Мне хочется биться головой о стену, снова и снова, потому что из этого нет выхода. От правды не помогает ничего, даже слова — слова почитаемого в древности чуть меньше королей служителя. Потому что у каждого правда своя и своя злость.

Жизнь на жизнь. Простой обмен. Несложно понять, зачем ему я. Почему–то он уверен, что «Лед» должен быть здесь — может, оттого, что из разоренного города я бросилась не куда–нибудь, а сюда. «А может, — тоненький шепоток изводит душу мучительной надеждой, — оттого, что действительно знает…» Может, он бросился сюда не только из–за боязни утечки информации, а за тобой… за ним. И, перетряхнув за неполную неделю огромный замок от башен до подвалов, решил, что уж ты–то знаешь…

Если бы… Если бы я была уверена, что действительно не знаю. Но теперь я уже не уверена ни в чем. И в том, что мне снова не начнут приходить сны — тем более. Не мужчинам, которые тогда погибли раньше, чем успели что–либо узнать, а мне. И это — единственный наш шанс, призрачный, как утренний туман над пустыней.

Вот только я не могу, Тайл. Не могу разменять тебя, как младшую фигуру на игральной доске. Потому что действительно стала слишком эмоциональна для вымороженного болванчика с рассудочной душой. И долг наперегонки с чувствами рвут не привыкшую к этому душу на части.

Сутки.

Я не буду думать об этом сейчас, иначе сойду с ума.

Кто–то тронул меня за локоть. Я подняла глаза.

— Фарра, не волнуйтесь так, с ним все будет… хорошо, — Коэни печально улыбается.

— А с кем хорошо не будет? — глухо проговорила я. У нас с тобой внезапно стало много общего, мой солнечный мальчик.

— Что?…

— Послушай… Не терзай себя так. Не думаю, что ты что–то сможешь сделать со всей этой историей с Зимой…

— Я и не думаю… — тихо и неожиданно серьезно сказал он. — Я знаю. Вина — относительное понятие. А нам… Неужели вы в самом деле думаете, что кто–то не может измениться? — он поднял голову и посмотрел мне в глаза взглядом настолько взрослым, что по спине помимо воли пробежал холодок. — Не всегда для этого нужна тысяча лет.

Я застыла, пораженная. Не будь сейчас так важно другое, я бы не поленилась выяснить, намеренно ли меня ткнули носом в собственные слова, или это совпадение.

Он извиняющеся улыбнулся:

— Фарра, сходите, пожалуйста, за доктором Ремо. Он на озере и, судя по всему, забыл часы, а у него обход, — он посмотрел на Тайла. — Я попробую понять, что с ним происходит и смогу ли я что–нибудь сделать. Но это займет время.

— Только, ради Звезды, осторожнее… Это может оказаться слишком опасным.

— Я разберусь, фарра.

Я кивнула и направилась к выходу из пещеры, со странным чувством потери отмечая, что мальчик взрослеет гораздо быстрее, чем мне казалось. Но… юноша–подросток, пусть даже и чрезвычайно одаренный, не сможет перебить контроль такого противника — разве что ослабить. А псионов выше уровнем здесь просто нет.

На берегу лежала аккуратно сложенная стопка одежды. Я набрала воздуха в легкие и крикнула:

— Ремо!!! Вылезай, тебя уже заждались!

Раздался плеск, и соломенная макушка ремена показалась над водой. Отфыркиваясь и встряхиваясь, он выбрался на берег, сунул мне сетку с рыбой и начал одеваться.

— Орие, что случилось? На тебе лица нет. А точнее, оно одного цвета с волосами.

— Пока ничего, — я сжала губы. — Извини, Ремо. Правду сказать не могу, а врать не буду.

И это действительно так. Он ушел, а я осталась. Сидела на каменном берегу и пыталась найти выход там, где была глухая стена.

Из тоннеля с баррикадой, громыхая ведром, показался Зима и медленно пошел к ключу. Измениться… Измениться можно, лишь раскаявшись. И не напоказ, а на самом деле.

Я тихо поднялась и ушла, поскольку в окрестностях тоннеля связист будет болтаться еще долго — я видела его там не раз и не два. Несмотря на то, что Тисса в карауле не стояла, а якобы помогала на раздаче на кухне.

Где–то над горами всходило солнце. Час за часом я бегала по замкнутому кругу госпитальных дел, руки механически выполняли работу, а душу грызла тоска и безысходность. Ремо переглядывался с Коэни, сидевшим, как и обещал, у койки Тайла, и бросал на меня странные взгляды. Я делала вид, что не замечаю ничего.

Около полудня исчез куда–то Лаппо, и мне пришлось взвалить на себя еще и его обязанности по перевязке. А через час он вернулся — бледный, как угодившая в отбеливатель черная простыня, но улыбающийся странной, блуждающей улыбкой.

— Фарра, у меня к вам просьба, — начал он едва слышно, становясь рядом и начиная обрабатывать загноившийся ожог у лежащего без сознания солдата. — В два часа будьте… Вы знаете сеть пещер с северной стороны озера? — я кивнула. — По главной ветке третий тоннель направо, первая пещера. Будьте… где–нибудь поблизости. С чем–нибудь таким… — он неопределенно взмахнул баллончиком антисептика, обрисовывая нечто маленькое и квадратное. Я непонимающе покосилась на баллончик. — Ну… Возьмите шлем, думаю он там. Но, на всякий случай, будьте в своей амуниции, можно без бронежилета, — наконец сказал он, промучившись минуту над попытками обойти запрет достаточно далеко, чтобы его не засек чересчур умный блок.

Я кивнула. Обход мы заканчивали уже вдвоем.

Разнеся обеды, треть из которых заключалась в кормлении с ложечки, я сходила на кухню, взяла ведро, нагрузила его для вида грязной посудой, потом вернулась к своему лежаку и затолкала на дно шлем, прикрыв все теми же звякающими тарелками.

До времени «Х» оставалось еще полчаса, и я успела не только перемыть полведра посуды, но и тщательно осмотреть указанную пещеру. Стены были ровными и гладкими, без ниш и отдушин. Но у самого пола стена, смежная с соседней, крошечной, не пещерой — промоиной, была достаточно тонкой. Немного поработав портативным резаком в густой тени под горизонтальным стенным выступом, я получила более–менее сносную трещину.

Спиной вперед я на четвереньках забралась в узкую промоину. Тщательно проверила, чтобы меня не было видно из коридора, затем надела шлем, включила внешние микрофоны на максимум и прижалась лбом к трещине.

Через десять минут послышались голоса, мелькнул тусклый свет фонаря. А я наконец поняла, что именно имел в виду Лаппо — камеру портативного голографа. И включила запись.

— … И не думай, что сможешь с этим что–нибудь сделать, — холодный голос звучал безразлично, лицо — застывшая маска, как, впрочем, и всегда… А глаза, впервые на моей памяти, живые и беспокойные. — Объект 678–СN.

— И что — сдашь?… — Лаппо смотрел в эти глаза и ухмылялся — криво и зло.

— Уже, — отрезал майор. — И если понадобиться, отволоку на базу собственными руками.

Лаппо скрестил руки на груди, продолжая рассматривать северянина наглыми кошачьими глазами. Кто они друг другу, если обращаются на «ты»?…

— «Отволоку»… Скотина ты, шавка подзаборная, которую только что ногами не пинают, а она и счастлива! Что, выше шестерки подняться не дают?

— Все сказал? — ледяным тоном осведомился майор. — А я–то думал, что лагерную изящную словесность из тебя выбили еще в лаборатории. Или… — он цинично усмехнулся, — понравилось, на второй круг пошел? Так, говорят, там симпатичные мальчики в цене.

— Да уж не потомственная портовая шпана, с молоком матери не впитали, учиться пришлось! — процедил Лаппо. В его глазах вспыхнул опасный огонек. — А что, протезисты и пластические хирурги подешевели?… То–то ни зубы свои не бережешь, ни морду смазливую, неужели у меня одного руки чешутся подправить? Да, и извини, что не узнал сразу — как–то не ожидал увидеть форму вместо драных тряпок — она хотя бы чистая.

Северянин одним неуловимым движением шагнул вперед, сгреб парня за воротник и вздернул на ладонь над полом. Сверкнул глазами, прошипел:

— Зубы? Зубы тебе?!… Да я тебя, кота помойного, завяжу узлом нахрен безо всяких рук. Или под себя хочешь гадить до конца жизни?

— А, вот вылезла наружу и наша изящная словесность. Ланкарские трущобы, оказывается, тоже так просто не выбиваются, — Лаппо зубасто ухмыльнулся, неожиданно легко разжал дрогнувшие на мгновение пальцы и мягко приземлился на каменный пол. — Ладно, признаю, соврал — изменились вы, фарр майор. Глаза у тебя стали совсем отмороженные. Даже на последних стадиях такого не было — это я еще хорошо помню, меня же тогда только приволокли, вполне еще был в своем уме… Объект 667–СЕ. Или у самого с середины цикла провалы в памяти?