Что сталось с быком, неизвестно. Пасифая же в положенный час родила чудовище, голову оно имело бычью, остальное тело – человеческое. Назвали его Минотавром. Он был неукротим и жаждал крови человеческой. Его убил Тесей, молодой афинский герой. Пасифаю Минос велел заточить. В печали и скорби скончалась дочь бога солнца.

Царица Алкмена была прекрасна. Ее голубые глаза были как васильки, темные и одновременно искрящиеся особым блеском, подобно двум озерам, в которых утопают мерцающие отображения звезд. Поэты воспевали ее стройные ноги и безупречную добродетель:

Ею мог гордиться супруг Амфитрион, с кем она пребывала в беотийских Фивах в изгнании. Он часто покидал ее, отправляясь на войну. И тогда только и думал об отмщении врагам своим, из-за которых покинул родной край.

Алкмена оставалась одна. Сидела с прялкой в кругу своих служанок, пела вместе с ними, слушала старые сказки, а когда рассказывала сама, то те слушали, отложив свою работу. В другой раз, присев на пол, бросала кости, находя в игре не только развлечение, но и ворожбу о скором возвращении супруга. Вечером направлялась очень печальная в свой альков и перед сном твердила имя Амфитриона.

Такой увидел ее Зевс и полюбил. Если верить мифам, это была последняя смертная дева, которую любил Зевс. А увидев ее чистоту и добродетель, понял, что ни дождь золотой не наполнит ее верного лона, ни обманчивый лебедь не проникнет за ее пояс, который имел право снимать только Амфитрион. И тогда Зевс решился принять облик обожествляемого ею супруга.

Никогда, ни в каком воплощении не чувствовал он себя столь плохо и непривычно. Не знал, хорошо ли сыграет свою роль и не выдаст ли себя каким-нибудь жестом, не свойственным Амфитриону. Долго с высоты Олимпа присматривался к увлеченному войной герою и перед зеркалом подражал его хватке. Наконец отважился спуститься на землю. Уже под вечер он очутился в темных сенях двора. Сопутствовал ему Гермес, переодетый оруженосцем Амфитриона.

При виде супруга радостными слезами заплакала истосковавшаяся Алкмена. Целовала его глаза, прижималась к нему, расспрашивала. Зевс-Амфитрион вынул заранее приготовленный золотой кубок, чудный резной гребень из слоновой кости и жемчужное ожерелье – как будто из военных трофеев, а видя, что женщина принимает его за истинного супруга, начал рассказывать, как громил врагов, что свершил и как отважно держался. На испуганные вопросы Алкмены, не ранен ли, вынужден был сбросить одеяния и показать части тела, каждую особо.

Уже звезды начали бледнеть, когда Зевс-Амфитрион вышел к Гермесу, спавшему в сенях, и дал ему какие-то таинственные приказания. Гермес, сбросив свое человеческое обличье, распростер крылышки у ног и полетел. Отец же богов и людей вернулся к ложу Алкмены.

И когда прекрасная дева одаривала своими сияющими прелестями мнимого супруга, на краю земли, на рубеже дня и ночи, такая шла беседа между посланником богов Гермесом и Гелиосом, дающим свет.[41]

Гермес. Гелиос! Зевс повелел, чтобы сегодня, завтра и послезавтра ты оставался дома и не выезжал. Все это время должна длиться ночь. Пусть Оры распрягут твоих коней, тебе же следует погасить свои факелы и наконец после стольких трудов отдохнуть.

Гелиос. Это совсем новое и неслыханное повеление, Гермес. Никаких ошибок на своей дороге я не совершал, ни коней по бездорожью не гонял, чтобы он мог так на меня разгневаться и ночь в три раза длиннее дня учредить.

Гермес. Ничего подобного. Это не навсегда: просто на этот раз ему нужна ночь подлиннее.

Гелиос. А где же он теперь? Откуда тебя ко мне послал?

Гермес. Из Беотии, он там с женой Амфитриона, которую любит.

Гелиос. И для этого ему мало одной ночи?!

Гермес. Нет. Но потом должен возникнуть весьма воинственный бог, а такого за одну ночь не сделаешь.

