. Или, того хуже, драться.

— Ну, рассказывай, — я присела в свободное кресло и кивком предложила солдату сделать то же. — Быстро нашли?

— Так не искали, — у Маэста вырвался смешок. — Отшельник как компас проглотил — шел, как по ниточке. Только, Морровер… Ты бы с ним поговорила, что ли. Ну, по своей части. Дурной мальчишка стал, как наркотой обколовшийся.

— Я–то поговорю. Прилетим домой — и поговорю. Здесь — нет.

— Почему?

— Потому. Он же даже в форте не появляется, потому что чувствует малейшую гадость, а здесь ее столько, что мне самой уже плохо, — я повела шеей и медленно добавила: — Не удивлюсь, если то, что здесь витает — вполне целенаправленные волны. Хотелось бы еще узнать, откуда они взялись и почему до сих пор держатся.

— Наверху их нет, — походя заметил Маэст, аккуратно кладя «мать» на колени. Вытащил из кармана на штанине тряпку и принялся протирать панели индикаторов, пояснив: — Хранилище с сейфами у них под самой крышей. И охрана — фигня. Все скопытилось давно от старости.

— Кстати, пока вы ходили, Тайл тут кое–кого нашел. Надо бы, чтобы Отшельник глянул, — я оглянулась, ища глазами хрупкую фигурку. В рубке управления его не было, как и в той части коридора, что была видна. Я встала и направилась на поиски, оставив Маэста медитировать со стволом в руках.

Впрочем, Отшельник и без моей помощи дошел до места, где был необходим: я нашла его в пассажирском отсеке, стоящим над внешне безжизненным телом.

Тонкая рука медленно водила над неподвижной грудью.

— Он жив, — не оборачиваясь, размеренно проговорил мальчик.

— Я знаю, — сказала я, останавливаясь в дверном проеме. — Ты знаешь, чья на нем форма?

— Да, — безжизненно отозвался он. — Это форма члена экипажа. Этого корабля, — тонкий длинный палец указал на эмблему на нарукавной нашивке. — Такая же на внешних бортах.

— Гм, — я подошла ближе и посмотрела на круг, перечеркнутый двумя косыми чертами. Что–то я не припомню ничего подобного, тем более на этом корабле. — Ты это видел?

— Быстрый… он видел, — его голос дрогнул. — Эмблема высоко, с земли ее не заметно.

Я молчала, рассматривая нашивки. Потом все же сказала:

— Возможно, он спас нас. Многие умирали за меньшее.

— Я знаю, — мальчик опустил голову, одной рукой вцепившись в спинку кресла. Упали белокурые волосы, засверкали в искусственном свете золотом и едва заметным синим перламутром. Из–за завесы волос раздался напряженный тихий голос: — Скальники — не безмозглые животные. Быстрый — тем более. Он… был… как маленький ребенок. Все чувствует и все понимает.

— Но ведь главное не в этом? — я опустилась в кресло, скрестила ноги. И спокойно заключила: — Главное, что он был твоим другом. И — боюсь, в этом есть и моя вина, — единственным.