А Левченко не смотрел на меня. И молчал.

– А не говорил Фокс про дружка своего? – спросил горбун.

– Убили менты дружка его, – сказал я. – Застрелили, значит…

– Где ж случилось это?

– Не знаю, я там не был, а Фокс не говорил. Сказал только, что по глупости на мусоров налетели и корешу его в затылок пулю вмазали. Без мучений кончился, сразу же помер. Он еще сказал, что так, может, и лучше, раненый человек слабый, его на уговор легче взять…

Обвел я их взглядом – интересно мне было, как они прореагируют на весть о смерти Есина, все-таки им он был свой человек. А они никак не отреагировали – то ли горбун дисциплину такую здесь навел, то ли им наплевать было на Есина.

Застрелили – застрелили, и черт с ним.

Все жрал, никак остановиться не мог Лошак. Убийца Тягунов, не обращая на нас внимания, сам с собой карточные фокусы разыгрывал. Чугунная Рожа приладился за столом оружие чистить: пушка у него была хорошая – револьвер «лефоше», я такой уже видел, хитрая это штука, в ней помимо ствола есть нож, а ручкой как кастетом можно работать. Аня сидела, сгорбившись, постарев сразу, и тоненько дрожали у нее ноздри, и пальцы тряслись, и я подумал, что она, наверное, кокаином балуется. Бабка-вурдалачка недвижимо подпирала стену и неотрывно на меня глазела, а Промокашка брал из вазочки куски сахару, клал их на ладонь и ловким щелчком забрасывал в рот, и, когда он ловил белые куски вытянутыми губами, походил он сильно на дрессированную дворнягу. А горбун гладил своего кролика, поглядывал на меня красными глазками. И только Левченко как будто здесь отсутствовал.

– А что же нам велел передать Фокс? – вступил в игру горбун.

– Вам он ничего не велел мне передавать. Он мне посулил денег, если я разыщу его бабу и скажу ей, что надо делать. А уж это ее усмотрение – меня сюда заволакивать…

– И что же надо делать? Что тебе Фокс сказал?

– Спасать его он велел.

– Как же это я его СПАСУ? Петровку на приступ брать пойду?

– Этого я не знаю. Я только могу сказать, что он задумал.

– Ну-ну, говори…

– Вчера вечером он следователю сказал, что хочет сознаться в ограблении магазина, где сторожа стукнули…

– Зачем?

– По закону его должны – так Фокс говорит – вывезти на место преступления, чтобы он там показал, как все происходило. Поскольку он ни на что больше не колется, они сразу же ухватились за его признание – им там все, мол, надо задокументировать, снять его на фотографии, чтобы он потом не вздумал отказаться… При нем же по телефону договорились на завтра.

– Ну, это я понял – дальше-то что?

– А дальше он такое суждение имел: пока он на Петровке, повезет его не тюремный конвой, а опер-группа со следователем. И на месте их там должно быть три-четыре человека, ну, пять от силы, не больше. Магазин для такого дела обязательно закроют. Это для вас сигнал будет – как среди дня запрут магазин, значит, должны и его привезти туда вскоре. Он мне сказал, что продумал все до тонкости, каждую детальку обмозговал…

– Он, гад, лучше бы раньше мозговал, как псам в руки не даваться, – буркнул сердито горбун.

– Это я не знаю, я говорю то, чего он мне велел передать. Значит, план у него такой: введут его магазин и дверь изнутри прикроют, а вы в это время тем же макаром, что в прошлый раз, войдете через подвал в подсобку. Машина должна на пустыре за магазин отчалиться. Когда он с операми спустится в подсобку, вы их там всех переколете и спокойно черным ходом наружу выйдете. Вот и вся его задумка. Сил, он сказал, наверняка хватит, потому что главное в этом деле – неожиданность…

Тишина наступила гробовая, и я даже забыл на минуту про Левченко, а ведь я его вместе со всеми приглашал в засаду – на смерть. И он-то с моим планом вряд ли согласится. Но это от меня уже не зависело, я сделал все, что мог.

Все молчали и смотрели на горбуна, и мгновения эти были бесконечны.

– Толково придумано, – сказал наконец убийца Тягунов. Ему, наверное, казалось несложным заколоть трех-четырех оперативников.

