Отчуждая права старой родовой знати на традиционные, в общем, дары, дани, вейцлы, конунги не просто эксплуатировали древние племенные институты варварского общества, остававшиеся при этом, как иногда представляется, неизменными. Они предопределили целую серию глубоких социальных сдвигов, которые в конечном счете вели к преобразованию общества варварского в феодальное. Во-первых, это отчуждение подрывало позиции племенной аристократии, которая была вынуждена либо вступить с конунгами в борьбу и погибнуть, либо бежать из страны, либо получить вновь свои собственные, традиционные права, но уже в качестве королевского пожалования, т. е. адаптироваться к требованиям феодальной иерархии. Во-вторых, — конунги создавали единый государственный фонд средств, который позволял обеспечить постоянное содержание вооруженной раннефеодальной военной касты — королевской дружины и, опираясь на нее, повысить интенсивность эксплуатации, изымать часть экономического потенциала бондов, остававшегося раньше в их распоряжении. В-третьих, этим изъятием королевская власть существенно сужала возможности военной деятельности бондов, и прежде всего — дружин викингов (базировавшихся в конечном счете на ресурсах бондов и частично — родоплеменной знати); ограничивались и возможности поставленного под государственный контроль, превращавшегося в воинскую повинность народного ополчения — ледунга. В-четвертых, по мере развития этих процессов и стимулированной ими имущественной дифференциации бондов прогрессировала коммутация ледунга, который в XII–XIII вв. превратился (в Дании — полностью, в Норвегии и Швеции — частично) в денежный государственный налог.
Разрушая таким образом традиционную племенную структуру (свободные общинники — знать), конунги формировали новый господствующий слой, скандинавский феодальный класс. Специфика этой общественной группы в Северной Европе заключалась в том, что вплоть до XIII в. сохранялась тесная консолидация феодалов — вокруг короля. «Основная часть господствующего класса составляла hir? — дружину, свиту короля; в нее включались и служилые люди, которые сидели в своих владениях и вейцлах» [47, с. 149].
Королевская дружина, «хирд», первоначально называлась просто li?, а члены ее — menn, fjolmenn или huskarlar («люди», «бойцы», «домочадцы»). Специализированный термин hir? (шв. gri?) на датских рунических камнях известен с X в. [140, с. 188, 195; 378, с. 22]. Распространяется и производное от него hirdmenn (наряду с более употребительным huskarlar, а в Дании — hemtegi).
Дружинников, подчиненных ярлам и херсирам, посаженным по фюлькам конунгом Харальдом Прекрасноволосым, Снорри называет her menn [Haralds saga ins harfagra, 6]; этот термин позднее стал названием рыцарского сословия в Дании [77, с. 35]. Дружина Харальда Сурового в «Хеймскрингле» названа sveit, свита [Haralds saga Sigur?arsonar, 49]; в «Хирдскра» от близкого корня sveinn («парень», «юноша») образованы названия дружинников разных рангов: skuti lsveinar, kertilsveinar. Так же в XIII в. назывались вооруженные вассалы в феодальной Швеции: svenae til vapn (калька латинского armiger) возглавляли собственные дружины и сами были конными рыцарями [89, с. 159]. В связи с завершением феодальной стратификации, созданием конного рыцарского войска, вооруженного по западноевропейским нормам, раннефеодальная титулатура вытесняется новыми терминами: herreman — в Дании, fraelse, hofmaen — в Швеции, riddari — в Норвегии [77, с. 35; 89, с. 161; 53, с. 211].
Наряду с основой формирующегося рыцарства (в XIII–XIV вв. пополненного слоем одальманов-вотчинников) в составе «хирда» подготавливались кадры королевской администрации; получая от конунга вейцлы на свое содержание, они со временем составили среднее звено феодальной иерархии: правители областей landhyrde (в Дании) [378, с. 23]; управители в королевских поместьях — bryti, arma?r, следившие за охраной порядка, сбором штрафов, устройством пиров для конунга; сходные функции выполнял umbottsma?r (древнерусское «ябетник»), управляющий поместьем, в котором владелец постоянно не проживал [F. XIV, 1].
