Но сама материя есть абстракция, которая как таковая не может быть

воспринята нами. Можно, поэтому, сказать, что не существует вообще

материи, ибо в том виде, в котором она существует, она всегда

представляет собою нечто определенное, конкретное. И, однако, эта

абстракция, которую мы называем материей, есть, согласно учению

материализма, основа всего чувственного, есть чувственное вообще, абсолютная

разъединенность внутри себя, и поэтому она есть внеположное друг

другу сущее. Поскольку для эмпиризма это чувственное есть лишь

нечто данное и таковым и остается, он — учение не–свободы, ибо

свобода состоит именно в том, что я не имею противостоящим себе

никакого абсолютно другого, а нахожусь в зависимости от содержания,

которое есть я сам. О точки зрения эмпиризма, далее, разумность и

неразумность лишь субъективны, т. е. мы должны принимать данное,

как оно есть, и не имеем никакого права спрашивать о том, разумно

ли оно, и в какой мере оно разумно внутри себя.

§ 39.

Относительно принципа эмпиризма сделано было правильное

замечание, что в том, что мы называем опытом, и что мы должны

различать от просто единичного восприятия единичных фактов,

содержатся два элемента: один элемент — сам по себе

разрозненный, бесконечно многообразный материал, а другой — форма,

определения всеобщности и необходимости. Эмпирическое

наблюдение дает нам многочисленные и, пожалуй, бесчисленные

одинаковые восприятия. Однако всеобщность есть нечто совершенно

другое, чем. множество. Эмпирическое наблюдение точно также

доставляет нам восприятие следующих друг за другом изменений, или

лежащих рядом друг с другом предметов, но оно не показывает нам

ВТОРОЕ ОТНОШЕНИЕ МЫСЛИ К ОБЪЕКТИВНОСТИ 83

необходимости связи. Так как восприятие должно оставаться

основой того, что признается истинным, то всеобщность и необходимость

кажутся чем–то неправомерным, субъективной случайностью,

простой привычкой, содержание которой может носить тот или иной

характер.

Примечание. Важным выводом из этого положения является

заключение, что правовые и нравственные определения и законы, равно

как и содержание религии представляют собою что–то случайное,

и нужно отказаться от их объективности и внутренней истинности.

Скептицизм Юма, от которого исходит вышеприведенное

рассуждение, впрочем, совершенно отличен от греческого скептииизма

Юмовский скептицизм кладет в основание истинность эмпирического,

чувства, созерцания и оспаривает всеобщие определения и законы

на том основании, что они не оправдываются чувственным

восприятием. Античный скептицизм был до такой степени далек от того, чтобы

сделать принципом истины чувство, созерцание, что он, наоборот,

в первую голову выступал против чувственного (О современном

скептицизме, в сравнении с античным, см. издававшийся Шеллингом и

Гегелем «Krit. Journal der Philosophie», 1802, I. Bd.)

II. Критическая философия.

§ 40.

Критическая философия имеет то общее с эмпиризмом, что она,

подобно ему, признает опыт единственной почвой познания, которое

она, однако, считает не истинным, а лишь познанием явлений.

Исходным пунктом является для нее прежде всего различение

элементов, которые мы находим при анализе опыта, различение между

чувственным материалом и его всеобщими соотношениями. К этому

присоединяется указанный в предшествующем параграфе критический

вывод, что в восприятии, взятом самим по себе, содержится лишь

единичное и лишь то, что совершается; вместе с тем, однако, критическая

философия настаивает на том факте, что в том, что мы называем

опытом, мы преднаходим всеобщность и необходимость как столь же

существенные определения. Так как всеобщность и необходимость не имеют

своего источника в эмпирическом, как таковом, то они принадлежат

спонтанности мышления или, иными словами, они даны а priori. —

Определения мысли, или понятия рассудка, образуют объективность

6*

84

опытного познания. Они содержат в себе вообще соотношения и,

поэтому, посредством них образуются вообще синтетические суждения

а priori (т. е. изначальные соотношения противоположностей).

Примечание. Что в познании находятся определения

всеобщности и необходимости, — этого факта юмовский скептицизм не

отрицает. Ничем другим, как служащим предпосылкой фактом, это

является также и в кантовской философии; можно сказать

согласно обычному научному словоупотреблению, что кантовская

философия дала лишь другое объяснение этого факта.

§ 41.

Критическая философия исследует раньше всего ценность

употребляемых в метафизике — да, впрочем, также и в других науках и

в повседневном представлении — понятий рассудка. Эта критика,

однако, не входит в рассмотрение содержания и определенного

отношения друг к другу этих определений мысли, а рассматривает их вообще

со стороны противоположности между субъективностью и

объективностью. Эта противоположность, как она принимается здесь,

относится (см. предшествующий параграф) к различию элементов внутри

опыта. Объективностью называется здесь элемент всеобщности и

необходимости, т. е. сами определения мысли, так называемое

априорное. Но критическая философия расширяет эту противоположность

настолько, что весь опыт, т. е. оба указанные его элемента, входит

в область субъективности и по ту сторону этой субъективности

остается лишь вещь в себе.

Различные формы априорного, т. е. формы мышления, и именно

мышления как представляющего собою, несмотря на свою

объективность, лишь субъективную деятельность, получаются путем

следующей систематизации, которая, впрочем, зиждется только на

психологически–исторических основах.

Прибавление 2–е. То, что определения прежней метафизики были

подвергнуты исследованию, составляет, несомненно, очень

важный шаг вперед. Наивное мышление, ничего не подозревая, брало

указанные определения так, что они получались как бы сразу и сами

собою. Оно не спрашивало себя при этом о том, насколько эти

определения обладают сами по себе ценностью и значимостью. Раньше

мы уже заметили, что свободное мышление есть такое мышление,

которое не исходит из готовых предпосылок. Мышление прежней мета-

ВТОРОЕ ОТНОШЕНИЕ МЫСЛИ К ОБЪЕКТИВНОСТИ 85

физики было не свободным, потому что оно признавало без

дальнейших околичностей свои определения чем–то заранее данным,

некоторым а priori, которого рефлексия не подвергала

самостоятельному испытанию. Критическая философия, напротив, ставила себе

задачу исследовать, в какой степени формы мышления способны

вообще доставлять нам познание истины. Говоря более точно,

критическая философия требовала, чтобы раньше, чем приступить к

познанию, мы подвергли исследованию способность познания. Есть,

несомненно, верная мысль в том, что мы должны сделать предметом

познания сами же формы мышления. Но здесь же прокрадывается ошибочная

мысль, что мы должны познавать до того, как приступим к познанию,

что мы не должны войти в воду раньше, чем не научимся плавать. Нет

сомнения, что не надо пользоваться формами мышления, не

подвергнув их исследованию, но само это исследование есть уже познание.

В познании, следовательно, должны соединиться друг с другом

деятельность форм мышления и их критика. Формы мышления должны

быть рассмотрены сами по себе, они представляют собою предмет и

деятельность самого этого предмета Они сами подвергают себя

исследованию, сами должны определять свои границы и вскрывать свои

недостатки. Тогда это будет та деятельность мышления,которую дальше