– Он опять не узнал тебя?

Врать папе я не хотела. Да и не могла. Он быстренько вычислит меня по дрожащему голосу. Единственный родной человек у меня остался. Я точно не хочу его обманывать.

– Узнал и просил не искать его сына.

Папа глянул на Митьку, который беззаботно трепал Макса по холке. Я прочитала его мысли легко.

– Нет, он не знает про него. Вроде бы, – быстро и тише проговорила я. – Просто опять трясется над сыночком.

– Козел, – буркнул отец.

– Кто козел? – тут же повторил Митька.

Я осуждающе посмотрела на отца, но он быстро сообразил.

– А вон там мы козла видели. Помнишь?

– Это была коза, – поправил его наблюдательный ребенок.

Я больше не злилась. Когда Митька начинает рассуждать – тушите свет.

– Коза, да? Без разницы.

Папа был бы рад закрыть тему парнокопытных, но внук не собирался сдаваться так быстро.

– Коза – это мама. А козел – папа. Вот и вся разница, деда, – повторил он слова из детской книжки.

Я ему эту фермерскую сказку читала с года, и он залипал на каждом животном. Теперь, видимо, будет выдавать цитаты оттуда всю жизнь.

– А ты клубнику собирал сегодня? – наконец нашел отец отличный повод сменить тему. – Сгоняй до грядки, посмотри.

Митька бодро и часто закивал, пес пританцовывал рядом с ним, готовый тоже сходить на клубничную разведку.

– О, круто, деда. А горох можно посмотреть?

– Можно, но Максу не давать.

– А то пердеть будет, ага, – закончил сам ребенок и скрылся за кустом смородины.

Отец подтолкнул меня к гаражу, пытаясь запудрить мозги как четырёхлетнему ребенку.

– Давай-ка машину посмотрим, а потом чаю попьем.

Но со мной не сработало.

– Пердеть? – огрызнулась я. – Папа, что за выражения.

– Почти приличные, – оправдывался отец. – Это я его еще на смену не брал, а он очень хочет.

– Никаких смен. Через мой труп! Это вообще не положено.

Я возмущалась, а папа посмеивался.

– Пошутил я, Евик. Что ты заводишься? Расслабься. Все мы пердим и смотрим «Терминатора». Это не самое страшное, что может случиться с ребенком.

Пришлось с ним согласиться.

– Пожалуй.

Самое страшное, что Митя мог не родиться. Не менее страшное, что о нем может узнать его дед. Не мой папа, а другой.

А если бы о сыне узнал Илья..?

Слишком часто я задавала себе этот вопрос за последние несколько дней. Возвращение в родной город всколыхнуло старые чувства. Я много думала об Илье. Вспоминала все, что между нами было.

Отец моего ребенка давно не живет здесь. С чего бы мне волноваться?

С чего бы волноваться Раевскому старшему? Непонятно. Мы никто друг другу и живем свои жизни отдельно давным-давно.

– Масло тебе заменил, колпачки почистил, свечки тоже новые поставил. Ну и ходовую там. Еще год точно будешь катать и горя не знать, – вещал папа о машине, перебивая мои мысли. – И бензинчика тебе залил до полного бака.

– Зачем, пап? – мягко укорила я. – Я и сама могу.

– Можешь, конечно. И на парах доехать тоже смогла. Не зли меня, колобок. Митьку заодно на заправку отвез. Он был в восторге.

– Сосиски ели? – угадала я.

– И пистолет он держал.

Я рассмеялась и обняла отца, перегнувшись через торпеду.

– Заправка – лучший аттракцион в нашем деревенском парке.

– Ну а то! Ты тоже обожала со мной на заправку ездить. Я все помню.

Я тоже помнила. Трогательные воспоминания из детства намного приятнее тревог, что связаны с Раевскими. У меня на глаза навернулись слезы светлой тоски.

Как круто быть маленькой и ехать с папой на заправку. Обязательно на переднем сидении, потому что мама осталась дома.

Мамы давно нет. Тетушка тоже умерла. С папой я общаюсь хорошо, но редко. Спасибо ему, что берет Митьку, пока я таскаюсь по делам.

Митька. У меня есть сын. Я никогда не буду одинока. Его я точно никому не отдам.

