— Нельзя спастись от правосудия, Язон. Это я и у меня к вам есть несколько серьёзных вопросов.

Язон снова застонал.

— Да, теперь я вижу, что это вы. Даже в кошмаре мне вряд ли предвиделась бы подобная последовательность. Но до ваших вопросов не обрисуете ли мне обстановку, вы же должны кое-что знать. Ведь вы раб дзертаноджей дольше, чем я…

Язон осознал, что железные наручники вызывают боль в запястьях. Через них проходила цепь, прикреплённая к толстому деревянному бруску, на который он опирался головой.

— Почему цепи, и вообще как выглядит местное гостеприимство?

Михай отклонил приглашение сообщить жизненно важную ситуационную информацию и вернулся к своей теме.

— Когда я видел вас в последний раз, вы были рабом Чаки. Вчера вечером вас доставили сюда с остальными рабами Чаки и приковали к этому брусу, пока вы были без сознания. Рядом со мной было пустое место и я сказал им, что буду ухаживать за вами. Они примостили вас рядом. Теперь я должен у вас кое-что узнать. Прежде чем они раздели вас, я видел, что у вас шлем и оружие Чаки. Где же он сам, что с ним случилось?

— Я — Чака, — проскрипел Язон и разразился кашлем из-за пересохшего горла. Он отхлебнул большой глоток из чашки. — Михай, старый мошенник, вы слишком склонны к обвинениям. Где теперь все эти последователи учения «Подставь другую щёку»? Не говорите мне, что вы любите человека, который ударил вас по голове, пробил череп и продал вас, как товар второго сорта. Если вы поразмыслите над законами справедливости, то должны быть довольны: злого Чаки больше нет. Он похоронен в бездорожной пустыне, и после того, как были тщательно рассмотрены все кандидатуры, я занял его место.

— Вы убили его?

— Да. И не думайте, что это было легко. У него были все преимущества, а я был вооружён лишь своей природной находчивостью. К счастью, этого хватило. То было трудное и продолжительное дело, потому что когда я хотел убить его ночью, во сне…

— Вы старались? — Михай Саймон даже зашипел.

— Подобраться к нему ночью? Не думаете же вы, что я сразу решил сразиться с этим чудовищем с глазу на глаз. Хотя этим и кончилось, так как он спал в центре паутины, которая предупреждала его обо всех ночных гостях. Короче говоря, мы сражались, я победил и стал Чакой, хотя моё царствование не было ни долгим, ни славным. Я шёл за вами и был пойман в ловушку хитрым стариком по имени Эдилон, который низверг меня в раба, захватив в плен и меня и всех моих рабов. Вот моя история. Теперь давайте вашу. Где мы находимся, что здесь происходит?..

— Убийца! Рабовладелец! — Михай отступил, насколько позволяла цепь и навёл указательный палец на Язона. — Ещё два преступления должны быть добавлены к вашему позорному списку. Я презираю себя, Язон, за то, что испытывал симпатию к вам и пытался вам помочь. Я по-прежнему буду вам помогать, но только для того, чтобы остаться живым и иметь возможность доставить вас на Кассилию для суда и как следствие — наказания.

— Мне нравится этот пример веры, беспристрастности и справедливости, для суда и наказания. — Язон вновь закашлялся и отпил из чашки. — Вы когда-нибудь слышали о презумпции невиновности: пока вина не доказана, человек не считается виновным. Это краеугольный камень всей юриспруденции. И как можно судить меня на Кассилии, за преступления, совершенные на этой планете, если они здесь не считаются преступлениями? Это всё равно, что извлечь каннибала из его времени и наказать его за людоедство.

— Что же в этом невероятного? Поедание человеческого мяса — такое отвратительное преступление, что я содрогаюсь при мысли об этом. Конечно, человек, совершивший его, должен быть наказан.

— Если он прокрадётся через чёрный ход, съест кого-нибудь из ваших родственников, конечно, у вас будут основания для действий. Но не тогда, когда он вместе со своими веселящимися родственниками обедает своим врагом. Разве вы не понимаете, человеческое поведение нужно судить только с учётом окружающей среды. Нормы поведения относительны. Каннибал в своём обществе так же нравственен, как посетитель церкви — в вашем.

