– А если, – предположил я, – вместо того вы с Артуром в будущем году нападете на Кердика?

Элла покачал головой.

– Кердик раздал слишком много золота моим вождям. Они не пойдут против него, тем паче пока он сулит им в награду Думнонию. Но если Артур отдаст Думнонию тебе, а ты отдашь ее мне, тогда золото Кердика им ни к чему. Скажи это Артуру.

– Скажу, о король, – повторил я, по-прежнему зная: Артур в жизни не согласится на подобное. Ведь тем самым он нарушил бы клятву, данную Утеру, – Артур некогда пообещал сделать Мордреда королем, и клятва эта легла в основу всей Артуровой жизни. Я был настолько уверен, что клятвы он не нарушит, что, невзирая на свой ответ Элле, очень сомневался, стоит ли вообще заговаривать с Артуром об этом предложении.

Элла между тем привел меня на широкую прогалину, где дожидался мой конь, а при нем – эскорт верховых копейщиков. В центре прогалины высился громадный необтесанный камень высотой в человеческий рост. И хотя он нимало не походил на обработанный песчаник древних храмов Думнонии, равно как и на плоские валуны, на которых мы провозглашали наших королей, было ясно: камень этот – священный. Ведь стоял он особняком в круге травы, и никто из воинов-саксов не дерзнул подойти к нему поближе, хотя рядом в землю вкопали их собственную святыню: гигантский, очищенный от коры древесный ствол, а на нем грубо вырезанное лицо. Элла подвел меня к огромному камню; не дойдя нескольких шагов, остановился и пошарил в поясном кошеле. Вытащил маленький кожаный мешочек, развязал его, вытряхнул что-то на ладонь и показал мне. На ладони лежало крохотное золотое колечко с оправленным в него осколком агата.

– Хотел твоей матери подарить, – промолвил Элла, – да не успел: ее Утер захватил. С тех самых пор и храню. Возьми.

Я взял кольцо. Простенькая, деревенская побрякушка… Не римской работы, нет: римские драгоценности отличаются изысканной утонченностью, и на саксонское не похоже: саксы предпочитают вещи тяжелые, массивные. Это колечко сработал какой-нибудь бедолага бритт, чью жизнь оборвал саксонский клинок. Квадратный зеленый камешек даже вделан был неровно, и все же перстенек заключал в себе некую странную, хрупкую прелесть.

– Матери твоей мне его подарить не случилось, – проговорил Элла, – а теперь, раз уж она так раздалась, стало быть, носить его не сможет. Так что отдай кольцо своей принцессе Повисской. Слыхал я, она достойная женщина.

– Так и есть, о король.

– Отдай ей и скажи: ежели между нашими королевствами и впрямь вспыхнет война, я пощажу женщину с этим кольцом на пальце – ее саму и всю ее семью.

– Спасибо, о король, – отозвался я, убирая кольцо в кошель.

– Есть у меня для тебя еще один дар – последний, – проговорил Элла, обнял меня одной рукою за плечи и подвел к камню. Я чувствовал себя виноватым: я-то ему никаких даров не привез, поездка в Ллогрию внушала мне такой ужас, что мысль о подарках мне даже в голову не пришла. Впрочем, Эллу подобное упущение, похоже, ничуть не трогало. Он подошел к камню вплотную. – Этот камень некогда принадлежал бриттам и почитался священным, – сообщил он. – В нем дыра есть – видишь? Вот здесь, сбоку, мальчик: глянь-ка!

Я подошел к камню сбоку – да, верно: глубокая черная дыра уходила в самое сердце камня.

– Однажды я разговорился со старым рабом-бриттом, – объяснил Элла, – и тот рассказал, что через эту дыру можно перешептываться с мертвыми.

– Но сам ты в это не веришь? – полюбопытствовал я, уловив в его голосе скептическую нотку.

– Мы верим, что через эту дыру можно побеседовать с Тунором, Воденом и Сакснотом, – отозвался Элла, – но что до тебя? Ты, Дерфель, может, и впрямь докричишься до мертвых. – Он улыбнулся. – Мы еще встретимся, мальчик.

– Надеюсь, о король, – ответил я, и тут мне вспомнилось странное пророчество моей матери: дескать, Элла погибнет от руки собственного сына. Я попытался выбросить его из головы, списать на бред сумасшедшей старухи, но боги нередко говорят устами именно таких женщин, и я вдруг словно онемел.

Элла крепко обнял меня, притиснув лицом к воротнику пышного мехового плаща.

