Коляда — цикл народных рождественских праздников (с вечера 24 декабря по 6 января), игр и песен. Малорусская колядка — рождественская величальная песня, затем само славленье, самый обход с такими песнями (колядованье) — примыкает к малорусскому же тесному значению слова К. — вечер 24 декабря. Слово К происходит от греч. kalandai и лат. calendae и встречается у всех народов, находившихся под прямым или косвенным влиянием Рима: франц. chalendes, провансал. calendas, румынское colinda, чешск., сербск., словацк, koleda, словинск. kolednica, coleda; у абхазцев коланда, у гурийцев каландоба значит новый год. Древнеримским праздником январских календ (от 1 до 5 января) завершался целый праздничный цикл, общий всему греко-римскому миpy; цикл этот начинался с Врумалий в честь Диониса Фракийского (от 24 ноября до 17 декабря), обнимал Сатурналии и Опалии (от 17 до 23 декабря) и Воты (от 23 декабря до 1 января) и в общем проникнут был символизацией плодородия, надеждами на жатву и весельем, достигавшим своего апогея в конце — в январских календах, празднике общей радости, братавшей сословия, возрасты и положения. Языческий праздник январских календ продолжали справлять и христиане, что вызвало протест церкви. В борьбе с этим остатком язычества церковь противопоставила языческому чествованию новолетия свой собственный праздничный цикл, рождественский (с 24 декабря по 4 января), языческим воспоминаниям — христианские, древним маскам и играм — хождение со звездой и царями-волхвами. В результате получилась сложная обрядность, в составе которой, наряду с христианскими, сохранились и языческие элементы. Под влиянием христианства, празднование январских календ при Юстиниане распространено было на 12-дневный святочный цикл от Р. Хр. До Крещенья, а, согласно с этим, и песни календ стали означать не только песни на новый год, но чаще все вообще рождественские или святочные песни. В малорусских колядках языческий элемент проявляется в обрядах, в запевах с Авсеня, с восхода солнца, и, быть может, всего сильнее в колядовании с козой. Под козой здесь, несомненно, разумеется какое-то мифическое существо. Обход с козой представляет остаток верования, оставившего многочисленные следы и в Зап. Европе и состоявшего, по толкованию Маннгардта, в том, что душа нивы (сеножати и растения вообще) есть козло— или козообразное существо (как и Фавн, Сильван), преследуемое жнецами и скрывающееся в последний несжатый сноп. С течением времени в обряд с козой могли проникнуть и др. элементы, не имеющие отношения к древнему язычеству. В самых песнях отчасти проявляется разграничение элементов христианского и языческого. Рождественские песни в тесном смысле назыв. колядками, они приютились под сень церкви, поются в Румынии на лад священных песен, в Малороссии членами церковных братств — черта, напоминающая колядные общества средневековой Европы .К чествованию же языческого новолетия, прикрывшегося именами христианских святых — свв. Василия (1 янв.) и Мелании (31 дек.), приурочены другие песни, которые назыв. щедро(и)вками и представляют свой особый размер, стиль, определенный древней обрядностью, гаданиями о «щедром», богатом годе. Вне пределов Белоруссии и Малороссии нет и термина щедривка или ему соответствующего. Кое-где различаются и самые исполнители обряда, смотря по его языч. или христ. источнику. Так, в Болгарии ходят под Рождество, славя Христа — кольедари, под Новый год — восильичари, в Малороссии колядуют члены церковных братств, иногда со старостой во главе, испросив благословение священника, захватив церковный колокольчик и имея в виду выколядованное обратить на какую-нибудь благочестивую цель, щедруют же преимущественно дети, редко молодые женщины и парни; в Румынии под Рождество один состав певцов (юноши и отцы семейств, люди от 18 до 45 лет), под Новый год — другой (дети и юноши от 7 до 18 л.). Наряду с языческими и христианскими мотивами, видную роль играют в К. мотивы бытовые, находящиеся в неразрывной связи с основной целью колядок — «дим звеселити», — прямо выраженной в самых песнях, в послесловиях, или поколядях. Русские колядки совершенно чужды любовного элемента, встречающегося в румынских рождественских песнях. Имея своей задачей славление лица, которому они поются, выражение ему пожелания всяких благ, русские К. отличаются серьезнностью и задушевностью. Содержание этих пожеланий видоизменяется, смотря по полу, возрасту и состоянию тех членов хозяйской семьи, к которым обращаются колядовщики: хозяину сулится семейное счастье и довольство, девушкам — счастливый брак. Это желанное колядка в эпической обработке представляет осуществившимся: хозяин живет в довольстве и счастлив семьей, молодец — любовью и т. д. Колядки, воспевающие идеал брани, сулящие славу воинских подвигов, должны быть отнесены к числу наиболее древних. Во многих колядках сохранились черты древнего дружинного и княжеского века. П. В. Владимиров указывает многие черты, общие колядкам и былинам (напр., запевы и заключения). Отразилась в колядках и позднейшая эпоха борьбы с поляками. Кое-что имеет и книжный источник (напр. «Ключ разумения», Иоанникия Голятовского). Ср. «Kиев. Старина» 1889, № 1 и 1891, № 12). Лучшие колядки сохранились в Галиции, у карпатских горцев. Большую стойкость обнаружили святочные обряды, во многом отмеченные чертами языческой древности, напоминающими как о чествовании новорожденного солнца, так и о культе предков. Как праздник в честь рождения солнца, К. сопровождается