Я аккуратно подняла клапан конверта, заглянула внутрь и вытащила сложенный листок бумаги и черно-белую фотографию. Хрупкий листок я отложила в сторону и поднесла снимок к свету. Он был старым, потертым, закругленные уголки обтрепались. На фото были мужчина и женщина, нежно обнимающие друг друга. Женщина, красивая какой-то застенчивой красотой, с подстриженными вьющимися на концах волосами и в простом платье с поясом на талии, с любовью смотрела на мужчину в элегантном костюме. Его улыбка, обращенная к ней, была полна обожания. Пара любила друг друга, это было очевидно. Любой бы это заметил. Неужели это Вера и ее муж, отец Дэниела? Я перевернула фото и увидела надпись на обороте. «Вера и Чарльз, март 1929 года, Сиэтл, танцевальный марафон».
Я удивленно посмотрела на Доминика.
– Танцевальный марафон? – Слова показались мне незнакомыми. – Ты представляешь, что это такое?
Доминик почесал макушку.
– Минутку… Помнишь ту сцену из фильма «Эта прекрасная жизнь»[5]? Там, где они танцевали и…
Я мгновенно оценила то, что ему знаком этот фильм, один из моих любимых.
– Да! – сказала я. – Они еще упали в бассейн под танцплощадкой.
– Точно, – отозвался Доминик. – Думаю, это и есть танцевальный марафон. Я читал о нем в одном романе. Люди пытались танцевать как можно дольше, пока не падали от усталости. Они танцевали ради призов: наличных денег, бесплатных товаров, всего такого. Иногда они танцевали несколько дней подряд.
– Дней?
– Да, помню, тот персонаж, о котором я читал, в конце стер ноги в кровь.
Я снова посмотрела на снимок молодой пары и задумалась о том, что произошло в вечер танцевального марафона. Фото было сделано до рождения Дэниела. Была ли Вера счастлива тогда? И кем он был, этот Чарльз? Как фотография оказалась здесь?
Я провела пальцем по ее ребристым краям и вспомнила коробку с семейными снимками, которые мне удалось забрать из дома бабушки перед тем, как она переехала в дом престарелых. Тетя Бет оставила их возле мусорного бака.
«Они все старые, черно-белые, – заявила она и махнула рукой так, словно смахивала стопку никчемных рекламных листовок. – Какие-то родственники, которых никто не помнит».
«Не надо, – я бросилась к коробке. – Не выбрасывай их, я их сохраню».
Пусть я не знала имен большинства моих родстенников с этих снимков, но мне казалось предательством отправлять память о них на помойку. Мысль об этом была для меня невыносима.
Я осторожно убрала фото Веры и Чарльза обратно в конверт, взяла пожелтевший листок бумаги и очень аккуратно развернула его, чтобы не порвать.
– Смотри, – обратилась я к Доминику, – это рисунок.
Фигурки на листе явно нарисовала детская рука. Я прищурилась, чтобы лучше рассмотреть сценку, нарисованную чернильным карандашом.
– Думаю, это двое детей и женщина, – я поднесла рисунок ближе. – Ты только взгляни на ее шляпу. В то время все женщины носили большие красивые шляпы. По-моему, это перья или, может быть, бант. Точно не скажу.
– У тебя отлично получается, – одобрил Доминик.
Я улыбнулась.
– У меня есть трехлетняя племянница, которая регулярно присылает мне по почте свои рисунки. Так что я в некотором роде профессионал.
Доминик подошел поближе и начал рассматривать рисунок, который я держала в руках.
– Думаешь, это нарисовал маленький мальчик? Это его рисунок?
Его рука коснулась моей. Моя кожа была сухой и стянутой, уставшей. Лучше бы я приняла душ! А то только провела щеткой по волосам и натянула бейсболку.
– Прошу прощения, – извинился он.
Я покачала головой, избавляясь от возникшей неловкости.
– Нет, я не думаю, что это его рисунок.
– Почему?
Я указала на дальний правый угол листка.
– Видишь сердечко?
Доминик кивнул.
– Мальчики не рисуют сердечки.
– Ага! Отлично, Шерлок! Но это очень плохо. Я-то думал, что, возможно, это рисунок Дэниела. Надеялся, что он станет ключом к твоей истории.
Я перевернула лист и увидела два слова, нацарапанные на обороте. Я внимательно изучила корявые буквы.
