Огонь в стекле, пламя в металле, металл в металле, огонь в бетоне. Грохот обрушивающихся стен и взрывающихся баков. Рев пламени, жуткие обломки искореженной стали. Вопли, неясное эхо, доносящееся сразу и отовсюду практически одновременно, нарастающая симфония страха. И огромные куски башни, обрушивающиеся на меня в тучах обжигающей пыли.

Вот и все. Я умираю, я родился.

Я родился в ту секунду, когда взорвался мир.

Я все предусмотрел, потому что я все знал. Знал заранее. Я просчитал все с точностью сверхмощного компьютера. Я знал число и точное время столкновения уже за несколько недель. Предкогнитивное и нейроконтролируемое мультимодальное интуитивное видение. Знания, являющиеся основой нашего обучения.

Я все предвидел, я все знал и поэтому предупредил начальство.

Я послал срочное сообщение по гиперлинии усиленных биофотонов, которую подключил к передаточной станции. По моим сведениям, она находится на орбите Титана. Оттуда информация в декодированном виде будет доставлена к Материнскому Кораблю.

Я оповестил начальство, предупредил его. Я, можно сказать, встревожил его тщетной просьбой о том, чтобы чертова священная политика невмешательства, определяющая наше поведение касательно дел человечества, была пересмотрена.

Но законы антропопланетарных исследований незыблемы: возможность применения особых мер – нарушающих основные правила – может быть объективно рассмотрена только при условии, что угроза нависает над всем биологическим видом.

Четырех одновременных террористических актов – даже такого масштаба – оказалось недостаточно. Их причислили к обычным гуманитарным катастрофам. Мне было сказано: homo sapiens и не такое видел, ты-то знаешь.

Тогда я подчеркнул, что подобное событие послужит причиной войны, которая по размаху перекроет все предыдущие, вместе взятые. Оно послужит причиной войны, истребительной, как Потоп, причиной настоящего Армагеддона. Я попытался разъяснить противоречия между наукой и религией, толкающие мир людей в пропасть. Я доказал, что позитивистский нигилизм с его бесконечной обратной связью очень быстро помешает человечеству продолжить его технические и научные эксперименты. Подкрепляя свои слова страстной аргументацией, я нарисовал картину того, что произойдет, когда homo sapiens этой планеты погрузится во всевозможные шарлатанские утопии, которые только сможет создать его воображение. Возможно, что для погрузившегося во тьму постапокалиптических пожаров человечества роль творца начнет играть нечто вроде жертвенной планетарной пострелигии в разобранном виде. Последние прожитые мной века, несомненно, доказывали, что логическая линия развития движется именно к этой точке разрыва.

Катастрофа была неминуема, это очевидно. Но меня не послушали. Материнский Корабль остался глух к моим многочисленным запросам. Мне бесцеремонно напомнили о том, что я провожу на Земле последние годы. Я не должен поддаваться известному сопереживательному межвидовому синдрому. Миссия должна выполняться так же, как она выполнялась в течение целого тысячелетия, и мне нужно готовиться к уходу согласно обычной процедуре.

Вот почему я решил действовать. Противодействовать. Действовать против правил. Наперекор обычаям и процедурам. Я решил возродиться в последний раз в качестве человека, как и предписывается инструкцией по Уходу, но не следовать «обычной процедуре» и не совершать «Уход согласно правилам». Я готовил худшее из возможных предательств. Предательство по отношению к себе, по отношению ко всему, чем я являлся. Из простого наблюдателя я решил превратиться в действующее лицо человеческой истории. Хуже того, я решил воспользоваться несколькими месяцами или годами оставшегося мне земного срока и дополнить свое предательство – рождение в человечестве – жертвой, открытием к смерти, недоступной моей биофизической структуре, ожидающей меня где-то там, далеко, в месте, которое люди называют Кольцом Астероидов.

Я решил умереть-родиться в тот самый момент, когда послание Материнского Корабля предупредило, что мне остается работать на планете людей несколько несчастных лет и возвращение, таким образом, неминуемо.

