Гулял по улице Горького до площади Маяковского, сверяя время с часами центрального телеграфа. Точно идёт Швейцария.

Сковородку купил дёшево, по гос. цене в обычном хозяйственном магазине, который только-только открылся напротив недостроенного здания Главного управления лагерей НКВД[38]. Нормальную такую сковороду — чугунную с ручкой. На такой блины хорошо печь. Там же еще приобрел сетку-''авоську'', чтобы было в чем покупки нести. Пару стальных подстаканников с гербом СССР. Маленькую ложечку из нержавейки. Заварочный чайник Дулёвского завода. Стеклянную солонку. Вот только соли не забыть завтра позычить в госпитале, а то у меня ее чуть-чуть осталось, а в продаже соль я не видел.

Всё. Домой. А то рука отсохла козырять встречным военным на этой улице Горького.

Патруль по дороге привязался только один, но от вида геройской книжки, особенно вкладыша в нее, подписанного Горским и разрешающего мне гулять в комендантский час отскочили как ошпаренные. Даже не пришлось браунинг от Мехлиса показывать.

У памятника Пушкину встречаются девушки и юноши. Война не война, любовь на это не смотрит. Свиданий требует. Даже без цветов.

А вот керосиновой лавки в округе мне что-то не попалось. Опять придётся комендантшу напрягать. И бидон под керосин в хозмаге я не присмотрел, растяпа.

Как говорится в народе: ''на ловца бежит овца''. Собрался я всё же после обеда вновь выйти купить этот керосиновый бидон, снова прогулявшись на Маяковку. Выходя из подъезда, наткнулся на безногого калеку, у которого такие жестяные двухлитровые бидоны висели на верёвочках через шею. Две пары. Сам в черном залоснившемся ватнике и вязаной детской полосатой шапочке. Помпончика только не хватает.

— Браток, почём бидон продаёшь? — спросил я наугад.

— Дашь папироску, скажу, — ответила эта небритая морда, дыхнув на меня мощным сивушным перегаром.

Выдал инвалиду беломорину. Дал прикурить от американской зажигалки.

— По писят. — ответил он мне после затяжки. — Но с тебя стольник.

— А чё так? — удивился я.

— Ты богатый, — был категорический ответ.

Ну, да… американское кожаное пальто конечно впечатляет.

— Хорошо, — сказал я подумав. — Но только по сто рублей я куплю бидон полный керосину.

— Кати за мной, — развернул инвалид свою тележку ''на пяточке'' и, отталкиваясь ручными упорами, напоминающие большие пресс-папье, покатился на колёсах по переулку. Бидоны громыхали на его груди в ритм этих отталкиваний.

— Тут рядом, — добавил, не оглядываясь. — На Малом Гнездниковском нефтелавка.

В нефтелавку была очередь. Не шибко длинная. Керосин пока еще продавался свободно, без карточек.

Сама нефтелавка являла собой дощатую пристройку к дореволюционному трёхэтажному дому, со двора. Так что на первой прогулке я прошёл мимо фасада и не заметил ее.

Инвалид громко постучал по доскам своим упором. В трёх метрах от двери, в которую давилась очередь, открылась в стене квадратная ставенка, откуда выглянула еще одна небритая похмельная морда с хорошим свежим фингалом под левым глазом.

Инвалид что-то показал ему на пальцах.

Голова утянулась обратно.

— Ждём, — сказал инвалид.

Через пять минут в ту же квадратную дырку выдали самодельный трехлитровый бидон из жести, полный керосину, как выяснилось. Самое странное, что очередь никак на эту левую продажу не отреагировала.

Расстегнул кожаное пальто, чтобы достать из кармана гимнастёрки деньги.

— Засвети весь иконостас, — потребовал инвалид.

Раздвинул ворот. Смотри — не жалко.

— Где звезду геройскую получил?

— Здесь, в небе Москвы.

— Тогда с тебя полтинник, — переиграл инвалид. — Нужный ты человек, капитан. Я по тревоге в бомбоубежище не доползаю. Вся надежда на вас, соколики.

Спорить не стал. Дают — бери.

— А кто такие бидоны делает? — спросил, убедившись, что бидон выбит очень качественно. Особенно швы. Крышка так вообще можно сказать притёртая, утопленная в узкое горло, от которого идут покатые ''плечи'' к широкому цилиндру.

