— С прошлого года? — изумился Минька.
Тут все ребята стали над ним смеяться:
— Эх ты, Топтыгин! Прошлый-то год только вчера кончился.
И мы все пошли в буфет есть мороженое.
Конечно, нас с Лёнькой теперь весь год Факирами будут звать. Это уж как водится.
Это уж твёрдо
Поступить на корабль юнгами мы решили с Генкой давно. Деньги на дорогу у нас уже были отложены.
Только вот как дома? Генка хотел, чтобы сначала его отец и мать не знали ничего. Лучше потом, когда нас зачислят на довольствие и форму выдадут, письмом им сообщить про всё и фотокарточку, конечно, выслать.
А можно и телеграфом. Примерно так: «Поиски прекратите точка Всё в порядке точка Юнга Геннадий Шаповалов точка Одесса точка Флотилия Слава точка».
Очень убедительно эта самая «точка» в телеграммах получается.
А я решил выложить маме всё начистоту.
Думаю: «Пока она телеграмму получит, очень будет волноваться, а у неё сердце плохое, ей нельзя».
Главное надо быть твёрдым! Если мама увидит, что это мной решено бесповоротно, то почему же ей не согласиться отпустить меня в Одессу?
Дома я честь честью пообедал сначала. А потом набрался духу и говорю:
— Мама, у меня к тебе дело, — твёрдо так говорю, серьёзно. — Я, мама, решил стать моряком!
А мама отвечает:
— Правильно решил! Мне кажется, из тебя будет неплохой моряк. Душа у тебя открытая. — И даже вроде обрадовалась, нитку откусывает и на меня смотрит, улыбается.
«Эх, — думаю, — надо мне сразу, до конца всё сказать!»
И говорю:
— Мамочка, я решил теперь же стать моряком, а не после когда-нибудь.
Смотрю, мама шитьё в сторону откладывает, хмурится, но не кричит, не бранится, а тихо переспрашивает:
— Теперь же? Решил, значит?
Я даже рот от удивления открыл.
«Вот так штука, — думаю. — Даже уговаривать не пришлось».
Надо бы радоваться, а я что-то не радуюсь. А уж чего лучше, кажется? Как бы мне сейчас Генка завидовал!
Смотрю, мама убрала совсем шитьё, пошла к Лидочке, сестрёнке.
Слышу, она говорит:
— Вот, Лидок, мы теперь совсем одни остались. Папы у нас нет. Вадик тоже от нас уезжает.
Лидочка, конечно, ничего не понимает — маленькая она. Ей всё равно: уезжает так уезжает. А я-то понимаю, как мама переживает. Но креплюсь.
Раз решил — значит, решил. Бесповоротно.
На другой день мама говорит как бы между прочим:
— Ты уж заявил директору?
— Нет, — отвечаю.
— Нехорошо. Нужно сказать. И попрощаться с учителями тоже нужно.
«Что это она, — думаю, — смеётся, что ли? Как это у меня язык повернётся про такое секретное дело сказать?»
А мама, вижу, не смеётся, какое там! Не до смеха ей. Говорит:
— Теперь мне на час раньше нужно будет вставать, чтобы Лидочку в садик отводить.
Лидочку всегда я отводил.
— Потом, — продолжала она, — придётся мне на час позже домой возвращаться.
«За Лидочкой после работы будет заходить», — подумал я.
Да, в самом деле забот маме прибавится. И в магазин, и за водой, и мало ли ещё чего по хозяйству, что я делал. Но креплюсь, хотя, конечно, очень жалко мне маму.
— Лидочку, — говорит опять мама, — придётся по воскресеньям в садике оставлять.
И Лидочку мне тоже жалко стало.
«Ну ничего, — думаю. — Я ей буду игрушки присылать, ракушки из разных морей».
— Я, мам, всю зарплату тебе буду присылать.
— Да какая у тебя зарплата, у юнги? Наверное, никакой и не будет, — грустно отвечает мама.
— Должна быть зарплата, хотя бы маленькая, а должна.
— Нет, сынок, проживём как-нибудь с Лидочкой.
И вот такие разговоры пошли каждый вечер. Ну хоть совсем домой не приходи!
Да и в школе разве отпустят? Ведь закон такой есть, всеобуч называется: все обязаны среднее образование получить. Закон! Поди попрощайся тут!..
Генка, гляжу, тоже хмурый ходит. Раньше всё приставал ко мне, торопил.
«Ты, — говорит, — своего счастья не понимаешь! Если бы меня отец отпустил сам, как тебя мать, так я бы!..»
А теперь смотрю, молчит Генка, только вздыхает. Я уже стал думать, что он без меня решил уехать. Но оказалось совсем другое.
Прихожу как-то к нему, а он грустный такой сидит.
— Вот, — говорит, — смотри! — и даёт мне газетную вырезку из «Комсомольской правды».
Я прочитал.
— Ничего особенного, — отвечаю, — объявление обыкновенное. В мореходное училище объявляется набор.
— «Ничего особенного»! — передразнивает меня Генка. — Штурманов дальнего плавания готовят в этом училище. Понимаешь — дальнего! Это тебе не юнга какой-нибудь.
— Так ведь надо школу кончить, чтоб туда поступить!
Генка выхватил у меня вырезку, разгладил ладонями, сложил вдвое, потом вчетверо, аккуратно и в нагрудный карман спрятал. А сам молчит.
Потом принялся свою голову поглаживать. Его недавно остригли наголо, и голова у него стала круглая, как шар.
Я тоже молчу, понимаю, о чём он думает. Конечно, штурманом лучше бы, только в училище экзамен конкурсный. Тут надо школу кончать только на одни пятёрки! А у Генки сплошь тройки. Куда уж ему!
Потом показал мне Генка открытку: парусный корабль «Товарищ».
— Учебный, — объясняет Генка.
— Знаю.
И тут как-то получилось, что мы оба разом вздохнули.
По дороге домой я всё время думал про объявление, про нас с Генкой и про то, что я вот могу, если захочу, окончить школу на пятёрки, а Генка — нет. А потом подумал, что и Генка сможет, надо только помочь ему подтянуться.
И вот, пока то да сё, расхотелось мне уезжать.
А тут ещё мама заболела. На работу ходила, но всё-таки чувствовала себя плохо.
«Вот, — думаю, — если без меня вдруг всерьёз расхворается, тогда что?»
Не поехали мы с Генкой в Одессу.
Он, правда, говорит, что только из-за меня остался. А сам так на учёбу навалился, что все удивляются. Врёт он, что с горя за учебники засел. Я знаю, в чём тут дело! Я и сам занимаюсь теперь изо всех сил, ну и Генке, конечно, помогаю.
А с мамой мы решили, что после школы я в мореходное училище поступаю. Это уж твёрдо!