Опираясь на выделенный из дружины раннефеодальный государственный аппарат — брюти, арманов, лендрманов, распоряжаясь значительными средствами королевского домена и выросшими из племенных приношений фискальными поступлениями, располагая постоянной и квалифицированной военной силой, конунг мог успешно решить задачу соглашения с tignir menn, знатью. Сохраняя старые титулы ярлов, херсиров, хавдингов (а порою, по воле конунга и меняя социальный статус), они превращались в королевских ленников, получая иной раз прежний, традиционный объем прав, — по с обязанностью выставлять конунгу войско и выплачивать дань.
Основное, среднее звено вассальной иерархии, непосредственно связывавшее конунга с податным населением области, округа (херада) — лендрман. Звание lendr ma?r впервые появляется в скальдической поэзии в первой половине XI в. [47, с. 137, 250]; Сигват Тордарсон (ок. 1038 г.) называет лендрманов greifar — «графы», этим заимствованием (англ. gerefa, нем. Graf) словно подчеркивая феодальный характер нового титула. Источником власти лендрмана было королевское пожалование: lends manns rett — «право лендрмана, полученное от конунга», включало lan ok yfirsokn — «лен (вейцлу) и управление», прежде всего — сбор в свою пользу податей, landskyld, до пожалования причитавшихся конунгу. Лендрман был обязан предоставлять конунгу определенное количество воинов, содержать их за счет получаемой вейцлы, а при сборе ледунга — руководить народным ополчением. По нормам XIII в. лендрману подчинялось 40 дружинников, huskarlar (Hir?skra, 35). Дискуссия о численности лендрманов «Хирдскры» длится более ста лет; их количество в Норвегии определяли в пределах от 20–30 до 120 человек. Ведущий советский исследователь скандинавского средневековья А.Я.Гуревич, основываясь на собственном анализе письменных данных, полагает, что количество королевских вассалов было, безусловно, больше трех десятков, и если и не достигало 120, то «во всяком случае, оно было довольно значительно» [47, с. 138]. Можно допустить, что в Норвегии XI–XIII вв. одновременно функционировали 60–70 лендрманов, управлявших 2500–3000 дружинниками (при численности ледунга в 12–13 тыс.). Аналогичные отношения для Швеции дадут ту же картину (12 тыс. — ледунг, следовательно, около 3 тыс. дружинников при 60–70 лендрманах). В Дании соответствующие показатели — в три раза больше (35 тыс., 9 тыс. и 250 человек). При этом общая численность датского «королевского войска» (9 тыс.) совпадает с предельной вместимостью королевских крепостей, так называемых «лагерей викингов» конца X в. (Аггерсборг — 3000–4500 воинов, Треллеборг, Фюркат и Ноннеберг — по 1000–1500 воинов). Общая численность феодального класса Норвегии, Швеции и Дании не превышает 12–15 тыс., из них не более 400 — лендрманы, находящиеся в вассальной зависимости от конунга, а остальные — воины-профессионалы, дружинники, состоящие на службе у лендрманов.
В первой половине XI в. в основном завершилось формирование этой раннефеодальной общественной структуры во всех скандинавских странах. Данные письменных памятников в сочетании с немногочисленными руническими надписями эпохи викингов позволяют констатировать, что к этому времени конунги добиваются единовластного контроля над территорией своих стран; подчиняют и в значительной мере перестраивают административную структуру; обеспечивают регулярное поступление налогов, платежей и повинностей, выступающих в виде начальной формы феодальной эксплуатации; создают иерархически организованную военную силу и обеспечивают ее частью изымаемого у бондов общественного продукта. Сложившаяся в конце IX — первой половине XI в. общественная система представляет собою особый, отмеченный еще К.Марксом вариант феодального строя, характеризующийся ленами, состоящими только из дани; исследования советских ученых подтвердили справедливость и обоснованность этой характеристики [226, с. 9–12, 87–99; 227, с. 52–53, 258, с. 76].