— Я и делаю, — усмехнулся инвалид. — Не артель же ''Напрасный труд'' и не фабрика имени Клары Целкин. Жестянщик я, — гордо заявил. — Кустарь без мотора. Чего будет надобно — я тут завсегда верчусь. Обращайся. Тебе, сокол, завсегда скидка будет. Только немца к Москве не пускай.

— На каком фронте ноги потерял? — спросил я без участия, так… из вежливости.

— На фронте борьбы с Зелёным змием, — усмехнулся жестянщик. — Молодой был, дурной. Пьяный на трамвайной ''колбасе'' катался. Вот и докатался. Хорошо старый мастер к себе в ученики взял, а то бы пропал совсем. В наше время в руках ремесло надо иметь. Дай еще папироску хорошую, только от лавки отойдем — тут курить опасно.

Перекурили у детской площадки с качелями и песочницей. Жестянщик оказался просто философом, хоть афоризмы за ним записывай.

Вечер провёл в приятных хлопотах обустройства дома под себя.

Тарелку трансляции подключил и со вниманием прослушал, как 3-я Ударная армия прорвала тактическую оборону противника, продвинувшись на 20–25 километров. На Южном фронте наши войска потеснили немецких оккупантов до устья Северского Донца. Сибиряки и уральцы с энтузиазмом формируют три добровольческие армии.

Потом под звуки симфонического оркестра приготовил себе на ужин жареную картошку на сале. (Лук добыть я и не догадался). И остатки белой сайки к чаю. Колбасу оставил на завтрак.

Что сказать… Полутёмный кухонный закуток в коридоре не фонтан и не торт.

Питаться в коммерческих заведениях — я столько жалования не получаю, тем более сижу на голом окладе без фронтовой надбавки, без выплат за боевые вылеты, без доплат за ночные полёты. А в других местах всё продаётся только по карточкам, которых у меня нет. Или разовым талонам, но те, что мне в Кремле выдали, давно закончились.

Лампочку что ли на полку повесить? Хоть готовить не на ощупь. Шучу. Хотя в каждой шутке есть доля шутки.

Врачебная комиссия заняла пятнадцать минут, из которых десять-двенадцать доктор Туровский зачитывал всякие медицинские бумажки.

Потом три седых доктора в больших медицинских чинах, шлепнули печать и выдали мне заключение: ''Годен к строевой службе в Красной армии''.

— А летать? — спросил я.

— Допуск к работе лётно-подъёмного состава решает врачебно-лётная комиссия в госпитале ВВС. Направление вам выдано, — ответил бригвоенврач, возглавлявший комиссию.

И гаркнул мимо меня.

— Следующий.

Я им был уже не интересен.

Вот так вот. А где дышите — не дышите? И прочие врачебные манипуляции?

Коган успокоил, что это всегда так. Решение принимается нашими же докторами заранее, а комиссия только утверждает его. Да и если им с каждым раненым подробно разбираться, они бы отсюда круглосуточно бы не вылезали.

— Пошли лучше пообедаем. Сегодня закладка и на комиссию рассчитана, так то и на тебя порция найдётся, — потащил он меня в столовую.

Вот тут я и пожаловался на свое подвешенное состояние с продовольствием. Кремлёвские талоны в ресторан закончились. Аттестат на руках, но в столовой требуют сдать его за целый месяц. А у меня положение… Сам понимаешь.

Коган покивал, во всём со мной соглашаясь и, наконец, изрёк.

— Сейчас перекурим, и отвезу я тебя в Главный штаб ВВС. Мне всё равно в ГлавПУР бумаги отвозить. Там в кадрах знают, что с такими бедолагами, как ты, делать. Заодно и удостоверение поменяешь на капитанское. Лишних вопросов у проверяющих не будет.

Курили на улице. Большая курилка согласно моему же прогнозу была забита выздоравливающими помороженными бойцами. Дух смеси махорки и мази Вишневского сразу нас выгнал на мороз. А тут и Василий Иванович ''эмку'' подал к подъезду.

В первом отделе Главного штаба ВВС сначала долго искали мое личное дело. Потом вписывали в него недостающие сведения. Подшивали справки из госпиталя. Их я целый пук привёз.