– «Толково! Толково»! – заорал, передразнивая его, горбун, и белые десны его обнажились в жутком оскале. – У них тоже пушки имеются! Половину наших укокать там могут…

– Риск – благородное дело, – спокойно сказал Тягунов. – Нас ведь где-то обязательно укокают…

– Типун тебе на язык, холера одноглазая! – крикнул горбун. – Перекокают от глупости вашей! Кабы слушали меня, дуроломы безмозглые, жили бы как у Христа за пазухой!

Потом он повернулся ко мне и спросил раздраженно:

– А больше тебе Фокс ничего не говорил?

– Больше ничего. Только Ане велел передать, чтобы она сказала: он за всю компанию хомут на себя надевать не желает, ему вышака брать на одного скучно. Если не захотят его отбить, он с себя чалму сымет – всех отдаст…

– Н-да, н-да, хорошие делишки пошли, – забарабанил горбун сухими костистыми пальцами по столу, и дробь его звучала тревогой. Потом повернулся к банде: – Ну что, какие есть мнения, господа хорошие?

Аня сразу сказала:

– Вы просто обязаны спасти его…

– Ты-то помолчи! Ты под пули-то ментов, чай, не полезешь.

– Это не женское дело! А свое дело я лучше вас делала, все денежки через меня к вам прибежали! – она кричала в голос, на истерике, судорожно рвались крылья носа, посинело лицо. – И такой же голос, как все, имею!..

– А у нас тут не избирательный участок! – стукнул по столу горбун. – И не собрание. Я вопросы решаю не голосованием, я хочу всех послушать, – может, мыслишку кто-нибудь подходящую подбросит…

Чугунная Рожа показал на меня рукой:

– Его убрать отсюда надо – не верю я ему…

Горбун быстро глянул на меня, помотал головой:

– Пускай сидит – безразлично это. Мне хоть жаль его, но не в свое дело он встрял. Один у него только шанс…

Я ему зло сказал:

– Пожалела глупая чушка, когда поросенка своего сожрала.

– Цыц! – прикрикнул он на меня. – Ты сиди, помалкивай…

Убийца Тягунов взял с дивана гитару, перебрал струны, пропел вполголоса:

Все ждали, что он скажет, а он налил полстакана водки, выпил, сморщился, закусывать не стал, бормотнул быстро:

– Мне один хрен! Хотите – пойдем резать мусоров, хотите – завтра же разбежимся, на дно ляжем…

– Тебе-то один хрен, нишкнул – и нет тебя! А я? Куда нажитое дену?

И старуха-вурдалачка согласно ему закивала, и по морде ее противной я видел: если бы взяли ее, то и она бы с охотой пошла нас резать.

Лошак оторвался от жратвы, поднял грязную кудлатую голову:

– Пропадет Фокс, жалко. От него мы еще пользу могли бы поиметь. Да и коли он расколется, мы тута заскучаем…

– Ты потому смелый, что думаешь в кабине отсидеться, нас дожидаясь, пока мы там с мусорами душиться будем, – сказал горбун. – Не рассчитывай: с нами в подвал пойдешь, коли решимся…

– Без водилы не боишься остаться? – спросил Лошак. – Есина-то больше нету, чпокнули его менты…

– Не боюсь, – ядовито ухмыльнулся горбун. – В крайнем случае, я вон его за баранку посажу… – И показал длинной корявой рукой на меня.

– Ага, – сказал Чугунная Рожа. – Он тебя привезет на Петровку…

– Кончайте базар! – вдруг сказал Левченко, и сердце у меня бешено замолотило – началось! Левченко помолчал и сказал:

– Надо идти Фокса вынимать с кичи. Если не вызволим его, тогда и нам всем кранты пришли!..

И снова отодвинулся в тень.

Не мог я понять, что он себе думает, да и горбун не дал мне времени, потому что сказал:

– Я вот что решаю – мы тебя с собой возьмем…

– Зачем? – привстал я на стуле.

– Затем. Допустим, ты мусор – мы тебя если сейчас прирежем, ничего не получим. А возьмем с собой – получим. Коли приведешь нас в засаду, мы тебя первого начнем в куски рвать. У вас ведь какой был план, если ты, конечно, мусор? Ты нам тут песни свои споешь, и мы тебя отпустим, чтобы ты начальству доложился, как нас обхитрил…