Я покачала головой.

– Не могу поверить…

Фрэнк шагнул ко мне.

– Я беспокоюсь за тебя, Клэр. Ты давно уже сама на себя не похожа.

Я вздрогнула.

– Почему ты говоришь мне это?

– Видишь ли, – продолжал он, тщательно подбирая слова, – просто ты никогда раньше не нарушала сроки сдачи материала.

Я провела пальцами по волосам. Фрэнк был прав. Я боялась, что потеряла свой репортерский нюх, и мой босс подтвердил это. Что со мной происходит?

Я взяла зеленую папку и открыла ее.

– Не волнуйся, – я повернулась к монитору, – это я сделаю. Все напишу за выходные, и в понедельник ты получишь текст.

– Клэр, послушай, – снова заговорил Фрэнк, – я не хотел тебя обидеть. Я только…

– Все отлично. – Мой голос звучал напряженно, я сжала руки в кулаки. – Мне жаль, что я тебя подвела. Я думала, что смогу написать этот очерк. Я думала, что смогу найти этого маленького мальчика.

Фрэнк сочувственно кивнул и вышел в коридор.

Спустя несколько минут я услышала звук приближающихся шагов.

– Тук-тук.

Обернувшись, я увидела на пороге Эбби с большой коробкой в руках.

– Доброе утро, – поздоровалась она.

– Доброе, – ответила я, тяжело вздохнув.

– Что-то случилось?

– Судя по всему, моя карьера закончена, и Этан не ночевал дома этой ночью, – ответила я, не в силах отвести взгляд от зеленой папки.

– Твоя карьера не закончена, – сказала Эбби. – Ты одна из лучших, если не лучший репортер в редакции. А что касается твоего мужа, то я ничего не знаю, введи меня в курс дела.

Я вздохнула.

– Спасибо, но я бы не хотела говорить об этом сейчас. Боюсь, что не сдержусь. Ты же помнишь наше правило: не плакать на работе.

Эбби улыбнулась и протянула мне коробку.

– Держи.

– Что это?

Она пожала плечами.

– Не знаю, но на коробке написано твое имя. Дженна по ошибке принесла ее мне.

Я поставила коробку на стол, достала из ящика стола ножницы, чтобы разрезать клейкую ленту, и тут обратила внимание на адрес отправителя.

– Эбби, это из Шведского госпиталя, – я почувствовала, как мое сердце забилось быстрее. – Что они могли мне прислать?

Мне было крайне неприятно, что какая-то посылка и даже сама эмблема госпиталя могли вызвать у меня такую примитивную реакцию. Я снова слышала писк аппарата для измерения кровяного давления на моей руке, видела яркие голубые шторы в приемном покое, чувствовала соленые слезы, текущие по щекам. На мгновение я заново ощутила ужас несчастного случая, случившегося со мной год назад. Я закрыла глаза, пытаясь блокировать воспоминания, прогнать их, отправить обратно в госпиталь, где я их оставила, как мне казалось, навсегда. Но когда я открыла глаза, воспоминания были тут как тут.

– Клэр, – тихим голосом спросила Эбби, – что в этой коробке?

В гневе я начала открывать ее. Что они мне прислали? Мне постоянно оставляли сообщения, напоминая о необходимости повторных посещений, но я никогда не перезванивала. Неужели они не понимают, что каждый звонок, каждый чертов счет в почтовом ящике напоминают мне об утрате? А теперь еще и это? Почему они не могут оставить меня в покое? К внутреннему клапану коробки был приклеен конверт. Я вскрыла его.

Я осторожно заглянула в коробку и вытащила оттуда серую полосатую толстовку. Она выглядела ужасно. Сбоку толстовка была разорвана водителем «Скорой помощи» – смутное воспоминание снова стало ярким и отчетливым, – на рукаве запеклись пятна крови. Я вспомнила, как я покупала ее. Мы с Этаном пошли в «Гэп» покупать мне одежду для беременных. Я тогда прицепила накладной живот и вышла к Этану из примерочной, напугав его до полусмерти.

– Твой живот! – воскликнул он. – Что с ним?

