Интересно, что Ворона сам награды не носит. Вряд ли нет их у него на втором году войны. У командира-то полка?

— Сам-то что награды не носишь? — спрашиваю. Интересно мне.

— Солидарен с ребятами, которым Хрущёв второй раз за лето в наградах отказывает, хотя боевых вылетов, согласно приказу, достаточно им. Один Лопата орден Красного знамени получил за сбитую ''раму''[44]. Но тут сам Ерёменко распорядился. Достал всех этот разведчик.

Официантка — молоденькая девочка, явно выпускница школы этого года, принесла на подносе нам ужин. Гречневый кулеш с мясом, компот, белый хлеб и водку. Сливочное масло и паюсную осетровую икру. Раскладывая на столе тарелки, она всё косилась на мою Золотую звезду. Хотела что-то спросить, но стеснялась.

Другие столы — длинные на эскадрилью целиком, обслуживали еще две девчушки.

— Икра откуда? — интересуюсь.

— Волга рядом, — хмыкает комполка, намазывая икру на бутерброд. — Это нам взамен сухой копченой колбасы для калорий.

— Давай помянем погибших сегодня, — предлагаю, подвигая к себе емкость с ''наркомовскими''.

— Полк, встать! — скомандовал Ворона, держа несколько на отлёте гранёный стакан, наполовину заполненный водкой.

Все поднялись уже со стаканами в руках. Я последовал их примеру.

— Речей говорить не будем. Просто помянем Ваню Доброго — детдомовца из Саранска и Колю Стефановича из Москвы, что бросил консерваторию и влился в наши ряды Родину защищать. Сказано товарищем Сталиным: ''за Волгой для нас земли нет''. Всё верно, ибо погибаем мы на правом берегу великой русской реки. Нет тут для нас земли на могилку. Когда победим, после войны, мы поставим в центре Сталинграда общий им памятник и на камне выбьем всех их поимённо. Так с древности поступали еще древние греки. Называлось: кенотаф. Я правильно произнес это слово, комиссар?

— Правильно, командир. Добавлю только, что их жертва на алтарь Победы не напрасна, ибо здесь на Волге перемалываем мы остатки мощи фашистских полчищ. И, несмотря ни на что, победа будет за нами. Мы еще водрузим красное знамя Победы в Берлине над рейхстагом. Потому, что за нами правда, товарищи.

Выпили.

Сели.

— А где начальник штаба и инженер? — спрашиваю, берясь за ложку.

— Штабной в дивизии — задания на будущее получает и звиздюли за всех огребает. Инженер мотор новый выбивает в ПАРМе[45]. Вон под сеткой машина стоит целехонькая, номер ''17'', а мотор запороли ''желторотики''. После атаки броневую задвижку с радиатора не открыли…

— А где штурман полка?

— Нету штурмана. Сбили штурмана, — ответил комполка и отвел в сторону аэродрома тоскливые глаза.

Аэродром совсем не был похож на аэродром. Пара мазанок. Кошара с десятком овец. Два навеса. Капониры больше похожие на оплывшие степные курганы. На один даже каменную бабу поставили — нашли же где-то в степи. Землянки вразнобой. Взлётная полоса — кусок просёлка. Никакой тебе армейской упорядочности и разметки по нитке. Зато и врагу сверху непонятно, что тут.

Всепроникающая пыль и вездесущая верблюжья колючка.

— Бани у нас как таковой нет, — вдруг сменил тему майор. — Но есть мыльня в отдельной землянке. А горячей водой тебя обеспечим. С дороги яйца помыть — святое дело. И под это дело мы за твоё приехало там и выпьем.

Начальник штаба полка привёз из дивизии новое задание всему полку: бомбить прорвавшихся в город немцев. В самом городе. По заказу пехоты. Без прикрытия истребителями, потому, что близко. А ''яки''[46] нужны ''пешки''[47] прикрывать на дальнем радиусе.

Что самое плохое: разведданных почти нет. А те, что есть, устаревают за сутки.

— И как мы их там искать будем? — довел комполка свои резоны. — У самих фрицев название улицы и номер дома спрашивать? Я в Сталинграде был один раз всего, когда приехал сюда полк получать. Только вокзал и видел. Ребята вообще там не были. И по пачке ''Беломора'', как комиссар шутит, тут не пролетишь. Другие идеи есть?

