Говорят, что некоторые из них уверены в том, что после совершения всех этих преступлений их ждет Рай. Они правы.

Рай моего Брата.

Отныне ядерная ночь стала судьбоносным горизонтом этого человечества. Более того, умножение мощных электромагнитных импульсов, появляющихся в результате взрывов в атмосфере, погрузило планету в темноту. Всеобщий Свет погас. Больше нет огней, лампочек сигнализации, экранов, диодов, больше нет ничего. Электричества больше нет. Нигде.

Электричество – это огонь света, это не наш огонь. Наш огонь – это огонь темноты. Уничтожение всех машин, работающих благодаря электричеству, вызовет к жизни бесконечное господство машин гораздо менее послушных, подчиняющихся только нашим рукам. Рукам созданий, чье Падение является не начальным эпизодом, а единичным мотивом, объясняющим все их поступки.

В этом и заключается красота: огонь Света в результате погружает мир в темноту и в особый огонь, наш огонь.

Да. Этот Мир во всей своей полноте никогда не был настолько вашим миром.

Восхититесь, прошу вас, красотой процесса, друзья-умы, друзья-читатели…

– Все это бессмысленно.

Американский мальчик заговорил со мной, прервав письмо моих мыслей.

Я разражаюсь мегатонным хохотом:

– Конечно, это бессмысленно. Войны всегда бессмысленны, в этом и состоит их смысл.

– Ты – не человек и не ангел, даже падший. Ты не знаешь, кто ты есть.

– Какая разница! Знание того, кто ты есть, никому не помешало делать все что угодно. А что касается меня, дорогая моя живая икона невинности, то я – брат Дьявола, и не стоит уточнять, что я прекрасно знаю, что я делаю, когда вбиваю гвозди в крест.

Улыбка американского ребенка становится шире, словно наполняется астральным светом, исходящим от его тела.

– Ни человек, ни ангел, ни животное, ни машина. Кем же ты можешь быть, на твой взгляд? Кажется, это тебя не особенно заботит, я понимаю. Может быть, ты – именно ничто?

– Я был человеком… давно… этот мир еще не существовал. Сейчас мы его воссоздаем, но теперь я уже не человек, я – брат Сукиного Сына.

– Если уж ты всюду поспеваешь, если ты способен быть в Сиднее и в Оаксаке одновременно и переноситься в наносекунду из Нью-Йорка в Буэнос-Айрес, если ты был когда-то человеком, то ты должен отлично понимать, что ты никак не можешь быть Ангелом, даже падшим, как тот, кого ты зовешь своим Братом.

– Он именно таков и есть, не сомневайся, мое нежное дитя.

– Я не сомневаюсь, да это и не важно. Важно то, что тебе необходимо признать истину, касающуюся того, что ты есть на самом деле. Но для этого ты должен сдержать обещание, которое ты мне дал.

– Я не давал тебе никакого обещания. А если и давал, все вынуждает меня не сдержать его.

– Это – правда, я должен исправиться: только обещание, которое ты дал, обещание отвести меня к твоему Брату может помочь тебе понять, кто ты есть на самом деле, кто ты есть и кем ты был.

– Моему Брату это очень не понравится – он ненавидит нежданных посетителей.

– Это будет не так уж важно. В каком-то смысле слова, он знаком со мной, и он тоже знает, кто ты есть на самом деле.

– Ни один Ангел не может проникнуть в последний круг Ада, не подпав под власть моего Брата. Ты это тоже знаешь, надеюсь?

– Мы и так уже находимся в последнем круге Ада. И это очень хорошо, у меня как раз создалось впечатление, что твой Брат ждет нас. Он уже здесь.

– Он всегда здесь, – исправил его я.

Итак, теперь мы в мире моего Брата, и этот мир, несомненно, ваш. Он его на самом деле и не покидал, ограничившись временной передачей полномочий мне для того, чтобы его отсутствие стало более правдоподобным. Он все время был здесь, и я все время об этом знал. Его пылающий пляж ждет нас под не менее пылающими облаками, которые, благодаря людям, появляются над поверхностью земного шара.

Я был человеком, я – не Ангел. Я младший брат Дьявола. Но кто я на самом деле, если я не этот ребенок, которым я был и который сопровождает меня до рокового обиталища?

