Гитлер посмотрел на дату под подписью и задумался. Похоже, русские приглашали его к новому туру, и то, что это личное послание Сталина пришло всего через месяц после их встречи, говорило, что тут может быть что-то серьезное… Непривычный для Молотова хитрый блеск глаз тоже чего-то да стоил. Сам тонкий психолог и актер, Гитлер умел замечать и оценить нюансы. И тут он видел, что Молотов не играл, а сознательно позволил себе немного расслабиться и приоткрыть забрало непроницаемой сдержанности.
Молотов смотрел дружелюбно, и вдруг Гитлеру пришла в голову простая мысль. Молотов и Сталин хотят дать понять ему, что он интересен им не только как лидер новой Германии, но и как человек. Что они готовы идти в своем партнерстве далеко. Он вспомнил восторженную реакцию Риббентропа, вернувшегося из Москвы в конце августа 39-го года после заключения Пакта. Риббентроп тогда искренне восхищался простотой и сердечностью атмосферы в сталинском окружении.
Вспомнил он и свои впечатления — Брест, Москву…
И Гитлер, так же глядя Молотову прямо в глаза, сказал:
— Danke… Я приеду в Россию опять.
Несмотря на то что это было сказано по-немецки, Молотов понял и коротко по-немецки же ответил:
— Gut.
На следующий день Молотов был уже в Риме… Дуче, надуваясь от гордости за то, что он не забыт, вёл себя очень любезно. И когда узнал, что ему предлагают встречу со Сталиным на празднике русского флота, тут же осведомился:
— Я желал бы прибыть в Севастополь с визитом дружбы на достойном такого события корабле… Скажем, на линкоре «Литторио»…
И дуче внимательно посмотрел на московского гостя.
Тот выдержал этот взгляд и просто ответил:
— Мы будем рады приветствовать итальянских моряков в столице советского флота так же, как и вас, господин Муссолини, и вас, господин Чиано, — он поклонился в сторону зятя дуче, — если, конечно…
— Если?..
— Если, конечно, удастся договориться с Турцией о проходе «Литторио» через Проливы…
Дуче задумался, но тут же оживился и сказал:
— Время, синьор Молотов, у нас ещё есть… И теперь оно работает, как мне представляется, на наш Четвёрной союз. Так что постараемся с турками договориться. Сообща… Вы согласны?
И Молотов ответил:
— Вполне!
Глава 11. Герман Геринг и Михаил Громов
Ещё до того, как Сталин вновь отправил в Берлин Молотова, он решил, что пора заняться кроме важнейших проблем и просто важными. Сталин всегда старался смотреть на дело с разных точек зрения, с разных уровней ответственности. Не принадлежа к тем, кто нагло воспринимает себя как хозяина жизни уже по праву рождения, он стал хозяином большой жизни великой державы по праву гения и по праву огромного труда. Но как раз поэтому Сталин знал, что это такое — мелочи. «Кое-кто считает простых людей лишь винтиками… — говорил он. — Но все мы без них ни черта не стоим! Какой-нибудь „винтик“ разладится — и кончено… Потому что на них держится весь государственный организм…»
Итак, в большом деле мелочей нет. Но если важны и «винтики», то как надо оценивать тех, кто является далеко не «винтиком»? Думая об этом, Сталин приходил к выводу: новая ситуация требует и нового учёта других фигур в рейхе, кроме фюрера и Риббентропа. Теперь, после визита фюрера в Москву, к фигурам второго ряда надо было присматриваться всерьез. Кого-то из них в СССР знали только по карикатурам Бориса Ефимова-Фридлянда в «Известиях», а кто-то и вообще находился в тени, не удостаиваясь даже карикатур.
Вскоре после отъезда фюрера в кабинете у Сталина случился забавный разговор хозяина кабинета с Буденным:
— Гитлер… Геринг… Гесс… Геббельс… Гиммлер… Гейдрих… Ну и компания подобралась — сплошное «гэ…», — удручённо заявил Сталину Будённый, относившийся к новому курсу скептически.
— Ты, Семён, не совсем прав, — возразил Сталин. Он, как всегда, давно навел справки, не упустив мелочей, и теперь терпеливо пояснял Будённому:
— Это по-нашему они все на одно «гэ…», а на самом деле, по-немецки, на «G» только два — Геринг и Геббельс… Они так на «G» и пишутся…
Сталин взял лист бумаги, написал «Goring», «Goebbels» и показал Будённому.