– Долго ли твоей матери осталось жить? – спросил он.

– Недолго, о король.

– Похорони ее ногами к северу, – наказал он. – Таков обычай нашего народа. – И Элла обнял меня в последний раз. – Домой ты вернешься благополучно – я пошлю людей тебя проводить, – пообещал он и отступил на шаг. – Чтобы потолковать с мертвыми, – добавил он грубовато, – надо трижды обойти вокруг камня и преклонить колена у дыры. Скажи моей внучке, я ее целую. – Элла улыбнулся, очень довольный, что застал меня врасплох столь глубокими познаниями сокровенных подробностей моей жизни, затем развернулся и зашагал прочь.

Эскорт ждал и наблюдал. Я трижды обошел вокруг камня, опустился на колени и наклонился к дыре. Мне внезапно захотелось разрыдаться, срывающимся голосом я произнес имя дочери.

– Диан? – прошептал я в самое сердце камня. – Диан, радость моя? Ты подожди нас, милая, мы придем к тебе, Диан. – Моя погибшая доченька, моя красавица Диан, жестоко убитая прихвостнями Ланселота. Я сказал ей, мы ее любим. Я передал ей поцелуй Эллы. А затем прижался лбом к холодному камню и представил себе ее крохотную тень – одну-одинешеньку в Ином мире. Правда, Мерлин рассказывал нам, будто в мире смерти дети весело играют под яблонями Аннуина, но я все равно не сдержал слез, вообразив, как она внезапно услыхала мой голос. Подняла ли она взгляд? Плакала ли она – как я?

Я уехал прочь. Обратный путь до Дун Карика занял три дня, и я отдал Кайнвин золотое колечко. Ей всегда нравились простенькие вещицы, и перстенек подошел ей куда лучше замысловатых римских драгоценностей. Кайнвин носила кольцо на мизинце правой руки: ни на какой другой палец оно не лезло.

– Не думаю, впрочем, что перстень спасет мне жизнь, – удрученно заметила она.

– Почему нет? – не понял я.

Кайнвин улыбнулась, залюбовавшись подарком.

– Какой сакс станет приглядываться к какому-то там колечку? Сперва насилуй, затем грабь, разве не такова заповедь копейщика?

– Когда саксы придут, тебя здесь не будет, – отрезал я. – Тебе придется вернуться в Повис.

Кайнвин покачала головой.

– Я останусь. Я не могу убегать к брату всякий раз, когда приключаются неприятности.

Я отложил этот спор до будущих времен и вместо того послал гонцов в Дурноварию и в Кар Кадарн – известить Артура о моем возвращении. Четыре дня спустя Артур прибыл в Дун Карик, и я сообщил ему об отказе Эллы. Артур пожал плечами, словно ничего другого и не ждал.

– Ну, попытка не пытка, – обронил он небрежно. О предложении, сделанном мне Эллой, я ему говорить не стал: в нынешнем его настроении Артур, чего доброго, подумает, что я не прочь согласиться, и перестанет мне доверять. Не упомянул я и о том, что застал в Тунресли Ланселота: мне ли было не знать, что даже звук этого имени Артуру ненавистен. Зато я рассказал про священников из Гвента: от этих известий Артур заметно помрачнел. – Видно, придется наведаться к Мэуригу, – удрученно заметил Артур, пристально глядя на Тор. А затем обернулся ко мне. – А ты знал, что Экскалибур – одно из Сокровищ Британии? – укоризненно осведомился он.

– Да, господин, – признался я. Мерлин рассказал мне об этом давным-давно, но он взял с меня клятву хранить тайну, опасаясь, что Артур, чего доброго, уничтожит меч, дабы показать, насколько он чужд суевериям.

– Мерлин потребовал вернуть Экскалибур, – промолвил Артур. Он всегда знал, что рано или поздно это произойдет, с того самого далекого дня, когда Мерлин вручил юному Артуру магический меч.

– И ты отдашь? – встревоженно спросил я. Артур поморщился.

– А если и нет, Дерфель, по-твоему, это положит конец Мерлиновой чепухе?

– Если это и впрямь чепуха, господин, – проговорил я, вспоминая светящуюся нагую девушку и твердя себе, что она – вестница великих чудес.

Артур отстегнул меч вместе с узорчатыми ножнами.

– Вот сам ему меч и вези, Дерфель, – недовольно буркнул он, – сам и вези. – Он всунул драгоценный меч мне в руки. – Но скажи Мерлину, что я хочу получить его назад.