— А может не стоит пока? Ты не увиливай в сторону, уж лучше скажи, что в действительности происходит с моей женой? Я имею право знать это!

— Она захотела, тут Саша набрал в грудь попбольше воздуха, а потом выпалил, — она оставила меня, чтобы я присмотрел за Ильяной! Она сказала, что я единственный, кому она доверяет! Но я и в правду не знаю, почему она так решила! Эта Эвешка, она в самом деле…

Но тут в мозгу Петра заколотило — он услышал голос жены, который звучал откуда-тоиздалека:

— Я люблю тебя, Петр! Но я не могу вернуться к вам, пока все не наладится!

Петр неловко дернулся, но голос продолжал звучать в его ушах:

— Если нет инной надежды, то придите вы ко мне! Прилди ты! Но тогда САша не пойдет с тобой, и жизнь твоя, и душа будут в смертельной опасности!

И прошу тебя: не надейся на Ильяну! Не надо, ты даже не представляешь, что она может тебе сделать, сколько горя!

Предупреди Сашу…

О чем — хотелось спросить Петру, о чем его нужно предепредить?

Но Петр больше не слышал голоса жены.

Пробуждение в то утро было самым обычным — как Ильяна просыпалась утром любого дня. Но, только открыв глаза, Ильяна почувстовала, что с одной стороны кровати что-то тяжелое, то ли лежит, то ли сидит. Так и есть — повернув голову, она увидела отца, присевшего на край кровати.

Он выглядел усталым, глаза его были красными от усталости. Неужели он вообще не спал? Петр тоже встрепенулся, увидев, что дочь наконец проснулась.

— Как здоровье, Ильяна? — спросил он тихо.

Обычно отец никогда не называл ее по имени, но только в тех слкчаях, если происходило что-то серьезное. Но что могло случиться?

Ильяна попыталась восстановить в памяти собятия вчерашнего дня.

Странно, но она совершенно не помнила, когда легла спать. Но проснулась тем не менее в своей кровати. Но главное то, что отец рядом.

Вот мать… где она? Что с нею? Что-то не слышно ее голоса, звона посуды… Неужели она…

Так, а ее друг… Да, мать его прогнала. Скорее всего, навечно.

И тут по щеке девушки на подушку скатилась слеза, хотя плакать она совсем не собиралась.

Проклятье!

— Ильяна!

— А мама… где она? Она, что теперь безумна? Я… кажется, я видела сон… Или я что-то почувствовала… Извини меня, но я…

— Хорошо, что ты извинилась, дитя мое, — отец погладил Ильяну по голове, ты только успокойся и перестань тревожиться!

Так, значит, и в самом деле случилось что-то страшное! И Ильяна хотела знать точный ответ — горькую, но все же правду. И немедленно.

— Мышонок, твоя мама ушла от нас! Она уплыла по реке!

— Но ведь там водяной!

— Я знаю. И она тоже знает! Но большая опасность ее подстерегает тут!

— Значит, это я! — Ильяна теперь поняла, почему мать так сурово относилась к ней.

— Мышонок, я прошу тебя думать о матери только хорошее! И всегда будь честна со мной! Ты обещаешь?

— Но ведь я ничего не делала!

— Но я этого и не говорю, перестань!

— Но зачем же ты тогда говоришь, что она уехала из-за меня? — Ильяна видела, что отец немного сердится на нее, и он, кажется, начинал обращаться с нею так же, как обращалась мать, когда никого не интересовала правда. Конечно, мать перед отъездом наговорила папе про нее всякой ерунды, обвинила во всех смертных грехах!

И по другой щеке тоже скатилась слеза.

— Не плачь! — утешил ее Петр. Но Ильяна не обратила на его слова никакого внимания.

Петр угрюмо молчал.

Ильяна встрепенулась: и в самом деле — пора выбросить из головы дурные мысли. Вон отец пришел утешить ее, хотя сам очень устал, а она еще и расстроила его своими капризами.

Но одно для девушки было несомненным: мать оклеветала ее. Но для чего это было делать напоследок? Может, она хотела что-то скрыть, замести следы?