в некоторых местах России разведением костров (у сербов и хорватов сожигают бревно-бадняк, у скандинавов julblock, у французов caligneau, la souche de Noel, в Англии ylelog; осетины всю ночь под Новый год поддерживают огни), и к ней повсеместно приурочено много пожеланий урожая. Такое значение имеют переговоры за караваем хлеба, обрядовое посыпание хлебного зерна, разнообразные гадания, мимическое подражание паханию, которое у галицких русинов развилось в целую игру, справляемую парубками в день св. Мелании. Благосклонное внимание богов, с языческой точки зрения, обуславливалось надлежащим их угощением, жертвоприношениями; отсюда обрядовое употребление хлеба, каши, но особенно свиньи. В Великороссии печется еще козулька, имеющая вид или козла на четырех ножках (Владимирск. губ.), или др. животных, или птицы (Олонецкая губ.); козюльку берегут из года в год, чтобы скотинка ходила летом домой и плодилась, а так же, чтобы ее любил дворовый хозяин. Последнее поверье приводит нас к культу предков, который рельефно выступает в рождественской обрядности Малороссии и Белоруссии. В «свят вечир»(канун Рождества) вечерний ужин, состоящий, в Лубенском у., главным образом, из кутьи (ячная, изредка пшеничная) и узвара (отвар сушеных плодов), имеет семейный и, в частности, поминальный характер: кутью оставляют на ночь для умерших родственников; по народному верованию, на стене бывают видны смутные отражения маленьких, как куклы, людей, спускающихся к столу. Наибольшей архаичностью отличается празднование святок у белоруссов, вообще не отличающееся от малорусской обрядности. Любопытнейшую особенность белорусских святок составляют игрища, которые имеют отношение к гаданью о суженом, но отчасти напоминают и игрища «межю селы» летописца; наиболее замечательна женитьба цярэшки — игра с вакхическим характером, изображающая свадьбу нескольких пар. Изучение К. начато было в 1830-х гг. Снегиревым с точки зрения мифологической, которая, со всеми своими крайностями, выразилась в трудах О. О. Миллера и Афанасьева. Применение светил небесных к домохозяину и его семье О. О. Миллер объяснял древним верованием славян в существование самостоятельной семьи небесной, златоверхие теремы — символизацией небесных пространств, освещенных солнцем, быстрое развитие младенца Христа — исполински развивающимися силами природы и т. д. В позднейшем и наиболеее обширном труде А. А. Потебни («Объяснения малорусских и сродных песен», т. II, Варш., 1887) мифологическая сторона колядок и щедровок сильно ограничена и многому дано объяснение с точки зрения бытового и литературного заимствования. В 1874 г. появился 1-й том «Исторических песен малорусского народа с объяснениями», Вл. Б. Антоновича и М. Драгоманова (Киев), где многочисленные К. и щедривки внесены в отдел историч. песен века дружинного и княжеских; исходя из представления о колядках, как о древнейших славословиях героям и князьям,издатели пытались открыть в отдельных песнях воспоминания о том или другом лице летописи. Костомаров, в обширной рецензии на этот сборник («Вестник Европы» 1874 г.. N" 12), признал, что общие черты древнего дружинного и княжеского быта вошли в К. не по воспоминаниям об отдельных исторических лицах, а потому, что черты эти были вообще присущи нравам народа, складу его жизни, условиям его общественного строя, его нравственным воззрениям и поэтическому вкусу. Наконец, с точки зрения теории заимствования поверий, обрядов и песен взглянул на колядки А. Н. Веселовский («Разыскания в области русск. духовного стиха», VII, 1883), который, отводя широкое место греко-рим. влияниям, высказал предположение, что «вместе с проповедью христианства могли переселяться не только церковные, но и народные обряды, удержавшиеся случайно под сенью церкви и прикрытием христианского святого, а с обрядом переселялись и сопровождавшие его песни — оригиналы наших щедривок, как тем же путем могли заходить и оригиналы рождественских песен». Особенно много доказательств представил А. Н. Веселовский в подтверждение мысли, что внешняя обрядность, и прежде всего маски и ряжение, представляет наследие римск. обихода, которое переносилось с места на место сначала греко-рим. мимами, а затем их последователями и подражателями, всякого рода шпильманами, глумцами и скоморохами. Многочисленные малорусск. и белорусск. колядки и щедривки напеч. в сборниках Чубинского, Кольберга, Шейна; варианты и новые песни в «Киевской Старине»1871 г. № 1 и 1890 г. № 12; в ст. Хр. Ящуржинского, «Колядки религиозноапокрифического содержания» («Киев. Старина», 1895 г., №2) и В. Милорадовича, «Рождественские святки в сев. части Лубенского уезда» ("Полтавск. Губерн. Ведом. ", 1893 г., № 42, 43 и 44 и отд.). Ведикорусские колядки сравнительно редки; замечательно большая колядка из Олонецкой Губ. изд. Колосовым в «Сборнике русск. языка и словесности» (т. XVII, СПб., 1887); др. издания указаны в ст. Владимирова: «Введение в историю русск. словесности» («Ж. М. Н. Пр.», 1895 г., № 4), к чему прибавить тексты, напеч. в губернских ведомостях: владимирских 1867 г.,. №29 и 1870 г., № 23; новгородских 1873 г., № 34 и олонецких 1879 г., № 36. Ср. еще Н. Сумцов, «Научное изучение колядок и щедривок» («Киев. Старина», 1886 г., № 2 и отд.),его же, «Культурные переживания» (Киев, 1890); Хр. Ящуржинский, «Белорусские колядки» («Киевская Старина», 1889 г., № 2); А. Хаханов, «Празднование Нового года у грузин» («Этнографическое Обозрение», 1890 г., кн. III).