Несколько рук ухватили меня за кожаную куртку, под мышки. Я почувствовал себя невесомым — меня подняли, поставили на ноги, я влился в процессию. Сопротивление бесполезно. Девушка рядом со мной взяла меня за руку. Она молча посмотрела мне в лицо, глаза ее были полны слез.

Я еще разок-другой не слишком активно попытался ускользнуть, но ничего не вышло. Слишком мощен был поток людей, слишком целеустремленны были эти люди. Что подростки ни делают — болтаются ли они, томясь скукой, на улице, играют ли в компьютерные игры, танцуют — всё они ухитряются исполнять со сверхчеловеческой энергией. Выражение скорби — не исключение.

Теперь я понял, куда попал. По мере приближения к храму Цукидзи Хонгандзи полиции все прибывало. Копы выстроились вдоль улицы, сложив руки за спиной и созерцая нас равнодушным взглядом, каким представители власти созерцают некриминальную деятельность. Над головой зажужжали телевизионные вертолеты. К стенам зданий жались фургоны «НХК»,144«СкайТВ» и «Ти-би-эс». Спутниковые тарелки поднимались к небу на тонких металлических прутьях, похожих на шесты, к каким крепится тент балагана.

Изящная молодая женщина — я узнал ведущую ночных новостей, — стояла на крыше фургона и вела прямой репортаж. Настоящая красотка, что и неудивительно: нынче телеведущих крупных каналов вербуют из моделей. Вести краше не становятся, зато вестники хорошеют с каждым днем.

Когда мы пробирались сквозь строй репортеров, пение стихло. Ребятки разглядели операторов на крышах фургонов и на обочине, поняли, что попали в объективы камер. Повисло смущенное молчание. Воздух казался наэлектризованным, точно перед грозой.

Один хриплый голос вырвался из толпы. «Ёси», — вскрикнула девушка, и возглас оборвался слезами. Второй голос подхватил этот вскрик октавой выше: «Ёси!» Третий — октавой ниже: «Ёси!» Имя бежало по толпе. Тысячи голосов отзывались тихими «Ёси» — сначала лепет ручья, потом стремительная река, поток, приливная волна.

Репортеры уловили знак. Зажглись прожектора, замигали вспышки, защелкали затворы. Крик перешел в рыдания, рыдания — в горестный вой. Девушка рядом со мной испустила звонкий, раздирающий уши вопль. Парня справа, до тех пор стоически на все взиравшего, прорвало:

— Да здравствует Ёси! Ёси навсегда!

Лицо его сморщилось, он снова и снова выкрикивал одну и ту же фразу, все сильнее напрягая голос. Ему удалось заглушить товарищей, и камеры повернулись к нему.

— ДА ЗДРАВСТВУЕТ ЁСИ!

— ЁСИ НАВСЕГДА!

К нему присоединился второй голос, третий, четвертый, пока вся толпа ребятишек не запела громоподобным голосом, способным снести здания, разрушить мостовую, сотрясти солнце и рассадить самое небо над головой. Телерепортеры подносили микрофоны к губам и свободной рукой прикрывали ухо, но вскоре отказались от попыток вести репортаж, позабыли, кажется, что они в эфире, и взирали на подростков в оцепенении, с ужасом и восторгом. Надвигающаяся процессия поглотила их, словно армия победителей, неодолимая, неостановимая мощь.

Наблюдая растерянность старших, я понял вдруг, как остро, отчаянно ребятишки нуждались в таком вот Ёси. Все факты, какие мне удалось выяснить, подтверждали, что по нему психушка плакала, но не это важно. Это — взгляд взрослого человека. А оглушительно орущая толпа подростков видела нечто иное.

Они видели человека, который не призывал их к ответственному поведению, не осуждал наркотики, уличные банды и добрачный секс. Не заставлял убирать свою комнату, усердно учиться и серьезно думать над своим будущим. Этот человек никогда не обличал их невежество и незрелость, не обзывал их бездельниками, никчемушниками, неудачниками. Он не попрекал их тем, что они не реализуют свой потенциал, не сравнивал с благовоспитанным отпрыском Мураками из соседнего двора. Он не считал их романы безобидной телячьей влюбленностью, их идеи — глупостями, их мечты — наивностью.

Им нужен был Ёси, им нужен был символ того, что жизнь не обязательно состоит — вовсе не состоит — только из домашних заданий, школ, вступительных экзаменов, корпоративных должностей, сносных браков, сыновнего и дочернего долга и разумных вложений средств. Им нужен был человек, воспринимающий подростков как просто людей, а не как очередное поколение потребителей «Пепси», рабочие ресурсы будущего или свидетельство деградации национальных идеалов.

И — не могу вполне сформулировать эту мысль — им, наверное, нужно было, чтобы Ёси умер.

Девушка возле меня посмотрела мне прямо в лицо как-то странно, словно прочла мои мысли. Она сжала мою руку и поманила наклониться ближе. Может, хотела поделиться скорбью, хотела, чтобы кто-то понял ее боль и утешил? Приложив ладонь к моему уху, она крикнула:

— Что с вашим носом?

Полиция закрыла ворота храма, чтобы плакальщики всё не разнесли, поэтому импровизированное святилище Ёси тянулось вдоль ограды. Ребята несли цветы, вешали фотографии в черных рамках и флаги. Они обнимались и плакали. Толпа рассеялась, обтекая территорию храма по периметру, и я отцепил от своей руки пальцы моей спутницы. По-моему, она даже не заметила. Я проложил себе путь через толпу и наконец оторвался от скорбящих.

Солнце уже заходило, когда я добрался до станции метро Цукидзи. Я спешил, как мог, однако ноги уже приноровились к похоронному ритму. Когда я добрался до станции, меня поразила тишина. На платформе я дожидался в одиночестве, тщетно прислушиваясь, всматриваясь в сумрачный тоннель. Казалось, поезд не придет никогда. Разумеется, в итоге он пришел, более того — он пришел вовремя. Я сел. Двери закрылись, и электричка устремилась в темноту.

— Пивка бы.

— Простите, пива не держим.

— А что есть?

— «Семь Ликов Блаженства».

— Давайте любой.

Я вернулся в трущобный Голден-Гай, к разваливающемуся на куски водопою «Последний клич». Вернулся в надежде услышать хорошие новости о Такэси, но одного взгляда на лицо бармена хватило, чтобы понять: новостей нет.

Я оглядел изрезанную поверхность деревянной стойки в поисках имени Такэси, а бармен тем временем помахал над стаканом бутылочками — в общей сложности семью. Что-то попадало в сосуд, что-то текло мимо.

Я полез в карман и достал смятые листки из брошюр «Общества Феникса» — все, что пережило марш в память Ёси. Разгладив один листок на стойке, я принялся читать.

Я вспомнил, как Сэцуко почти дословно повторила слова Дневного Менеджера: дескать, жизни человека сливаются друг с другом. Сразу после этого она выбежала из ресторана и унесла с собой удостоверение Ночного Портье, выданное «Обществом Феникса». Я отпил «Семи Блаженств» и выкопал из кармана еще один смятый листок. Смятый и даже разорванный, но уцелевшего текста хватило, чтобы объяснить, каким образом Ёси в бессознательном состоянии от передозировки сумел перебраться из отеля «Шарм» в жалкий лав-отель «Челси».