— Богохульник! Преступление всегда и везде преступление! Существуют моральные законы, обязательные для любого человека, человеческого общества.

— Таких законов нет, в этом пункте ваше мировоззрение осталось средневековым. Все законы и идеалы историчны и относительны, а не абсолютны. Они связаны со временем и местом, и вырванные из этого контекста, теряют всякий смысл. В этом примитивном и грязном обществе я действовал наиболее прямым и честным образом. Я пытался убить своего хозяина — это единственная возможность для честолюбивого парня выдвинуться и, несомненно этим путём занял своё место и сам Чака. Убийства не получилось, зато я победил в схватке, а результат был тем же самым. Захватив власть, я попытался позаботиться о своих рабах, но они этого не оценили: они не заслуживают заботы. Они лишь хотели занять моё место, таков закон этой планеты. Единственное в чём я действительно виновен: так это в том, что не последовал примеру других рабовладельцев, гоняющих своих рабов взад и вперёд вдоль берега. Наоборот, я отправился разыскивать вас, попал в ловушку, и сам был обращён в рабство.

Дверь со скрипом отворилась и резкий солнечный свет проник в лишённое окон помещение.

Хор стонов и криков прервался, люди начали вставать. Теперь Язон видел, что он был одним из двадцати рабов, прикованных к длинному бревну, очевидно, стволу какого-то большого дерева. Человек, прикованный в дальнем конце бревна, был кем-то вроде старшего. Он с криком и проклятиями подогнал остальных. Когда все встали, он грубым голосом принялся выкрикивать:

— Вперёд, вперёд, вам дадут поесть. И не забудьте свои чашки, возьмите их с собой; если у вас нет чашки, вы не будете есть и пить целый день. И мы должны работать весь день изо всех сил. Это касается всех, особенно новичков. Работайте на них день и они покормят вас…

— Ох, прекрати! — выкрикнул кто-то.

— …и вы не можете пожаловаться на такой порядок, — продолжал скулить невозмутимо старший. — Теперь все вместе… раз, наклонитесь и возьмитесь за бревно… и… два… поднимем его, вот так… и… три все встали и пошли.

Они подошли к солнечному свету и холодный утренний ветер проник сквозь пиррянскую одежду и остаток шкур Чаки. Дзертаноджи сорвали с Язона усеянные клыками кожаные доспехи, но нижние шкуры не тронули и поэтому не обнаружили его ботинок. Это было единственное светлое место в темноте и мрачной перспективе будущего рабства. Язон постарался быть благодарным и за это, но лишь ещё больше задрожал от холода.

Как можно скорее, нужно изменить положение. Он считал, что уже достаточно пробыл рабом на этой планете в захолустье и заслуживает лучшей участи.

Рабы уложили бревно против стены, в двери, и сели на него. Протягивая свои чашки, как кающиеся грешники, они получили по черпаку тепловатого супа. Суп разливал из большой бочки на колёсах другой раб и он был прикован к бочке. Когда Язон попробовал похлёбку, он сразу потерял аппетит. Это был суп из креноджей, и будучи сваренными, эти корни стали ещё более невкусными, хотя Язон считал это невозможным. Но выжить было важнее, чем привередничать, и он проглотил невкусное варево.

Позавтракав, они через ворота прошли в другое огороженное место, и любопытство заставило Язона забыть все огорчения.

В центре двора находился большой кабестан, в который первая группа рабов укрепляла конец своего бревна. Группа Язона и ещё две заняли место и также прикрепили бревно к кабестану, образовав четыре ступицы огромного колеса. Надсмотрщик крикнул; рабы со стоном налегли своим весом на брёвна, те заскрипели и начали медленно поворачиваться. Вместе с ними повернулось и огромное колесо.

Работа началась и Язон переключил внимание на грубый механизм, который они приводили в действие. Вертикальный столб, что был укреплён на кабестане, заставлял вращаться колесо, что в свою очередь было связано с системой приводных ремней. Некоторые из ремней исчезали в окнах большого каменного здания, а самый толстый ремень приводил в движение рычаг чего-то толстого, похожего на насос.