— Ну да! А остальные? — не поверил Семён Михайлович.
— А остальные — на «ха…»…
И на листе бумаги добавилось: «Hitler», «Hess», «Himmler», «Heydrich».
Их бы так и называть правильней, — прибавил Сталин и перечислил, выдыхая начальное «ха»: — Хитлер, Хесс, Химмлер, Хейдрих…
— А, один чёрт, — махнул рукой не убеждённый лингвистическими аргументами вождя славный конный командарм. — Значит, они — не «гэ…», а хорошие…
И Будённый предложил вариант с «х…».
Сталин засмеялся, и на том «обсуждение» закончилось. Но разговор запомнился, и Сталин мысленно возвращался к нему не раз.
В 1941 году Сталину шёл шестьдесят второй год. Гитлер, родившийся в 1889 году, был ровно на десять лет младше. А остальные известные политические фигуры рейха?
Геринг — с 1893-го.
Гесс Геринга на год младше — с 1894-го.
Гиммлер и Геббельс были погодками — с 1900-го и 1901 года.
Гейдрих же в 41-м году не дотягивал и до сорока — он родился в 1904-м.
Итак, все сплошь — молодые, если разобраться, люди. Неужели он, «товарищ Сталин», не сможет их переиграть? Переиграть не как шулер, не как ловкач, а как опытный, умудренный политик с планетарным масштабом мысли и дела? Гитлер тоже был фигурой незаурядной, умел смотреть далеко, но даже Гитлер занял по отношению к нему позицию младшего. Тем не менее личный контакт у Сталина, главы партии и государства, будет лишь с самим Гитлером. Ну — с Риббентропом… А как остальные? Уровень, скажем, Гиммлера — это уровень нашего Берии.
Осилит Лаврентий Гиммлера? Или — Гейдриха?
Сталин всматривался в фото из досье, лежащие у него на столе, — в невыразительные, спрятанные от нескромного любопытства глаза рейхсфюрера СС Гиммлера. В жесткий, стеклянный взгляд Гейдриха… И размышлял.
Как учесть их — вторую, третью, пятую, седьмую фигуру рейха? Первый десяток их? Первую сотню? Ведь они тоже имеют свое значение и свое влияние…
Гесс — заместитель фюрера по партии. Нечто вроде Жданова у нас. Ну, заводить контакты по этой линии — это надо десять раз подумать. Хотя думать надо и тут… Вот Геббельс… Какой уж был антикоммунист, с Димитровым на Лейпцигском процессе дискутировал, и неглупо дискутировал! — а теперь на первой полосе «Известий» красуется не карикатура на него, а фото в окружении томских пионеров… Идея о прямом знакомстве рейхсминистра пропаганды с Россией оказалась вполне удачной. Однако Геббельс — это, по-крупному, болтун. Важнее люди практического дела. И кроме Геббельса по-новому надо подойти и к другим.
Скажем, к Герингу…
Получивший за Французскую кампанию 1940 года уникальный, лишь ему присвоенный чин рейхсмаршала, ас Первой мировой войны Герман Геринг стоял к фюреру в особом отношении. Фантазия Геринга и его сильная личность часто влекли Гитлера в мир мышления сверхкрупными масштабами. Геринг умел ловко пользоваться своим влиянием, и ему удавалось у Гитлера многое. Фюрер часто называл толстого Германа великим немцем, а это в устах фюрера что-то да значило.
Риббентроп доверительно признавался:
«Я никогда не мог сблизиться с фюрером и не видывал никого другого, кому бы это удалось. Исключение — Геринг… Порой мне кажется, что фюрер испытывает некоторый страх перед Герингом. Как-то он сказал мне после одного разговора: „Ради Бога, Риббентроп, не раздражайте рейхсмаршала, иначе он нам однажды ещё покажет…“»
С другой стороны, отношение Геринга к России как к потенциальному партнеру Германии было неоднозначным. Сталину докладывали, что Геринг «отягощен антибольшевизмом» в меньшей мере, чем многие другие. И это было правдой. Геринг нередко пользовался самой энергичной лексикой, когда речь шла об СССР, но в действительности был намного тоньше и дальновиднее. Ещё до Бреста он как-то сказал генералу Йозефу Каммхуберу, командиру 1-й дивизии ночных истребителей:
