Когда наступил Хеллоуин, мама сделала мне макияж. Широкие черные стрелки на глазах, которые мгновенно придали мне демонический вид, бледная от белой пудры кожа, кроваво-красный рот, кольцо-клипса в носу. Взглянув в зеркало, я увидела, что из него на меня уставилось мамино лицо. Возможно, все дело было в белобрысом парике, но тогда мне впервые пришло в голову, что я и вправду похожа на кого-то из моей родной семьи.

Родители и Тедди ждали Адама внизу, а я сидела в своей комнате. Чувствовала я себя так, будто собираюсь на выпускной вечер. Папа держал наготове видеокамеру. Мама чуть не приплясывала от возбуждения. Когда Адам вошел в дверь, обсыпав Тедди разноцветными конфетами, мама с папой позвали меня.

Насколько это позволяли высоченные каблуки, я томно и плавно сошла по ступеням. Я ожидала, что Адам обалдеет, увидев волшебное преображение своей подружки, никогда не изменявшей привычным джинсам и свитерам. Но он только приветственно улыбнулся, совсем как обычно, и тихонько хмыкнул.

— Классный костюм — вот и все, что он сказал.

— Услуга за услугу. Всё по-честному, — ответила я, указывая на его моцартовское облачение.

— По-моему, ты выглядишь жутковато, но симпатично, — высказался Тедди. — Я бы сказал «сексуально», но я твой брат, так что это будет нехорошо.

— Откуда ты вообще знаешь, что такое «сексуально»? — спросила я. — Тебе же всего шесть.

— Да все знают, что такое «сексуально», — ответил он.

Очевидно, все, кроме меня. Но в тот вечер я, кажется, прочувствовала, что это значит, на своей шкуре. Пока мы с Тедди ходили с колядками, мои собственные соседи, знакомые со мной многие годы, не узнавали меня. Парни, никогда не удостаивавшие меня лишнего взгляда, теперь пялились как нанятые. И каждый раз, как это случалось, я чувствовала себя чуть больше похожей на ту отвязную сексуальную девчонку, которую изображала. Мамин совет притворяться до тех пор, пока сам себе не поверишь, прекрасно работал.

Клуб, где выступал «Звездопад», был набит битком. Все пришли в костюмах, большинство девушек в пикантных: декольтированные французские горничные, доминатрикс, помахивающие хлыстами, распутные Дороти из «Волшебника страны Оз» с юбками, задранными до рубиново-алых подвязок, — все то, при виде чего я обычно казалась себе умственно отсталой. Но всю ту ночь я не чувствовала себя недоразвитой, хотя никто, кажется, не понял, что я в костюме.

— Надо было костюм надеть, — укорил меня парень-скелет, прежде чем предложить мне пива.

— Блин, я просто тащусь от твоих штанов, — провизжала мне в ухо какая-то флэпперша. — Ты их в Сиэтле достала?

— Ты не из «Крэк хаус квотер»? — спросил меня парень в маске Хиллари Клинтон, имея в виду группу, играющую в стиле хардкор, которую Адам любил, а я терпеть не могла.

Когда на сцену вышел «Звездопад», я не спряталась за кулисами, как обычно. Там я могла посидеть на стуле, без помех посмотреть выступление, и мне не нужно было ни с кем разговаривать. Но на этот раз я осталась у стойки бара, а потом, когда флэпперша потащила меня танцевать, пошла с ней в самую толчею.

Я никогда раньше не выходила на танцпол: мне было не слишком интересно топтаться на месте, покуда пьяные дюжие парни в коже скачут по моим ногам. Но в тот день я нырнула туда с головой. Я поняла, каково это: вливать свою энергию в толпу и впитывать ее энергию. И узнала, что на площадке перед сценой, когда все начинается, уже не столько стоишь или танцуешь, сколько втягиваешься в водоворот.

К концу выступления «Звездопада» я была такой же задыхающейся и потной, как Адам. Я не пошла за сцену, чтобы приветствовать его раньше всех. Я подождала, пока он выйдет на площадку клуба — встретиться со своей публикой, как он делал после каждого концерта. И когда он вышел, с полотенцем на плечах, попивая воду из бутылки, я бросилась ему на шею и поцеловала липкими полуоткрытыми губами прямо перед всеми. Я чувствовала, как он улыбается, целуя меня в ответ.

— Ну-ну, похоже, кого-то тут обуял дух Дебби Харри, — заметил он, оттирая помаду с подбородка.

— Пожалуй. А ты как? Чувствуешь себя Моцартом?

— Все, что я о нем знаю, я видел в том кино. Но помню, что он вроде как был страшный бабник, так что после такого поцелуя я наверняка он. Ты готова идти? Я могу загрузить вещи, и свалим отсюда.

