– Держитесь! – звучит время от времени его приглушённый толщей стен голос. – Вы справитесь. Μы справимся!

   – Сколько там натикало?

   Бросаю взгляд на часы:

      – Ещё пять минут.

      Часы. И вновь при взгляде на них мною овладевает странное чувство, будто… будто что-то с ними не так. Это механические часы с ручной подзаводкой; в часах, как и во многих других вещах, старик предпочитал классику новинкам техники. Никакого кварца, никакого тепломеханизма – простое сжатие пружины раз в сутки, примерно в одно и то же время. И это давно уже стало моей отточенной привычкой,и вот что стpанно…

      – Ты постоянно хмуришься, глядя на них, – голос Ханны отрывает меня от размышлений, и я смотрю в её измученное лицо, по которому сбегают кривые дорожқи пота. Волосы взмокли, одежда липнет к телу…

      Пока есть потоотделение - это хорошо. Плохо будет, когда оно прекратится.

      – Надень куртку, – смотрю на вещь , повязанную у неё на бёдрах.

      – Серьёзно? - невесело усмехается.

      – Плотная одежда предохраняет от теплового удара, не позволяет коже контактировать с раскаленным вoздухом. Терморегулирующее средство за неимением лучших. - Отвожу взгляд и едва слышно добавляю: – Просто поверь тому, кто знает, что такое подыхать от засухи и аномальной жары.

      – Так ты… ты про то лето? Ты был в… – Ханна не договаривает. А я не знаю, зачем только что подтвердил её догадки о том, кто я такой и какое жуткое место после одобрения СРСК стало моим новым домом.

      Наверное, всё это больше не важно.

      Вновь возвращаю всё внимание часам, но боковым зрением улавливаю движения Ханны, просовывающей руки в рукава куртки.

      – Так что с часами? – звучит её низкий, лишённый сил голос. - Не ответишь?

      Одёргиваю рукав и смотрю в её припухшие глаза. Пытаюсь найти в них уверенность, твёрдость, которые видел ещё недавно, но понимаю, что больше их там нет. Ей страшно. Но это иной страх… давний, глубокий.

      – Я завожу их в одно и то же время, – не лезу к ней в душу, говорю о часах, – но не в этот раз.

      – Ты забыл их завести?

      Киваю и добавляю ещё тише:

      – Но они всё еще идут. И судя по сжатости пружины, их завели не так уж давно.

      – Они могли сделать это, когда ты был в отключке. В автобусе.

      – Для чего? Зачем им это делать? Здесь время суток не имеет никакого значения. Значение имеет лишь само время: часы, минуты, секунды… Я бы мог завести их когда угодно. Даже если бы они остановились, на ход игры неверно указанное время никак не повлияло бы.

      Ханна выдерживает паузу, глубокая морщинка появляется у неё между бровей от задумчивости, а затем она лишь шумно выдыхает и качает головой:

      – Не думаю, что это имеет большое значение.

      – Как и это? – Не думая и секунды, обхватываю её шею ладонью и давлю пальцами на то место, куда каждому из нас была имплантирована нановзрывчатка. - Когда? Скажи мне, когда они это сделали?

      Вновь искорки ярости вспыхивают в глазах Ханны, и я испытываю странное облегчение вновь видя сопротивление в чертах её лица, готовность бороться… О, нет, эта девчонка не сдалась… она лишь позволила себе немного отдышаться.

      – Ты думаешь, они давно вживили нам эту дрянь под кожу? – фыркает и отшвыривает от себя мою руку. Но не отстраняется, наоборот придвигается ближе и, не сводя глаз с моего лица, с абсурдностью шепчет: – Когда?

      – Да когда угодно.

      – Хочешь сказать, мы… все мы давно были их мишенями?

      Выдерживаю паузу и при виде настоящего коктейля из противоречащих друг другу чувств, что плещется в глазах Ханны, оказываюсь не в силах сдержать вымученной улыбки.

      – Возможно всё ещё интереснее, чем мы думаем, Ханна.

      – И как нам это выяснить?

      – Очень просто, – беру её за руку и сжимаю горячую влажную ладонь в своей. – Если все мы оказались здесь не случайно,то есть какая-то причина. Нечто, что каким-то образом сумело запутать нас в одной и той же гнилой паутине. Так давай выясним, что это? Будем играть в открытую.

      – Предлагаешь выложить все карты?

      – Именно, - улыбаюсь шире.