Личность моего Брата сумрачна во всей ее ясности. Моя – ясна во всей ее сумрачности: я не знаю ничего или почти ничего о своем прошлом, и мне на это совершенно наплевать. Я родился в тот миг, когда Дьявол пришел предложить мне свою дружбу, временную, естественно. На тот период, пока он уедет на каникулы из этого Мира, который он так и не покинул.

– Ты забыл суть натуры твоего Брата, – говорит мне маленький мальчик, – ты забыл, что это он – верховный мастер диалектических реверсий. Он извратил фаустовский пакт, но лишь для своей выгоды, потому что в любом случае, ты это прекрасно знаешь, одерживает верх лишь предательство.

– Но разве он может предать самого себя? – ответил я.

Улыбка американского ребенка полна всех прошлых, настоящих и будущих Хиросим.

– Меня удивляет такая наивность с твоей стороны. Конечно, Сатана может предать самого себя, он на это и тратит время своей «жизни», поскольку он увлекает в этот процесс всех заключивших с ним договор людей.

– Я больше не человек. По этой причине твоя теория неверна. Отношения между Дьяволом и мной не только не симметричны, они даже толком и не установлены. Мы – братья, конечно, но встречаемся мы раз в миллион лет.

– Мне известно это. Причиной тому – твоя сущность, о которой ты ничего не знаешь, но твой Брат тебе скоро все откроет.

И я читаю во взгляде ребенка, которым я был, что Время пришло. Час моего Брата настал. Каникулы Дьявола закончены, мое временное исполнение его обязанностей – тоже.

Моя встреча с мальчонкой с авеню Америки должна была бы меня встревожить.

Где же мы теперь?

Это не играет совершенно никакой роли. Мы где-то в этом мире, мы где-то – не важно где – в Мире моего Брата, мы на пылающем пляже, возвышающемся в самом центре одного из многочисленных Ground Zero, усеивающих планету.

Не важно где. Мой брат купил их все за горсть гамма-лучей. Мы идем, скорее всего, по всем Ground Zero планеты одновременно.

Обугленные, облученные, растерзанные мертвецы, составляющие почерневший фиолетовый ковер вокруг него, побелевшие скелеты, медленно превращающиеся в мелкий меловой песок, разлагающиеся, изъеденные червями трупы, всех их ждет одна судьба. Пляж – это океан тел, противостоящий океану огня.

На горизонте я замечаю преграду – массу предметов, сложенных в высокую металлическую стену в форме математически совершенного круга. Она напоминает буровые вышки, систему труб нефтехимической промышленности. Я даже различаю то там, то тут пылающие факелы.

– Это граница предпоследнего круга. Там твой Брат, как раз перед тем как самому прийти к костру, создал машины для самых невообразимых промышленных пыток. Дьявол – это процесс. Полностью детерминистический, совершенно детерминирующий.

Там, вдалеке, рядом с кромкой бурунов пылающей пены, я замечаю шезлонг своего Брата, похожий на черный трон с украшениями в виде отрезанных голов.

Он вспомнил о своих старых добрых привычках, время отдыха действительно закончилось. Работа возобновляется. Работа-делающая-свободным.

Мой Брат улыбается мне. Он с пользой провел свои каникулы. Я улыбаюсь ему в ответ, я тоже с пользой провел его каникулы.

– Я думаю, что правильно сделал, доверившись тебе. Если бы раньше ты был всего лишь человеком, то вел бы себя как простое животное.

Он в течение секунды смотрит на ребенка, которого я привел с авеню Америки.

– А, – говорит он не слишком заинтересованно. – Ты его прямо сюда привел? А ты знаешь, кто это на самом деле?

– Он – это я, каким я был до того, как стал таким, как есть.

Мой Брат широко улыбается.

Стоящий рядом со мной маленький мальчик смотрит на него. Ни сам Брат, ни его пляжный трон, ни океан огня, ни океан тел, ни омерзительные, окружающие нас машины не производят на ребенка никакого впечатления.

– А, младший брат, да, это почти правда. Так же, как почти правда то, что ты – мой младший брат. Ты знаешь, в этом я силен: со мной ничто не будет до конца неверным, ничто не будет истинным. Все всегда неясно, спутанно, относительно.