— Нет, давай останемся на последнюю группу.

— Правда? — спросил Адам, подняв брови от удивления.

— Ага. Я даже могу пойти с тобой на танцпол.

— Ты что, выпила? — подначил он.

— Только колу, — ответила я.

Мы танцевали, то и дело останавливаясь, чтобы пообниматься и поцеловаться, до самого закрытия клуба. По пути домой Адам, ведя машину, держал меня за руку. Он то и дело поворачивался посмотреть на меня и улыбался, качая головой.

— И как, я нравлюсь тебе такой? — спросила я.

— Хм, — ответил он.

— Это «да» или «нет»?

— Конечно же, ты мне нравишься.

— Нет, вот такой. Сегодня вечером я тебе нравилась?

Адам выпрямился.

— Мне понравилось, что ты увлеклась концертом и не рвалась слинять оттуда как можно быстрее. И было очень здорово с тобой танцевать. Еще мне понравилось, как естественно ты себя чувствовала со всем нашим сбродом.

— Но вот такой я тебе понравилась? Больше?

— Чем что? — Он выглядел искренне озадаченным.

— Чем обычно.

Я начинала раздражаться. Сегодня вечером я чувствовала себя настолько дерзкой и свободной, словно хеллоуиновский костюм наделил меня новой личностью, более достойной Адама и моей семьи. Я попыталась объяснить ему это и, к своему ужасу, обнаружила, что вот-вот разревусь.

Адам, видимо, почувствовал, что я расстроена. Он свернул на проселок, остановил машину и повернулся ко мне.

— Мия, Мия, — сказал он, гладя пряди моих волос, выбившиеся из-под парика. — Мне нравишься ты, вот такая, какая есть. Ты, конечно, сегодня одета сексуальнее и, прямо скажем, блондинка, и это необычно. Но та ты, какой ты была сегодня вечером — это та же ты, в которую я был влюблен вчера. Мне очень нравится, что ты хрупкая и жесткая, тихоня и оторва. Черт, да ты — одна из самых панковых девчонок, каких я знаю, что бы ты ни слушала и как бы ни одевалась.

Впоследствии всякий раз, когда я начинала сомневаться в чувствах Адама, я думала о парике, пылящемся в шкафу, и это оживляло воспоминания о той ночи. И тогда неуверенность пропадала и я просто чувствовала себя счастливой.

Он здесь.

Я торчала в пустой палате в родильном отделении, желая спрятаться подальше от моих родственников и еще дальше от палаты интенсивной терапии и той медсестры — точнее, от того, что она тогда сказала, а я теперь поняла. Мне нужно было посидеть где-то, где бы люди не горевали, где бы думали о жизни, а не о смерти. Так что я пришла сюда, на территорию плачущих младенцев. На самом деле плач новорожденных умиротворяет и бодрит — ведь в них уже столько боевого задора.

Но сейчас в палате тихо; я сижу на подоконнике, глядя в окно. Вечереет. На крытую стоянку въезжает машина, и неистовый визг и скрежет вырывают меня из забытья. Я вовремя успеваю посмотреть вниз, чтобы заметить, как во тьме исчезают задние габаритные огни розовой машины. У Сары, девушки Лиз, барабанщицы «Звездопада», розовый «додж дарт». Я задерживаю дыхание, ожидая, когда из темноты туннеля появится Адам. И вот он, идет по пандусу, сжимая в руках свою кожаную куртку — защиту от холода зимнего вечера. Я вижу цепочку его бумажника, блестящую в свете фонарей. Адам останавливается и оборачивается, чтобы поговорить с кем-то позади. Из теней появляется легкая женская фигура. Сначала я думаю, что это Лиз, но потом вижу косу.

Мне ужасно хочется обнять ее. Поблагодарить за то, что она всегда на шаг раньше меня понимает, что мне нужно.

Конечно же, Ким обязательно должна была поехать к Адаму, чтобы все рассказать ему лично, а не вываливать новости по телефону, и привезти его сюда, ко мне. Именно Ким узнала, что у Адама сегодня концерт в Портленде. Она как-то умудрилась упросить мать отвезти ее в центр города. А судя по отсутствию миссис Шейн, моя подруга еще и убедила родительницу отправиться домой и позволить ей остаться со мной и Адамом. Я помню, как Ким два месяца добивалась разрешения на ту вертолетную прогулку с дядей, и искренне поражена, что ей удалось получить столько свободы за считаные часы. Именно Ким не испугалась толп суровых вышибал и хипстеров и нашла Адама. И она же осмелилась сообщить ему о случившемся.