Гелиос. Хвала богу за такую работу! Однако, между нами говоря, Гермес, во время Крона таких дел не случалось. Тот никогда не ускользал с ложа Реи и не покидал неба, чтобы провести ночь в Фивах. День был днем, а ночь всегда была такой длины, которая подобала поре года. Ничего не делалось вопреки обычаям и законам. Крон никогда не забавлялся со смертными девами. И теперь из-за какой-то треклятой куклы все порядки идут вверх ногами, кони после такого продолжительного безделья будут уже никуда не годны, да и дорога, три дня не катанная, испортится. Вот к чему ведут Зевсовы интрижки. Бедные люди должны сидеть в темноте и ждать, пока этот великий атлет, которого ты предсказываешь, не будет готов.

Гермес. Гелиос, тише! Такие речи добром не кончатся. После тебя навещу Селену и Гипноса с повелением Зевса: богиня луны отправится в путь, а Гипнос примется за работу, чтобы никто из людей не заметил, что ночь продолжается так долго. И все-таки эта ночь кончилась, Зевс вернулся на Олимп. Тем временем муж Алкмены – Амфитрион, настоящий Амфитрион, вернулся домой. Удивился, что жена не встречает его с той радостью, на которую он рассчитывал. Но недолго над этим задумывался, взошел на ее ложе и до утра там пребывал, такова была его любовная утеха.

Утром оба были в изумлении. Алкмену удивил неугасимый любовный пыл Амфитриона, необъяснимый даже столь долгой разлукой. Амфитрион был озадачен утомлением супруги и ее холодностью и уж совсем не понимал, почему та прерывала его рассказы в самом начале.

– Знаю, слыхала, – говорила она, – и зачем повторяешься? Уже вчера рассказал мне обо всем.

И тогда он понял, что это дело богов. Поняла это и Алкмена, которая в своем лоне уже понесла Геракла.

Как-то во время Олимпийских игр случилось так, что, когда никто не хотел вступать в противоборство с Гераклом, явился неизвестный муж, подобно дубу, и заявил, что готов состязаться с могучим атлетом. Борьба продолжалась долго, аж до солнечного заката, и Геракл не мог победить таинственного соперника. Было, однако, видно: тот тоже удивлен, что не уступил ему сын Алкмены. В конце выпустили они друг друга из объятий, которыми были связаны, как канатом, и, став напротив, пожали друг другу руки, как равный равному.

– Ты кто? – спросил Геракл.

– Я Зевс, царь богов и людей, а ты мой возлюбленный сын.

Геракл оказался достойным своего небесного отца. Но насколько же более должен был гордиться Зевс, когда вскоре дошла до него весть о небывалом подвиге Геракла, деянии, которым он сам, достойный любовник всех нимф и прекрасных смертных женщин, похвалиться не мог.

А случилось это в доме Феспия. Феспий, родом из священных Афин, был человеком зажиточным и отцом пятидесяти дочерей. Никто не будет на меня обижен, если я опущу имена этих девушек, перечисление которых доставляло хлопоты самым добросовестным мифографам древности. Вероятно, и сам отец ошибался в этом случае.

Старый Феспий имел только одно желание: дождаться от многочисленного женского племени крепких внуков. Каждый раз, когда задумывался об этом, в мечтах представала перед ним великолепная фигура богатыря богатырей – сына голубоглазой Алкмены, того, кто Эриманфского вепря поднял на плечах и разорвал пасть льва, того, кто, шествуя по пыльным дорогам среди городов и селений, побеждал чудовищ и оплодотворял женщин божественным семенем.

Так поджидал Феспий случая, когда богатырь с палицей вступит на его поля. И наконец дождался. Геракл явился, опережаемый бегущей перед ним шумной славой, уже тогда осенявшей золотистым венцом его молодую голову.

Это был радостный день в доме Феспия. Колонны дворца убрали гирляндами зелени и разнообразных цветов, дочиста вымыли мраморные плиты пола, тоже усыпанного цветами, в зале для бесед в бронзовых сосудах зажгли светильники с маслами, а к дому, на место, где стоял алтарь Зевса, пригнали для принесения жертвы самых тучных волов.