мы рассмотрим особо как диалектику и о которой здесь мы должны пока

лишь заметить, что мы должны смотреть на нее не как на привнесенную

извне в определения мысли, а как им самим присущую.

Отличительной чертой кантовской философии является,

следовательно, требование, чтобы само мышление подвергло себя

исследованию и установило, в какой степени оно способно к познанию. В

наше время мы вышли за пределы кантовской философии, и каждый

утверждает, что он пошел дальше ее. Но можно двояким образом пойти

дальше, можно пойти дальше вперед и дальше назад. Многие наши

философские стремления, если присмотримся к ним ближе,

оказываются не чем иным, как методом прежней метафизики, некритическим

и безотчетным мышлением.

Прибавление 2–е. Кантовское исследование определений мысли

страдает тем существенным недостатком, что они рассматриваются

не сами по себе, а лишь с точки зрения того, являются ли они

субъективными или объективными. Под объективным понимают в обычном

словоупотреблении то, что существует вне нас и доходит до нас извне

посредством восприятия. Кант отрицал, что определения мысли

(например, причина и действие) объективны в указанном смысле,

86

т. е., что они даны в восприятии, и он, напротив, рассматривал их

как принадлежащие самому нашему мышлению или спонтанности

мышления, и в этом смысле он рассматривал их как субъективные.

Однако Кант вместе с тем называет мыслимое и, говоря точнее,

всеобщее и необходимое, объективным, а то, что лишь ощущается нами, —

субъективным. Вышеуказанное словоупотребление кажется, таким

образом, поставленным на голову, и Канта поэтому упрекали в том, что

он вносит в язык путаницу. Этот упрек, однако, очень несправедлив.

Дело обстоит здесь следующим образом. Обыденному сознанию

чувственно воспринимаемое, т. е. то, что стоит пред ним (например,

данное животное, данная звезда и т. д.), представляется существующим

само по себе, самостоятельным; мысли же, наоборот, считаются им

несамостоятельным и зависимым от чего–то другого. Но на самом деле

чувственно воспринимаемое есть нечто подлинно несамостоятельное и

производное, а мысли, напротив, суть подлинно самостоятельное и

первичное. В этом смысле Кант назвал то, что сообразно с мыслью

(всеобщее и необходимое), объективным, и сделал это с полным правом.

О другой стороны, чувственно воспринимаемое во всяком случае

субъективно постольку, поскольку оно имеет свою опору не в самом себе, и

в такой же мере мимолетно и преходяще, в какой мыслям присущ

характер постоянства и внутренней устойчивости. Упомянутое здесь

и выдвинутое Кантом определение различия между объективным и

субъективным мы встречаем также и в наше время в

словоупотреблении образованных людей, — так, например, мы предъявляем

требование к оценке произведения искусства, чтобы она была

объективной, а не субъективной, полагая, что должно исходить не из

случайного личного ощущения и настроения данного момента, а из

всеобщего и имеющего свое основание в сущности самого искусства. В том

же самом смысле мы можем по отношению к научному исследованию

проводить различие между объективным и субъективным интересом.

Но кантовская объективность мышления сама, в свою очередь,

субъективна, поскольку, согласно Канту, мысли, хотя и суть

всеобщие и необходимые определения, они все же —лишь наши мысли и

отделены от того, что представляет собою вещь в себе, непроходимой

пропастью. Истинная объективность мышления состоит, напротив,

в том, что мысли суть не только наши мысли, а вместе с тем суть вещей

и вообще всего того, что является для нас предметом, суть их в себе. —

«Объективно» и «субъективно» представляют собою удобные

выражения, которыми, не задумываясь, пользуются и, при употреблении

ВТОРОЕ ОТНОШЕНИЕ МЫСЛИ К ОБЪЕКТИВНОСТИ 87

которых, однако, очень легко возникает путаница. Согласно данному

нами разъяснению, слово «объективность» имеет троякий смысл. Во-

первых, оно употребляется в смысле существующего во внешнем мире

в отличие от того, что лишь субъективно, составляет предмет мнения,

сновидения и т. д.; во–вторых, оно имеет установленный Кантом смысл

всеобщего и необходимого в отличие от принадлежащего нашему

ощущению случайного, партикулярного и субъективного, и, в–третьих,

оно употребляется в указанном напоследок смысле, в смысле

мыслимого «в себе», в смысле того, что есть, в отличие от того, что лишь

мыслится нами и, следовательно, в смысле того, что еще отлично от

самой вещи, т. е. от вещи в севе.

§ 42.

а) Теоретическая способность, познание как таковое

Как на определенное основание понятия рассудка эта философия

указывает на изначальное тожество «я» в мышлении

(трансцендентальное единство самосознания). Данные чувством и созерцанием

представления суть по своему содержанию нечто многообразное, и точно

так же они многообразны благодаря своей форме, благодаря

внеположности чувственности в ее обеих формах, в пространстве и времени,

которые в качестве форм (всеобщего) созерцания суть сами а priori.

Так как «я» соотносит к себе многообразие ощущений и созерцаний и

объединяет его в себе, как в одном сознании (чистая

апперцепция), то это многообразие приводится в тожество, в изначальную

связь. Определенные виды этого соотношения представляют собою

чистые понятия рассудка, категории.

Примечание. Как известно, кантовская философия чрезвычайно

облегчила себе задачу отыскания категорий. «Я», единство

самосознания, совершенно абстрактно и всецело неопределенно; как же нам дойти

до определений «я», до категорий? К счастью, мы находим в

обыкновенной логике уже готовую эмпирическую классификацию различных видов

суждений. Но судить значит мыслить определенный предмет.

Перечисление различных, уже данных нам готовыми, видов суждений

доставляет нам, таким образом, различные определения мышления. —

За фихтевской философией остается та огромная заслуга, что она

напомнила о том, что следует показать необходимость определений мысли,

что их непременно следует дедуцировать. — Эта философия должна

была бы повлиять на метод логики, по крайней мере, в одном

отношении: определения мыслей вообще или обычный материал логики, виды

88

понятия, суждения, умозаключения не должны были бы уж больше

заимствоваться лишь из наблюдений и рассматриваться, таким

образом, чисто эмпирически, а должны были бы быть выведены из самого

мышления. Если мышление способно вообще что–нибудь доказать,

если логика должна требовать, чтобы давались доказательства, и

если она хочет нас научить, как доказывать, то она ведь прежде

всего должна быть способной доказывать свое особое, ей лишь

присущее содержание, должна была бы быть способной усмотреть

необходимость этого содержания.

Прибавление 1–е. Утверждение Канта, следовательно, заключается

в том, что определения мысли имеют свой источник в «я» и что,

согласно этому, «я» дает определения всеобщности и необходимости. Сначала

перед нами выступает вообще некоторое многообразие, категории же

суть те простые определения, к которым относится это многообразие.

Чувственное же, напротив, есть то, что находится внеположно друг

другу, вне–себя–сущее; таково, собственно говоря, его настоящее

основное определение. Так, например, «теперь» обладает бытием лишь в

отношении к некоему «раньше» и некоторому «после». Точно так же

красное существует лишь постольку, поскольку ему противостоят

желтое и голубое. Но это другое существует вне данного чувственного и

последнее есть лишь постольку, поскольку оно не есть другое и лишь