События, казалось, специально складывались так, чтобы способствовать созданию великого заговора, превосходящего масштаб не только моей скромной персоны, но и шести миллиардов людей, за которыми я шпионил в течение тысячи лет.

События идеально подходили для того, чтобы все перевернуть, все сжечь, все уничтожить.

Как вот эту башню.

Башню, до сих пор содрогающуюся от удара.

Башню, все верхние этажи которой уже охвачены пламенем.

Самолет врезался в Северную башню точно на четыре этажа выше нас, с северной стороны, на уровне девяносто четвертого этажа. Я знал все параметры катастрофы. Расстояние в эти четыре этажа являлось очень ненадежной защитой от монстра, столкнувшегося с конструкцией. Оно было немедленно преодолено ударной волной и огромными металлическими обломками, пылающими и летящими почти со сверхзвуковой скоростью. Взрыв баков выплеснул во все четыре стороны света более восьмидесяти тысяч литров легко воспламеняющейся, мгновенно вспыхнувшей жидкости, разлетевшейся огненным шаром, примерно как вакуумные бомбы, которые американцы взрывали в песках Ирака. Четыре верхних этажа (до девяносто восьмого включительно) оказались просто уничтоженными. Их охватил сильнейший пожар, со страшной скоростью рванувший вверх. Через четверть часа после взрыва девяносто второй и девяносто третий этажи тоже горели.

Камикадзе прекрасно знали, что делают: им были известны масса самолета, его скорость, объем топлива, одновременно взрывчатого и легко воспламеняющегося, горящего с температурой в тысячу двести градусов по Цельсию. Высокая, отлично видимая, четкая цель, исключающая возможность промаха. Большая, хрупкая конструкция из металла, стекла и бетона. Стальное основание, которое немедленно рассыплется на части, не выдержав воздействия современного горючего.

Если вызвавший пожар взрыв сразу же устремил основное пламя к вершине башни, то жидкое топливо было вынуждено подчиниться законам гравитации. Потоки, ручейки, струи, водопады горящего керосина потекли вниз, занимая возникшие из-за удара проломы, лестничные площадки, шахты лифтов, образуя на своем пути смертоносные костры. Верхние этажи тем временем заволакивало огнем и дымом, заключая все живое в раскаленную металлическую клетку, где невозможно было дышать. Скоро крыша превратится в огромную горящую плиту. Скоро вся башня целиком станет одним вертикальным сгустком ада.

Когда я пришел в сознание, то обнаружил, что лежу под кучей дымящихся обломков рядом с телом секретарши, с которой разговаривал десять минут назад. От нее не осталось ничего, кроме имени, которое позже будет выгравировано на мемориальной стене.

Биосистема, вживленная у меня между лопатками, подала сигнал инициализации. Вот. У меня появилось новое тело. Новая структура ДНК. Новый мозг. Я стал другой личностью. Новое имя, новая жизнь. Прошлого я лишился, но память сохранил. Истории у меня больше не было. Мне оставалось написать ее. Настоящее представляло собой зону полного разрушения. Будущее походило на потухшую звезду.

Я посмотрел на распростертую рядом девушку. Повсюду лежали тела, ни одно из них не шевелилось. Некоторым из них недоставало рук или ног. Что ж, я правильно все рассчитал. Мы были в зоне действия ударной волны и увлекаемых ею обломков, но довольно далеко от эпицентра пожара.

Ей повезло. Ее тело, быть может, найдут, хотя бы некоторые его части. Те, кто умер, задохнувшись и сгорев на этажах, расположенных над самолетом, уже стали тенями в сумраке. Стали пеплом, который скоро смешается с раздробленным в порошок бетоном башни.

Я ведь знал обо всем этом.

Потому я здесь и оказался. Потому я пришел сюда возродиться, после того как пришел сюда умереть.

Я все знал. Все – с точностью до минуты, словно проследил за ходом катастрофы по CNN, только неделями раньше.