Конечно, мать всегда хотела, чтобы окружающие настороженно относились к Ильяне, мать не хотела, чтобы Ильяна с кем-то дружила. Если бы не дядя Саша, мать наверняка внушила бы отцу, что она такая-сякая и вообще сжила бы ее со свету. А теперь она ушла. Ну и пусть, пусть уходит. А ей, Ильяне, нужно одно — поскорее вернуть своего друга.

Но ведь и дядя Саша тоже сказал, что этот Черневог плохой! Все против нее! Всегда.

И это не смотря не то, что Ильяна искренне любила их всех. А мать только и делала, что отгораживала ее всю жизнь от окружающего мира. И никто никогда не сочувствовал Ильяне. Но вот что было невозможно понять — почему матери было выгодно видеть ее постоянно одну. И почему это вдруг дядя и отец бросились защищать?

Вот и дядя говорит, что думает так, как думает она — некрасиво. Ведь мы, говорил он, прислушивались к тебе. Но вышло так, что Ильяна сделала несколько неверных шагов. Так говорили они. Но в самом деле это было не так?

Конечно, Ильяна не склонна была видеть себя исключительно в положительном свете. Но и нельзя же постоянно обвинять во всем себя. Он же говорила дяде, что уже сколько лет по весне встречается со своим другом, и он ни разу не причинил ей вреда. Как интересно было с ним! И почему это, интересно, она должна прерывать такую дружбу. Если только потому, что мать против, так ей лучше и в самом деле было уплыть на лодке.

Дядя говорил, что ей суждено превратиться в русалку или в кого-то там еще, если она станет водиться с нечистью.

Но почему это он, который всегда спорил с матерью, так неожиданно принял ее сторону?

А теперь возле нее сидел отец и говорил:

— Мышонок, я прошу тебя — не доставляй мне сегодня тревог! Не надо! Твоя мать покинула нас, и потому ты можешь немного отдохнуть и прийти в себя! тебя больше некому здесь тревожить! Впрочем, если ты хочешь, мы можем обо всем поговорить!

Но если же ей не хочется говорить…

— А, пока, мышонок, вытри слезы и позавтракай, чтобы мы с дядей не беспокоились!

А Черневог может приходить сюда еще несколько дней, пока длится весна.

А там придется ждать до следующего года. Но пока поговорить с ним, вероятно, не удастся.

Дядя же говорил, что нельзя с ним разговаривать.

Ах, если бы они все оставили ее в покое!

Впрочем, ей не хотелось, чтобы отец и дядя ушли, подобно матери.

— Ну, будешь завтракать? — донесся словно издалека голос отца.

Девушка согласно кивнула. И в этот момент ей захотелось, чтобы дядя Саша перестал злиться не нее.

— Я сам приготовлю завтрак! — настаивал Саша, оттирая Петра в сторону, который все порывался взять на себя обязанности повара. Впрочем, готовить они умели, и довольно неплохо.

А потом придется еще мыть посуду.

Наконец они подготовили необходимые продукты и принялись стряпать.

Кухонную выгородку заволокло дымом подгоревшей пищи, и домовой где-то за печкой снова застонал — он ведь был хозяйственным существом, и любой непорядок для него — страшное оскорбление.

Ильяна, сумрачная, села за стол. Она стала вчитываться в мысли мужчин.

— Вижу, вы хотите, чтобы я страстно возжелала ее возвращения! — наконец не выдержала она.

— Вообще-то нехорошо лезть в чужую душу! — вознегодовал Петр.

— Вот еще, и вовсе я никуда не лезла! — отозвалась девушка задиристо, но продолжила, — дядя…

— Чего? — выглянул из кухни Саша.

— А ведь мама во всем винит меня! Как обычно!

— Не винит она тебя! — воскликнул Петр, — я ручаюсь головой! Послушай, а почему бы тебе не сбегать в конюшню и не заседлать коней?

— Но я не хочу ездить сейчас верхом!

— Не хочешь? Но что же ты собираешься весь день делать. Ведь только утро?

— Даже не знаю.

— Но тогда почему бы не прокатиться?

— Вообще-то я хотела бы кое-что записать!

— Ну что же, тоже неплохая идея! — ободрил Саша, постукивая посудой.

— А вот я так не думаю! — возразил Петр, — хватит с нее этого волшебства! Она ведь еще ребенок! Нечего заниматься тем, что ей придется делать в будущем! Детям положено играть и веселиться, падать и обдирать колени о сучья!