Поэтому, наверное, сами сотрудники милиции почти никогда не пишут о своей работе, хотя среди нас попадаются люди, отлично владеющие пером не только по части протоколов и экспертиз. Зачем? — считают они. Все обычно, все привычно, да и не напишешь обо всем, а приврешь — в коридоре не покажешься, так разнесут, что костей не соберешь!

Наверное, из-за этого наши товарищи, если уж совсем не в силах сдержать свой литературный зуд, пишут — и неплохо пишут, — печатают — и не только в нашей многотиражке — лирические рассказики, стихи, юморески… Но о деле своем предпочитают помалкивать.

И все же хорошо слепленный детектив мы любим. Почти все. Но читаем его по-особому, пристально, ловя всякие ускользающие от неспециалиста зернышки, моментики всякие, которые-то и доставляют нам чисто эстетическое, а иногда и практическое удовольствие. Насколько я знаю, даже наш шеф, начальник отдела, как-то недавно перечитал с карандашом в руках Конан-Дойля и долго потом носился с мыслью провести по этому чтению общий семинар, утверждая, что он пройдет не без пользы для всех нас. Однако по причине хронической нехватки времени идея эта так и не нашла своего практического воплощения.

Кстати, если бы данный фантастический семинар все-таки состоялся, я обязательно поднял бы вопрос о том, почему во всех наших отечественных детективах в роли эксперта непременно выступает женщина. Очень любопытный факт, который нас, мужчин, все-таки несколько задевает.

Работа наша такая же милицейская, как и всякая другая, а это значит — не такая уж легкая.

Упаси меня, конечно, сказать что-нибудь плохое о женщинах, работающих у нас в отделе. Великолепные специалисты, хорошие товарищи, наконец, просто симпатичные женщины! А у каждой из них, кроме работы, еще и дом. И я просто умиляюсь, видя, как запросто соседствует с офицерской формой авоська, мирно висящая в шкафу, но…

Но что ни говорите, а женщин-экспертов у нас раз-два, и обчелся. Все-таки у нас не научно-исследовательский институт, хрупкая мечта моей мамы. У нас трудно. Особенно на суточных дежурствах. После них, правда, полагается день отгула, но напряжения и усталости он до конца не снимает. Поэтому мы уже давно явочным порядком освободили наших женщин от круглосуточных вахт.

Так что хрупкие пальчики экспертесс, шустро мелькающие в книгах и на телеэкране, в общем-то, явная натяжка. Хотя с чисто драматургической точки зрения понять ее можно. Нельзя, чтобы перед глазами все время мельтешили одни мужики, нельзя. Скучно будет. «Без женщин жить нельзя на свете, нет!» Закон жанра.

…Я и не заметил, как очутился в кабине неспешно ползущего наверх лифта. Лифт, слава богу, работает так же, как и мы, — всю ночь.

В моей лаборатории две комнаты. Свалив у порога экспертный чемодан и не зажигая света (уж как-нибудь за столько лет научился ориентироваться в хрупких закоулках своего хозяйства), прохожу вперед и включаю настольную лампу. Вспыхивает зеленый стеклянный абажур, почему-то напоминающий о детстве, о несделанных уроках, и сразу же привычно хочется работать. Однако нет, шалишь… Если сейчас не удастся прихватить хоть пару часов отдыха, то весь завтрашний отгульный день пропал.

Вообще для нас, экспертов, отгул имеет чисто гипотетическое значение. Уйдут отдыхать следователи и инспекторы угрозыска, разойдется по домам, сдав смену, дежурная часть, а у нас еще останется масса работы. Оформление, писанина, а главное — подготовка (то есть проявление, печать, наклейка, сочинение подписей) фототаблиц с тех мест происшествий, на которые ты выезжал. Их ждут в отделах, где уже завели уголовные дела. Так что часа три, если не больше, от своего отдыха оторви. Можно, конечно, чуть попридержать фотодокументы, но тогда накопится столько, что можно потонуть.

Во второй комнате я вытягиваю из-под шкафа тщательно сохраняемую электроплитку. Охраняю я ее не от пожарных, поскольку по своему химическому профилю имею на нее полное право, а от ретивых и лихих сослуживцев.

Я не зря нынче вечером… нет, вчера вечером — будем точными — проехался по адресу весьма уважаемого мной шефа криминалистического отделения Семена Петровича. Уж будто я не знаю, кто именно утащил колбу, которую я рассмотрел на столе в его кабинете, неумело прикрытую какими-то механическими поделками.

Трудно сказать, откуда повелось это разорительное для меня роскошество, но каждый эксперт непременно желает кипятить свой дежурный чай или кофе в тонкостенной колбе, похищенной из химической лаборатории. Сейчас, правда, произошло некоторое насыщение рынка, но все равно я, приходя к себе, уже чисто автоматически пересчитываю литровые колбы, стоящие на верхней полке стеллажа. Но последняя колба… Что бы такое за нее стребовать с запасливого Семена Петровича? Это надо обмыслить на досуге.

Я придумываю сладкую месть. Пусть разработает систему сигнализации именно для полки с колбами. Берет, скажем, какой-нибудь местный злоумышленник колбу, и тут же раздается душераздирающий вопль сирены. Знай наших…

Каждый продумывает охранные мероприятия по-своему. Касается это, разумеется, прежде всего проявителя (самому неохота разводить), хорошей фотобумаги (есть же запасливые люди!) и бумаги просто писчей (секретарь Ольга Петровна установила жесточайший лимит)…

Охранную меру против похитителей спичек придумал трасолог Стас, разорившись на покупку огромной сувенирной коробки, рассудив, что такая коробка по своим габаритам не поместится ни в одном кармане.

На столе в ярком круге лампы сиротливо стоит машинка с заложенным в нее бланком экспертизы. Совсем из головы вон! Смотрю на подсвеченную снизу спиралью воду в колбе и, произведя немудреный расчет, определяю, что вполне могу закончить оформление документа до момента кипения. Итак…

…Да, сначала я ничего не нашел. Но то, что мы видим простым глазом, это ведь субъективно и недостаточно, не так ли? И поэтому исследование было продолжено.

Я размашисто подписываюсь и со свистом вытягиваю из машинки акт экспертизы. Вот таким образом! «Ж-4870»! Круг замкнулся. Порок будет наказан, украденный мотоцикл возвратят владельцу, никаких сомнений быть не может, к чему приложил свою руку и эксперт Колчин П. А.

К машинописному листку подкалываю тонкую коричневую папочку с фототаблицами. Имея наши фототаблицы, ни следователю, ни судье нет даже особой надобности читать выводы экспертизы. Вот, скажем, по этому делу.

Снимок первый — солидно выбитый, весьма добропорядочный с виду номер.

Снимок второй — на белом поле расплывчато проявились следы внутреннего напряжения металла, возникшие, когда на заводе набивали настоящий, срезанный потом номер. И эта расплывчатость, однако, четко складывается в прежний, «родной» номер мотоцикла — «Ж-4870».