– Огромный? – подсказала я с улыбкой, подняла край фуфайки и показала накладку. – Как я тебя провела!

– Да. – У мужа явно отлегло от сердца. – Я уж подумал, что у нас будет двойня.

В тот день я купила эту модель толстовки в трех цветах, несколько пар брюк, все с прочным растягивающимся эластичным поясом, и черное платье с запа?хом, которое в журнале для будущих мам назвали самым подходящим фасоном для беременных. Я поморщилась, вспоминая об этом, отложила толстовку в сторону и достала из коробки черные легинсы с дырой на колене. Под ними лежало нижнее белье, аккуратно сложенное в стопку. Зачем они возвращают мне все эти вещи? Почему они не могли… просто сжечь их? В самом низу лежали кроссовки для бега. У меня были и другие, но эта пара была самой любимой. Потертые, идеально разношенные, они преодолели вместе со мной многие мили по залитым дождем улицам Сиэтла, пересекли финишную черту не одних соревнований, но теперь я не могла их видеть. Они будто предали меня.

Я бросила кроссовки и порванную одежду обратно в коробку и взглянула на Эбби.

– Где-нибудь поблизости есть помойка?

Эбби опустилась на колени рядом со мной.

– Клэр, – прошептала она, – может быть, тебе не стоит так спешить и выбрасывать вещи?

У меня защипало в глазах, я быстро вытерла со щеки слезу, раздраженная тем, что плачу.

– О, дорогая, иди ко мне, – Эбби обняла меня, и я прислонилась к ней, вдыхая исходящий от нее аромат лаванды. – Ты раньше так любила бегать, – продолжала она. – Почему бы тебе снова не попробовать?

– Не могу, – я замотала головой, – не буду.

Эбби потянулась и достала из коробки старые кроссовки.

– Все равно, – сказала она, – давай сохраним их. Выброси одежду, если хочешь, но эти кроссовки нужно оставить. – Подруга поставила их под мой стол. – Когда созреешь, снова наденешь их.

– Я никогда не созрею.

– Время лечит, – возразила Эбби. – После смерти моего отца мама сохранила все его вещи в гардеробе точно в таком же виде, в каком он их оставил. Три года они пылились в шкафу, прежде чем она смогла снова взглянуть на них. Мне было всего тринадцать, но я помню тот день, когда мама открыла тот старый шкаф и сняла с вешалки одну из рубашек. Она положила ее на кровать и долго лежала рядом с ней, плакала, вспоминала. Ей потребовалось много сил, чтобы сделать это, сил и времени. Я хочу сказать, маме нужно было через это пройти. Если бы она поручила кому-то собрать и выбросить все вещи отца, как предлагала тетя Дебби, у нее никогда бы не было возможности взглянуть в лицо своему горю, самой поставить точку в истории с отцом. Каждый горюет и выздоравливает в своем собственном темпе, дорогая. Дай себе время.

Я смотрела на кроссовки, привычно думая о том, что лучше мне было бы в тот день остаться дома.

– Не знаю, Эбби, – ответила я и отвернулась от кроссовок.

– Поверь мне, – сказала она, закрыла коробку и выставила ее в коридор. – Так ты нашла мальчика?

– Нет. Фрэнк снял с меня это задание, – я махнула рукой на зеленую папку с информацией для рекламы, которую я пообещала написать. – Теперь я пишу специальный рекламный разворот к следующей неделе.

Эбби нахмурилась.

– Нет, он не мог так поступить.

Она не хуже меня понимала, что поручение написать рекламу было равносильно отстранению от работы.

– И тем не менее он это сделал.

– Может быть, мне поговорить с ним? – предложила Эбби.

– Я бы на твоем месте не стала этого делать.

Он грыз карандаш.

Эбби сложила руки на груди.

– Что ж, я думаю, что тебе все равно следует продолжать поиски. Удиви его. По-моему, тебе не нужно бросать эту историю, Клэр.

– Но Фрэнку она не нужна, – я пожала плечами. – Даже если я что-нибудь найду, будет уже слишком поздно. Снег растаял. Жизнь продолжается. Думаю, что я упустила эту тему.