– Света варенья из клубники наварила. Пойдешь свежее пробовать? – снова отвлек меня отец от мыслей.

– Кончено. А пенки остались.

– Остались, – улыбнулся папа.

Мы забрали Митю с огорода и пошли пить чай. Я и не предполагала, что все веселье начнётся потом.

У папы в гостях мы просидели до ночи. Митя совсем не хотел уходить. Я бы тоже осталась, но папа собирался на смену с раннего утра. Я не хотела путаться у него под ногами.

Митька, конечно, уснул по дороге в машине. Я затащила его на себе домой, раздела и уложила в свою кровать.

Все равно проснется ночью в незнакомом месте и придет ко мне. Я ленивая мать. Мне тяжело мотаться ночами к ребенку. Если можно спать вместе с ним всю ночь, я буду спать с ним.

Конечно, к такому дзену я пришла не сразу. Пробовала приучить Митьку к кровати, не спала ночами, а днем клевала носом на лекциях. Если бы я продолжила такой путь самурая, то вряд ли смогла бы закончить обучение.

Поэтому к черту правила. Я буду жить, как хочу.

После трудного дня я спала как убитая. Среди ночи меня разбудил глухой звук и плач Мити. Я вскочила и нашла сына на полу между стеной и кроватью. Он свалился.

Я сгребла его с пола, успокаивала, целовала и трогала везде.

– Ушибся? Больно, маленький? Где? Скажи мне.

Митя шмыгнул носом, ничего мне не сказал, но обнял и прижался. Через минуту он снова крепко спал.

Я пыталась успокоиться, но сердце выскакивало из груди.

Никогда он не падал с кровати. Если Митя спал со мной, то почти не двигался. В своей кроватке он мог ворочаться, но там стоял специальный бортик.

Я малодушно подумала, что это Раевский во всем виноват. Он один своим существованием умудряется портить мне жизнь. Нельзя приближаться к этому человеку. От него одни неприятности.

Бред, конечно, но вдруг. Надо скорее продавать эту квартиру и возвращаться в Москву. Лучше выставлю цену пониже, чтобы забрали сразу. И не нужен мне никакой риэлтор.

Успокоившись, я обложила Митьку подушками, накидала несколько на пол и снова заснула.

Разбудил меня снова Митька. Он больше не падал, сидел на кровати какой-то потерянный.

Я протерла глаза. Сын кашлянул.

– Эй, малыш. Ты чего? – Я потянула к нему руки, чтобы обнять и потрогать лоб.

Митька снова закашлял, схватился за горло, а через секунду его вырвало.

Я с ужасом увидела что-то зеленое на простыне.

– Господи! Что это такое?

Пока я соображала, сына еще раз стошнило. Он упал на подушки. Весь бледный и вялый.

– Голова кружится? – спросила я, начиная догадываться о причине.

Митя промычал что-то утвердительное. Его обычно не заткнешь, а тут ответить не может. Я вспомнила, как сама в три года ударилась головой и заработала сотрясение мозга. Меня тошнило от любой еды, я не могла встать, все время лежала. Мама часто рассказывала, как перепугалась в тот день.

– Неужели после падения такие последствия? – думала я вслух, пока аккуратно меняла белье.

Митя попросил воды, но его снова стошнило. Он заплакал, и я обнимала его долго, успокаивая. Ко всему прочему еще и суббота – врача не вызвать.

Я позвонила папе и рассказала все. Он посоветовался с фельдшером из своей смены и выдал мне план.

– Отвези в травмпункт его, Ев. Там осмотрят, сделают рентген. Можно и на скорой прокатиться, но быстрее и комфортнее на своей машине.

– Спасибо. Поняла.

Я повесила трубку и вернулась к Мите. Он выглядел получше, но бледность никуда не делась. Никуда ехать мне не хотелось. Интуиция подсказывала, что пройдет само. Зато тревожность не оставляла. Я торговалась с собой до обеда.

Митьку тошнило снова и снова. Пришлось ехать. У меня наготове были пакетики, влажные салфетки и чистые вещи. Но в машине не было ни одного эпизода. В приемном Митя тоже держался молодцом, даже заинтересовался игрушками.

Как только я сказала про падение с кровати, нас отправили на рентген. Как папа и сказал.

Меня встретил хмурый полноватый врач. Молодой, но уже противный.