— Есть, — влезаю. — Надо макет города делать. И на этом макете узнаваемые ориентиры указать. И задание проработать заранее пеше по-самолётному.

— М-м-м-гу… — покачал головой командир. — А ты что скажешь? — повернулся к инженеру.

— Если дадут карточки последней аэрофотосъемки и довоенный план города подробный — выполняемо. Умельцы в полку есть. Столяр-краснодеревщик имеется. А радистка Завьялова фигурки забавные из глины лепит в свободное время. — Военинженер 2 ранга Цалькович, спрятал глаза за толстыми линзами. Был он маленький, кругленький и лысенький. Старше всех в штабе. Лет за сорок. В анкете в графе ''национальность'' писал: ''из австрийских военнопленных''.

— Надо отдельный навес соорудить, — добавил начштаба полка капитан Зиганшин. — Вроде как учебный класс. Там и макет этот поставить и доску аспидную. А то без навеса первый же дождик этот макет размоет.

Зиганшин такой же брондинисто-рыжеватый и светлоглазый, как и я, только татарин. Касимовский. Говорит: они все там такие. Бабы часто пепельноволосые и это красиво.

— Всем полком на такое задание не вылететь, — Ворона думает вслух. Все внимают. — Придётся по четыре машины посылать. Конвейером. Тогда три смены огня получится по три захода. И будет весь налет около двадцати минут над целью, как того товарищ Сталин от нас требует. Нам бы скорешиться с кем-нибудь, кто в тыл к фрицу полетит бомбить и сесть им на хвост по времени. Они на себя вражеские истребители оттянут, а мы тут… Внезапным для врага будет только первый такой налёт. Что будем делать, пока макет лепят? Погоды шикарные. Прохлаждаться нам не дадут.

— А если ночью налететь? — спрашиваю.

— Нет такой возможности у Ил-2, - поясняет инженер. — Выхлопные патрубки лётчика слепят.

— А если их удлинить?

— Мощность двигателя упадет, — констатирует Цалькович.

— А как на цель выходить? Как ее в темноте увидеть на земле? — Зиганшин выдаёт свои резоны. — Вам в ПВО легче было самолеты в небе ловить.

— А если пустить впереди наш связной У-2 с ФОТАБом[48].

— А что? Может сработать, — Ворона взялся рукой за подбородок и склонился над картой. — Только как садиться мальчики будут в темноте? Взлететь то можно и в сумерках. Или вообще засветло и бомбить в сумерках. Лишь бы пехота ракетам цель указала. Только тут всего один заход нужен бомбами и ЭрЭсами одновременно и домой. А вот ночную посадку надо отработать заранее, иначе побьются ''желторотики'' на родном аэродроме.

— Я могу корректировщиком к пехоте пойти, — предлагаю.

— Твоё дело, комиссар, будет макет сладить, — отрезал комполка. — В твоей храбрости никто не сомневается. Найдём корректировщика. И рацию ему дадим. Не только ракеты разноцветные.

Зазуммерил телефон. Комполка сам взял трубку.

— Ворона на проводе.

Помолчал с минуту.

— Есть, товарищ седьмой, ждём курьера и по получении бумаг вылет через полчаса.

Положил трубку и оглянулся к нам, сгрудившимся вокруг карты.

— Пока мы тут судили да рядили. Всё решили за нас. Приказ бомбить город уже сегодня. Но есть и приятные моменты. Если встретим вражеские бомбардировщики над городом, приказ их сбивать. Поощрять за это будут как истребителей. Может даже вкуснее.

Полк улетел на задание. Чтобы не маяться по аэродрому и не мешать людям, написал всем своим письма с указанием новой полевой почты, сдал конверты на КП. Даже Костиковой написал, хоть в душе и не простил я ее за аборт. Моего ребенка в помойное ведро выкинули.

Бойцы БАО строят новый навес. Пятеро тут каркас ладят из кривых брёвен. И еще с полуторкой четверо поехали косить рогоз на крышу в ближайших ставках.