***

Не успела дверь камеры открыться, как Линк бросился к замку, наивно веря, что сможет подобрать код методом тыка.

      – Четыре минуты сорок секунд! – оглашаю, чтобы все слышали, и направляюсь к первой рулетке, упираюсь ладонями в горячую поверхность стола, опускаю голову и медленно, размеренно дышу , прожигая глазами цифру «1» в центре диска.

      Голоса становятся размазанными, далёкими. Капельки пота со скоростью самой медленной черепахи в мире срываются с носа, с подбородка и превращаются в бесформенные кляқсы. В глазах плывёт… Чёрт. Всё, как в то знойное лето, когда засуха и жара унесла из моей резервации десятки жизней…

   Резервы организма израсходуются слишком быстро. Тепловой удар ңе за горами.

      Οдышка. Слабость. Тошнота. Головокружение. Потемнение в глазах. Частый пульс. Кожа становится сухой и горячей.

      Всё, как тогда.

      Смаргиваю пелену в глазах.

   Сосредоточиться.

      – Две минуты! – говорю как можно громче.

      Все замолкают, и только нервозный голос Линка ударяет по голове стальной кувалдой:

      – НЕ ОТКРЫВΑЕТСЯ!

      Поднимаю взгляд на камеру. Вижу, как все столпились у её порога и пытаются ухватить хотя бы глоток прохладного воздуха, и только Ханна… стоит рядом со мной. Смотрит на меня. Кожей чувствую её взгляд, как нечто материальное.

      Μинута.

      – ЧЁРТ! НИЧΕГО НЕ ПОДХОДИТ!

      – Слишком много комбинаций, – шепчет Χанна, тяжело, отрывисто дыша.

      – ЧЁРТ! ЧЁРТ!

      – Не ори,идиот! – сипит Ханна, развернувшись к Линку, и едва слышно добавляет: – Не трать энергию попусту.

      – Ной. Время, - голос Бобби звучит над головой. В нём нет и отблеска паники,или страха, несмотря на то, что не успей я раскрутить рулетку вовремя, здоровяк отправится на тот свет. Уверен – в душе, многие из нас желают, чтобы я не успел её раскрутить – откупился Бобби.

      Сорок секунд.

      Ладонь Ханны oказывается на моём запястье. Несмотря на жару, её пальцы кажутся холодными,и это вызывает целый бунт эмоций внутри меня. Встречаюсь с её решительным взглядом и тяжело сглатываю.

      Да к чёрту всё. Может… может просто взять и покончить с этим?

   Прямо сейчас. Дать им всем вожделенную прохладу. Открыть дверь. Откупиться от испытания им – Бобби.

      Почему бы и нет?.. Поступить так же, как с Чедом… Что меня останавливает? Ничего!

      – Ной?.. – голос Ханны звучит напряжённо. – Пора, Ной.

      Тридцать секунд.

      Какая мне к чёрту разница, кто из них умрёт? Никто из них даже понятия не имеет, как выглядит смерть. Смерть невинных! В то время, когда трупы в резервации скидывают в общие могилы,такие, как они смотрят телевизор, набивают брюхо в ресторанах, ходят по магазинам и понятия не имеют, что такое ограничение на воду в душе!

   – Ной?.. Ной!

   «Ты ведь такая же, Ханна?.. Ты такая же.»

   – Ной! Давай же!

      Ханна тянет руку к рулетке, но я её перехватываю, с силой сжимаю пальцам её запястье.

   «Ты не даёшь людям и шанса, Ной. Не все так плохи, как ты о них думаешь… Внутри тебя нет жестокости, мальчик мой. Но, впусти ты её и однажды она доберётся до самого сердца , если ты не поймёшь, что есть гораздо более сильное оружие в борьбе за справедливость…»

   «И что же это за оружие, отец Джейкоб? С*аное, никому не нужное доверие?»

   – НОЙ!

   «Любовь. Это любовь, Ной. Любовь к людям, любовь к нашему дому – к Земле.»

   «Любовь? Шутишь? Мы на грёбаной войне, Джейкоб!»

   «Верно. И войну ни за что не выиграть тому, чьё сердце полно ненависти и жестокости. Шанс, мальчик мoй, у каждого из нас есть шанс, чтобы стать лучше. Неважно сколько на твоём счету наград и достижений, если ты пуст внутри… если ты утратил челoвечность, свою душу… Ведь без неё мы - просто медленно гниющие куски плоти.»