– Но это действительно ключ, – воскликнула я. – Думаю, мы нашли автора. Тут написано «Ева». «Ева Морландстид».
– Как, по-твоему, этот рисунок как-то связан с похищенным мальчиком?
– Возможно, – ответила я, снова складывая лист так, чтобы он превратился в крошечный квадратик, и убирая его в конверт. – Можно мне взять это ненадолго?
– Это твое, – сказал Доминик.
– Спасибо. – Я повернулась к двери, потом снова посмотрела на Доминика. – Кстати, что ты сегодня делаешь?
Он улыбнулся.
– Ничего. А что?
– Если тебе удастся сбежать, может быть, где-нибудь пообедаем?
Если Этан может встречаться за ленчем с Кассандрой, то и я могу пообедать с Домиником.
– С удовольствием. – Он взял куртку. – Как насчет того местечка на рынке? Итальянское бистро, которое только что открылось?
Я улыбнулась про себя и заметила:
– Говорят, их ризотто со спаржей – это что-то.
– Отлично, – Доминик застегнул «молнию» на куртке. – Давай пройдемся пешком, на улице солнце.
– Замечательно, – согласилась я.
Холодный ветер ужалил мою уставшую кожу, но в это мгновение мое сердце согрелось.
Великолепный отзыв, написанный Кассандрой, привел к тому, что получить столик в бистро оказалось невозможно. Очередь, выстроившаяся перед входом, намекнула нам: стоит изменить планы.
– Я знаю одно местечко в нижней части рынка. Там давным-давно стоит вагон-закусочная, так, ничего особенного. Но считай, что ты и не жила еще, если не пробовала их сэндвичи с ветчиной и соусом.
– Уговорил.
Мы спустились по лестнице в чрево рынка, где влажный воздух был наполнен ароматами карри и гвоздичного перца.
– Мне нравится здесь, внизу, – негромко заметил Доминик, как будто мы вошли в священную обитель. – То, что наверху, – это для туристов. А здесь душа рынка. – Я зачарованно огляделась по сторонам.
– Господи, я так давно живу в этом городе, а здесь ни разу не бывала. Я даже не знала, что существует нижняя часть рынка. Я просто ошарашена.
Доминик указал на магазинчик справа от нас.
– Вот здесь ты можешь найти самые экзотические специи со всего мира.
– Я слышу аромат. – Я вдохнула благоуханный воздух.
– И тебе нужно попробовать пирожки с начинкой, которыми торгует Эл, – Доминик кивнул в знак приветствия пожилому мужчине, стоявшему за маленькой тележкой с едой. – Мы возьмем четыре с дополнительной порцией сахарной пудры, – сказал он. В воздухе закружился аромат жареного теста. Доминик протянул старику пять долларов и вложил мне в руку горячий пакет. – Это на десерт.
Мы прошли еще немного и оказались перед небольшим ресторанчиком. Как и говорил Доминик, в нем не было ничего модного, всего лишь несколько кабинок вдоль стен, старенькие стулья и столы, на которых не стояло ничего, кроме салфеток и бутылочек с кетчупом. Их явно не мешало бы протереть влажной тряпкой. У бара на скрипучих табуретах с порванными виниловыми сиденьями устроились несколько мужчин. Над входом висела простая зеленая вывеска с надписью «Линдгрен».
Официантка, жуя жвачку, подошла к нам и подала засаленные меню.
– Как поживаешь, мой сладкий?
– Неплохо, спасибо. – Он повернулся ко мне. – Клэр, это Донна. Донна, это Клэр.
– Рада познакомиться, милашка, – прокуренным голосом произнесла пожилая женщина и снова повернулась к Доминику. – Тебя что-то давненько не было видно. Забавно, но как раз сегодня утром сюда зашли несколько мужчин в костюмах, и они говорили о тебе…
– Да я был занят, – смущенно сказал Доминик, не дав Донне возможности рассказать о своих утренних впечатлениях. Он явно волновался и с извиняющейся улыбкой посмотрел на меня.
Донна пожала плечами.
– Ладно, устраивайтесь.
Доминик указал в дальний угол ресторана.
– Ты не возражаешь, если мы займем тот столик возле окон?
5
Речь идет о кинофильме режиссера Фрэнка Капры, снятом в 1946 году по рассказу Филипа Ван Дорен Стерна «Величайший подарок». Главные роли исполняют Джимми Стюарт и Донна Рид.